Трагедия «Катон», поставленная в 1713 г., отвечает требованиям поэтики классицизма: в ней использован античный сюжет, прославлены гражданские доблести героя, готового покончить с жизнью, когда его идеалы отвергнуты обществом. Аддисон, следуя источникам, показал твердость нравственных принципов и непреклонность Катона Утического, но вместе с тем его позиция отличается сложностью. Известно, что образ Катона привлек внимание Бена Джонсона, который в трагедии «Заговор Катилины» показал жестокость Катона, убедившего сенаторов вынести смертный приговор главарям заговора — и в этом сказалась оценка «Порохового заговора» 1605 г. Позднее в драме «Цезарь и Помпей» Джордж Чапмен выразил скептическое отношение к самоубийству Катона. Чапмен оправдал Юлия Цезаря от обвинений в тирании, показал, что ни Катону, ни другим своим врагам Цезарь не угрожал, что народ римский приветствовал победителя и даже Брут примирился с Цезарем. Двойственное отношение к самоубийству Катона проявил и Монтень: если в первой книге «Опытов» он восхвалял благородное деяние Катона, то в поздних очерках изменил оценку, утверждая, что больше стойкости и доблести в поведении Регула, который перенес мучения в плену, чем в самоубийстве Катона.
Трагедия «Катон» была восторженно принята всеми зрителями независимо от их партийной ориентации: ее приветствовали и потерпевшие поражение на выборах виги и лидеры победившей партии тори. Сохранились и критические оценки трагедии, упреки в риторичности и даже двусмысленности. Между тем возможно иное объяснение актуальности трагедии в момент, когда она шла в театре. Это был период, когда закончилась война между Францией и Англией в борьбе за «испанское наследство», и политики по-разному относились к Утрехтскому миру. Различное отношение вызывала и колониальная политика английского правительства и положение в Шотландии.
При изучении трагедии можно заметить, что необыкновенное красноречие Катона, его скорбь о судьбе Рима мало связаны с римским республиканизмом, который несравненно более убедительно передан в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». Катон в драме Аддисона мог произносить речи в монархическом государстве, в них преобладают общие нравственные наставления. При этом Аддисон косвенно откликается на политические проблемы своего времени, в частности на завоевательную политику английского правительства.
Катон резко осуждает военные действия Цезаря, его стремление к диктатуре, посланцу победителя он ставит явно нереальные условия — Цезарь должен распустить легионы, явиться в сенат, который будет судить его как преступника, и тогда сам Катон будет просить о снисхождении. Эти требования не вызывают поддержки у сенатора Луция, искренне озабоченного судьбой Рима, но твердость Катона поддерживает предатель Семпроний, который спровоцировал мятеж нумидийских солдат, а после подавления мятежа казнил его лидеров. Между тем сенатор Луций обосновал иную политику и дал совершенно другую оценку положения Рима: отдаленные области мира почти обезлюдели в распрях римлян, Боги против нас — дело защиты страны требовало от нас войны, но теперь для спасения государства нужно вырвать мечи из наших рук (акт II, сц. 1). В этот момент предатель Семпроний намекает Катону, что Луций — изменник, и Катон верит предателю.
Сложная оценка дается в тексте и колониальной политике. Сифакс, один из нумидийских военачальников, убеждает принца Юбу покинуть Катона, особенно после того, как тот резко отказался выдать свою дочь Марсию за влюбленного в нее нумидийского принца. Однако Юба хранит верность Катону и обвиняет Сифакса в подлой измене. Между тем аргументы обоих друзей — Сифакса и Юбы — заслуживают внимания. Сифакс убеждает принца, что все народы Африки содрогаются при имени римлян, что Нумидия теряет свободу. Напротив, Юба возражает в таком духе, что вся его речь воспринимается как оправдание колониальной политики, оправдание, которое могли восторженно воспринимать правители всех партий: Юба говорит о том, что римляне несут цивилизацию, порядок, законы, что они охвачены высшими стремлениями — хотят воспитать дикарей, с помощью мудрости, дисциплины, искусства превратить варваров в мягких общительных людей, облагородить их душу (акт I, сц. 4). Эта речь не убеждает Сифакса, тот возражает, что за этим внешним лоском скрываются страсти, что африканцы не виновны в своем невежестве, они страдают от голода и опасностей, что честь, о которой Юба рассуждает, всего лишь воображение, увлекающее к гибели. В момент, когда трагедия шла на сцене, подобные споры воспринимались как отклик не только на оживление колониальной политики, но и на подавление ирландских и шотландских противников Англии — двойственность позиции Аддисона имела объективные основы, а не только личную склонность автора к компромиссам.
Существенная особенность драматического конфликта — преобладание любовной темы, именно любовь определяет во многом поведение персонажей, — и в этом серьезное отличие трагедии от исторической драматургии Шекспира и других елизаветинских драматургов: в произведениях исторического жанра в основе развития действия всегда лежат политические и социальные конфликты, поэтому «Катон» в строгом смысле слова не является исторической трагедией, это нравственно-политическая драма в духе классицизма. С самого начала в диалоге сыновей Катона — Марка и Порция — возникает тема любовной страсти, если Порций призывает Марка в борьбе против тирана, то для Марка главный смысл жизни — любовь Лючии, дочери сенатора, хотя он принимает участие в войне и гибнет в сражении.
Семпроний предает Катона после того, как тот отказался выдать за него дочь, и надеется, что в благодарность за измену Юлий Цезарь отдаст ему Марсию. В нескольких сценах развивается конфликт между любовью и человечностью — Порций, зная, что Лючия предпочла его Марку, все же отказывается от любви, чтобы спасти брата от страданий, и конфликт разрешен только смертью Марка.
Катон готовит самоубийство, как оно описано в источниках, прежде всего у Плутарха. Он призывает друзей не оплакивать смерть Марка, погибшего в битве, не оплакивать личные потери:
Плутарх сообщает, что незадолго до самоубийства Катон читал диалог Платона «О бессмертии души» — и в трагедии об этом упомянуто. При этом Аддисон создает предсмертный монолог, где идея вечности этических ценностей дополнена сомнением при мысли о будущем. Он не знает, что его ждет после смерти, будет ли его душа свободна от разрушения материи и сохранит ли его бессмертную славу, если погибнут миры. И в момент смерти, когда он узнает о счастье своих детей, о вознагражденной любви, он произносит реплику — «возможно, я поспешил» — его сомнения в предсмертном монологе и последняя реплика и создают двойственность в оценке самоубийства Катона Утического. Жизнь побеждает, побеждают мир и любовь, политическое поражение не означает гибели жизненных ценностей — не потому ли Аддисон ввел тему сомнения в финальных сценах трагедии?
Добавить комментарий