Несомненно, очевидно и естественно — вынесем это в качестве аксиоматического предуведомления, дабы очертить некоторые «условия возможности» последующего непродолжительного разговора, — Рай не является «структурой» будущего, очерком или проектом грядущего, того, что рано или поздно под давлением тех, либо иных обстоятельств должно наступить в индивидуальной или коллективной истории. Он — не удален и не «вынесен» в какую-то ино-реальность. Но, напротив, всегда помещен в тот разряд действительности, который в данный момент имеет все легитимные статусные атрибуты. Рай — это облик настоящего, пространное описание ситуации, которая на данный момент времени является очевидной привилегированной зоной, подается и полагается за таковую, способна выступать заманчивым, желаемым, притягательным, наконец, прельщающим взгляд адептов фрагментом реальности, возбуждающим их нетерпение именно достижимостью посредством вполне очевидных и законно-земных технологий. Поэтому Рай — структура в первую очередь не религиозная, и даже не метафизическая, но бытовая по преимуществу, либо, если еще точнее, культурно-бытовая, инициирующая разнообразные движения в модусе «структур повседневности», участвуя в организации реальных «предприятий жизнеобеспечения» культуры (эпохи, народа, этноса, социального образования и пр.). Немаловажно и то, что данная культурно-историческая категория весьма удобна при исторической реконструкции контекстуальной конкретности времени-места, ибо в ней артикулируется те пласты-состояния реальности, что служат как символической, так и процессуальной «точкой отсчета», декларативным каноническим выражением полюса позитивности, незамусоренного никакими фактически-реалистическими наслоениями. Она избавлена от неизбежных согласований и оговорок, кивков в сторону «обстоятельств момента», всегда смешивающих лучезарность аксиологического фаворита с мутностью постулированной негации, тем самым комбинируя устремленность — очищение и возвращение.
Таким образом, Рай — это то, что есть, или — природность, истинно-реальность реальности, либо, выражаясь по современному, виртуальность народа, доктрины, ситуации, социального образовании, наконец, политики и идеологии. Акцентируем: мифологема рая никогда не вынесена за пределы канонической для эпохи реальности, но, напротив, в нее вписана, ей имманентна, не удалена в «заоблачные выси», не отделена непроходимой пропастью от «налично-текущей» [153] поверхности, но в ней присутствует всегда, вбирает ее в себя и, в свою очередь, выбирает из нее для себя те или иные образы, установки, фигуры, состояния, формируя смысловой регион «абсолютно наглядной истины».
Показательна в этом отношении реализации мифологемы Рая в европейской культуре Нового Времени. Христианский Рай, доминировавший на протяжении предыдущей эпохи, так же, впрочем, как и Рай любой другой религиозной системы, как вполне устаревшие конструкции (устаревшие во всех отношениях — и декоративно, и технологически, и конечно же «мифологически», т.е. в соответствии с изменившейся практикой символизации «стратегий желания»), был отвергнут именно потому, что уже не мог никак претендовать на статус реальности, оказался «по ту сторону реальности», или — в стихии абсолютной трансцендентности, а значит превратности и незаконности. Трансформация реальности, случившаяся в 16-18 вв., сделала его почти нелегальным или, уж во всяком случае, тактически невыигрышным, ибо «такой Рай» уже вряд ли мог вызывать доверие своими пленительными, но не слишком убедительными формулировками, а значит — служить векторным стимулом, формующим и направляющим повседневность. Как известно, «свято место пусто не бывает». Дискредитация религии как института и бытовая атеизация отнюдь не означали, что европейский обыватель навсегда лишился «отрады и покоя». Рай был сконструирован достаточно быстро. С иными декоративно-идеологическими и процессуально-технологическими константами он с успехом был запущен в качестве хорошо налаженного инструмента. Проект Искусство как раз и можно назвать с полным основанием таким механизмом «по производству Рая» в новоевропейской культурной программе. Все детерминативы Райского устроения здесь присутствуют в полной мере.
Жанр утопии, чрезвычайно распространившийся в Европе в период Нового времени, — своеобразная квинтэссенция «райских потугов», одна из хрестоматийных деклараций «конкретно-исторической» позитивности как таковой. Образ Рая в утопии более чем натурален — гиперреален, что означает — виртуален. Как неоднократно отмечалось исследователями, утопия — это не о том, что будет, не грезы о будущем, не сказка и не просто фантазия, но настоящее «как оно есть» в своем идеально-позитивном выражении, которое может и должно выступать побудительным мотивом как реального, так и символическо-смыслового движений. Однако, в только что минувшем, ХХ, веке жанр утопии как таковой сошел практически на нет, передав свой «райский потенциал» другим культурным практикам, например, научному планированию, идеологическому моделированию, захватившим области непосредственно-ближайшего будущего. В тоже время, чрезвычайно многообразны стали художественные выражения в жанре [154] антиутопии. Их следует считать не чем-то принципиально иным — не взирая на различие в именовании, по сравнению с литературными утопиями минувших веков, но — реализацией тех же самых культурных стратегий в новых культурно-исторических условиях. Если точнее, в ситуации, когда основополагающие риторически-метафорические принципы новоевропейской культурной программы уже не трактовались однозначно и окончательно как декларация безапелляционной позитивности. По сути дела, и классическая утопия, и «постклассическая» антиутопия — это единый комплекс. Полюс абсолютно желаемого (утопия) естественным и закономерным образом обернулся полюсом столь же абсолютно неприемлемого (антиутопия). «Картинка» осталась та же самая, она не претерпела каких-либо существенных проекционных изменений. Речь можно вести лишь о косметических, поверхностно-дизайнерских перегруппировках в «угоду времени». Сместился ракурс восприятия. И этого оказалось вполне достаточно: то, что ранее прельщало взгляд надежды, стало представляться сущим проклятием.
Мы живем в благодатное время, когда «мечты сбываются наяву». Вероятно, наше время — это единственный случай в многотрудной истории человечества, когда — ввиду технологической интенсификации, неимоверному убыстрению темпов жизни, а также предельной концентрации внимания на «сейчас», практически затмившей все остальные темпоральные составляющие, — мифологема Рая не только частично, но и полностью воплотилась в реальность. Не везде, но в «отдельно взятой стране», или, если точнее, «в отдельно взятых странах». Как писал в начала 90-х гг. ХХ века Ж. Бодрийар после своего путешествия в США, Америка — это место, где окончательно и бесповоротно реализовалась идея утопии, или наступил-таки наконец новоевропейский Рай. Едва ли в том можно усомниться: североамериканские штаты — что признано во всем мире — это, на сегодняшний день, самое притягательное место на Земном шаре, страна-лидер во всех без исключения областях жизни. Жить и работать там стремятся миллионы людей со всего мира, тем самым многократно подтверждая безапелляционное мнение «аборигенов», что они — центр человеческой земной вселенной. Но в той же самой работе («Америка») французский мыслитель лукаво замечает, что реализация утопии есть, с неизбежностью, и реализация антиутопии. Здесь, «на практике», условно разнесенные литературно-художественные жанры, демонстрируют идентичность. Рай во плоти, натуральный Рай, оборачивается натуральным же Адом. Оппозиции смыкаются: США — это «империя зла». Не столько даже для других живущих на Земле народов, сколько для самих практикантов райских регламентов, прикоснувшихся к Раю/Аду, как нынче принято выражаться, калькируя англоязычный прототип, «в натуре».
[155]
Собственно говоря, никакого противопоставления утопическим интенциям в антиутопиях не произошло, а потому говорить о проклятии «оборачивания-смыкания» бинарных оппозиций не совсем корректно. В нашем случае существенен другой аспект, затрагивающий не только утопически-антиутопическое терминологическое (или смысловое) противостояние, но саму идеологему Рая. Попытки реализации Рая в действительность предпринимались неоднократно и хотя таких блестящих результатов, как в сегодняшней утопически-антиутопической американской вселенной, достичь не удавалось, но кое-какие успехи все же были и они не бесследно канули в лету истории. Краткость и недолговечность опытов, тем не менее, не позволила наглядно убедиться в том, что хотя Рай и «из жизни» черпает своей ресурс, тем ни менее «не для жизни», не для реальности, ибо как только он воплощается «в натуре», так сразу оборачивается (настоящим) Адом «в натуре». Рай — для «преображенной/выборочной природы», что в первую очередь демонстрирует, что чистая позитивность удушлива, в ней не остается места именно реальности, которую она догматизирует или тщится трансформировать, наивно полагая, что тем самым ее улучшает. Как провокатор движения — мифологема несомненно эффективна, но едва ли должна выступать как стимул реальных преобразований. И слава Богу, что до райских кущей, будь то по-европейски художественных, будь то по-доморощенному мистически-архаических, нашему отечеству еще очень и очень далеко.
Добавить комментарий