Согласно вероучениям большинства религий, рай — место вечного блаженства душ праведников. В первом приближении — это образное, красочное, перевернутое и многократно усиленное воплощение человеческих надежд и упований, санкционированное соответствующими культурными институтами и благодаря фиксации в человеческой памяти, но прежде всего благодаря записи, приобретающее объективированный характер. Это дает возможность исследовать образы рая как гуманитарными, «понимающими» методами, так и «строго научными», в частности, социологическими. Здесь можно сослаться на известное в свое время исследование французского социолога Ж. Казенье, посвященное рассмотрению образа рая в различных цивилизациях, и на работы М. Элиаде, не нуждающиеся в особом представлении.
Характеризуя социальную функцию образов рая, можно утверждать, что выступая в качестве нормативных способов запрещения земного зла, они в пределе определяют границы социального и основные параметры его эволюции у «исторических» народов. Причем нормативность можно понимать и как нормальность. Образы рая [187] невозможно свести к навязанным и контролируемым извне предписаниям и императивам. Рай — это награда за праведный образ жизни, это воплощение желаний, а желания, мечты и чаяния являются естественной, онтологической характеристикой человеческой экзистенции.
Культура знает разные образы рая: библейская страна с реками, полными меда, молока и вина, небесный гарем мусульман, полный чарующих красавиц, кельтский край вечной весны, малайские острова, где душам мертвых обещалось сладкое безделье и удовольствия вплоть до оргий, подземный рай японцев, где люди более интеллигентны, чем на земле, избавленное от суеты («смысловой роскоши») небо стоиков и пифагорейцев, место созерцания истины, о которой мечтал умирающий от проказы Плотин, вечный танец дантовских спасенных душ, подобный космическому движению звезд, тщательно разработанная конструкция небесных кругов в доктрине Махаяны. Исследование этой разнородности позволяет лучше понять не только культуры, которые ее породили, но также и общие всем им, по крайней мере, большинству цивилизаций надежды и упования. А соответственно уточнить и социальные функции рая. Именно эту задачу ставит в своей работе Казенье.
Рай, по его мнению, выполнял в истории культуры разные функции. Казенье утверждает, что образ рая зачастую выступал как некоторое непосредственное, практическое руководство к действию: «от финикийцев до португальцев — все великие географические открытия были инспирированы мифом райской страны». В эпоху Возрождения поиски рая привели к ряду географических открытий. Но прежде всего, рай — это архетип определенных аспектов общественного, коллективного сознания. Рассматривая различные образы рая, Казенье находит существование тесной связи между общественными и географическими условиями жизни того или другого народа, с одной стороны, и концепцией рая, с другой: исповедующий полигамию бедуин видит себя в небе, полном деревьев и зелени, среди источников и ручьев, т.е. попросту в оазисе, о котором мечтает, перемеряя пустыню, и само собой разумеется, что этот образ дополняет рой молодых женщин; сад Осириса был для древних египтян не чем иным как продолжением лучших полей долины Нила; индейцы зуни, которые на земле больше всего опасались засухи, уничтожающей сборы кукурузы, воображали, что мертвые удаляются вглубь воды и даже приписывали им способность превращения в тучи, полные дождя; многие индейцы Америки, живущие за счет охоты, воображали, что после смерти найдут на небе чудесные охотничьи угодья. Рай, таким образом, выполнял функцию гармонизации общественных отношений, отношений человека с природой, компенсируя тщету человеческих усилий, страх и неуверенность в будущем прекрасным сном, щедро и с избытком решающим все проблемы.
[188]
Но в социологии рая Казенье общественно-исторические детерминанты образов рая трактуются еще глубже, они являются поводом и более того — причиной трансформации образов рая даже в рамках одной культуры, обусловливают смену общественных функций загробных чаяний. Так, после волнений, которые произошли в Древнем Египте, власть могла быть воссоздана Средним царством только ценой демократизации, которая носила не только политический и социальный характер, но и религиозный — речь шла о демократизации образа рая: принимая доктрину Осириса, фараоны открыли для плебса рай, который до этого был зарезервирован исключительно для привилегированных. С этих пор все люди могли иметь надежду достижения мирного царства мертвых благодаря использованию нескольких священных формул.
Из факта общественной сегрегации рая, которая была характерна не только для Древнего Египта, но, например, практиковалась и в культуре ацтеков, но прежде всего из факта отсутствия в некоторых цивилизациях целостного, идеального образа рая, в свою очередь можно сделать соответствующие выводы: для создания образа рая необходимы определенные общественные, социальные условия — минимум равенства, хотя бы в идеальной сфере. Бегство в рай предполагает преодоление определенного порога, когда зависимый человек, хотя бы в воображении, мог представить себя подобным властителям и привилегированным.
Казенье многократно подчеркивает, что народы и даже общественные классы, имеют такой рай, какой они заслужили. В ходе революции культуры и роста ее ценности происходит сублимация образов рая, идеалов загробной жизни. Мусульманские мудрецы, говорит Казенье, верили, что образом их будущего счастья будет невозмутимое созерцание чистой красоты, избавленной от каких бы то ни было смысловых элементов. Впрочем, эту рафинированную и «интеллигентскую» установку можно обнаружить и в христианстве.
Сопряженность эволюции религии с общественной и культурной эволюцией для многих современных школ гуманистики — банальность. Другое дело — поиски правил и механизмов этой сопряженности. Социология рая представляет новые возможности на этом пути.
Психоло-антропологический подход интересен не столько содержательным анализом образов рая, сколько следующими из него антропологическими выводами. В свете этого подхода небо, рай также являются архетипом сознания, но речь идет об индивидуальном сознании или сознании вообще, которому изначально приписывается некоторая психологическая интенция, особое метафизическое чувство. Именно, исходя из специфики этой интенции, авторы предлагают рассматривать и социальную функцию рая.
[189]
М. Элиаде в трактате об истории религии утверждает, что «небо» в действительности является архетипом трансценденции. Оно объявляет о своей трансценденции прежде, чем начинается приписывание ему религиозной ценности. Небо символизирует трансценденцию, мощь и неизменность просто потому, что всегда существует. Несмотря на сакрализацию этой трансценденции в различных религиях, в религиозных формах можно обнаружить моменты, разрабатываемые многими направлениями профанной философской антропологии. Понятие творения тесно связано с понятием космического закона, небо — это архетип всеобщего порядка. Бог неба гарантирует вечность и бесконечный бег космических ритмов, равно как и равновесие в жизни человеческих сообществ. Он — «хан», «вождь», «мастер», т.е. властитель мира.
Реализуя важнейшую психологическую потребность человека, миф о рае выполняет, таким образом, и социальную функцию. Прежде всего, он предлагает определенный принцип отнесения, дает возможность найти точку опоры в непостоянном и неопределенном мире, выйти, хотя бы идеальным способом, за пределы хаоса, страха и тревоги. Это связано не только с надеждой о посмертной награде. Миф рая выполняет существенные социальные функции здесь и теперь: от небесной санкции земного порядка до реализации нормальной человеческой потребности в безопасности.
Последнюю мысль необходимо конкретизировать. Образы рая у различных народов существенно разнятся, иногда даже взаимно исключают друг друга. Но и внутренне эти образы противоречивы. В этом, пожалуй, состоит еще одна функция рая: реализация противоречивых стремлений человека. Т. Манн, большой знаток по части ада и рая, задавал в свое время риторический вопрос: чем иным мог быть рай, если не осуществлением противоречивых человеческих идеалов? Рай — место столкновения двух типов бытия: обыденного и чудесного. Миф о рае удовлетворяет потребность человека в порядке и в чуде, в определенности и неопределенности одновременно. Психологи, наблюдавшие за поведением человека при встрече с религиозным чудом, обращают внимание на то, что переживание чуда — одно из самых сильнейших переживаний, память о котором сохраняется на всю жизнь. Переживание чуда воспринимается как праздник, и никакие доводы не могут его перечеркнуть, даже доводы самой церкви, ставящей под вопрос наличие данного чуда. Миф о рае — форма своеобразной поэтизации жизни, превращающая страх перед необычным в праздничное его ожидание, таким образом преодолевая недостаток чудес в реальной жизни. Мифы о рае дают возможность сделать вывод о том, что в самой сущности человека лежит стремление к необычному. В контексте исследования социальной функции рая важно и другое: образ рая, реализуя [190] своеобразную диалектику страха и надежды, тем самым создает психологические основания для социальной стабильности.
Во многих религиях, говорит М. Элиаде, небо не просто избранное или воображаемое место, это центр мира. Характеризуя традицию, для которой важно прежде всего выразить место человека в мире, он определяет ее как «тоску по раю». Тоска по раю — это стремление человека постоянно быть в центре мира (мира действительного и мира святости) стремление к естественному способу прекращения земного бытия и переходу к бытию божественному. Эволюция общества нарушила, однако, это стремление уместить себя «естественным образом в сакральном пространстве». Это стремление, утверждает Элиаде, значительно легче было удовлетворить в архаических обществах, чем в возникших после них цивилизациях.
Эволюция образа рая, неизбежная в ходе развития культуры, значительно сужает и его социальную функцию. Для современного христианина рай — это не столько контробраз действительности, предмет напряженно духовного переживания, сколько понятие, символ, отсылающий к чистой позитивной неопределенности. Рай сохраняет функцию предостережения против земного зла, но и она все больше приобретает условный характер. Современный человек ищет иные точки опоры, а свою жажду чудесного все больше удовлетворяет «цивилизованным» способом.
Добавить комментарий