Человек постсоветского пространства в журналистике (по материалам прессы)

[139]

Какой он, человек постсоветского пространства?

Кажется, этот вопрос занимает в первую очередь именно журналистов, так как каждая статья любого ответственного издания задает этот вопрос обществу и каждый журналист как передаточное звено между слоями общества, как исследователь, как член общества пытается ответить в меру своего понимания, умения прогнозировать.

Здесь интересен и объект деятельности журналиста (жизнь человека в обществе, текст о человеке) и сам субъект как автор текста и как личность. Автор публицистического текста «по природе должен содержать в себе в большей или меньшей степени черты, приметы авторской личности» 1.

Журналист говорит о времени и о себе. Журналист — человек интерпретации нашего времени, публичный человек, он одновременно человек социальный и человек частный, поэтому его фигура представляется наиболее интересной в рассмотрении человека [140] постсоветского пространства. И в качестве соборного журналиста выступает газета, так как ее тексты стремятся превратится в одно большое слово.

Итак, будем исходить из основного тезиса, что тексты массовой коммуникации — один из основных источников информации о герое нашего времени. В них мы видим отражение типичных примет нашего времени, универсального человека постсоветского пространства. И публицистический текст наиболее демонстративен в этом смысле.

В работе сделана попытка дать обобщенный портрет героя нашего времени, представленный публицистическими текстами одного номера «Литературной газеты», с тем, чтобы выявить взгляд и позицию газеты и частный взгляд авторов, людей различной профессии, разных мировоззрений, устремлений, общественной позиции. В проблеме «автор как человек частный» сделан акцент на сущностном аспекте, заключающийся в интересе к частному человеку как «определяющей примете нашего времени» 2, стилистический аспект рассматривался непосредственно в связи с рассмотрением основного — сущностного. Здесь мы исходили из исторического подхода к человеку, который Лотман рассматривал как наблюдение над изменением его речи и сознания в качестве сущностных характеристик человека определенной эпохи 3.

Итак, у нас в руках «Литературная газета», №1, 2005.

В рубрике «Слово и мир» сообщение: в декабре в Москве прошел конгресс «Русская словесность в мировом культурном контексте», участники которого пытались определить в терминах постсоветскую культуру и пришли к выводу, что культура, в которой мы живем, по сути остается безымянной.

Журналист «Литературной газеты» Александр Вислов в статье «Не в бровь…», задаваясь вопросами «Как следует именовать нынешнее культурное состояние? Кто у нас сегодня архаисты, кто — новаторы?», предлагает взглянуть на отечественную культуру [141] глазами американского журналиста Джона Сибрука, имея в виду его книгу «NOBROW» с подзаголовком «Культура маркетинга. Маркетинг культуры», в которой автор говорит о том, что различия между элитной и масс-культурой стираются, остается иерархия «модности». То, что модно, то и успешно. В культуру пришел рынок, а его методы — быстрота и натиск, PR и Шум. Модно быть сытым, богатым, хорошо одетым, модно пахнущим, лицом же — не сходить со страниц прессы и экранов телевизоров. Эпоха определена в статье как «безбровье» по аналогии с американскими понятиями «высокобровый» и «низкобровый». И общая тенденция определена так: «найти свое место в Шуме».

Продолжая этот разговор в статье «Алгоритм чувств», журналист Людмила Мазурова так определяет новый образ успешного человека постсоветского пространства: шустрый, коммуникабельный и толерантный член команды, он еще, может быть, не совсем воспитан, сформирован, но уже предприняты шаги по воплощению этого образа в жизнь (во всяком случае воплощению этого образа ничто не должно помешать): в приоритетных направлениях развития отечественного образования рекомендовано «не навязывать обучающимся в процессе воспитания определенные ценности и нормы деятельности, а создать условия для свободного самоопределения граждан относительно разделяемых ими ценностных ориентиров». Журналист беседует с директором московской школы — лаборатории «760» Владимиром Гармашем и зав. кафедрой русской словесности в той же школе Татьяной Пахновой. Особенностью русского национального характера педагоги считают подражание образцам, образам (и, по-видимому, это так, если идти от этимологии слова: образ — икона, т. е. высокий стиль, высокая идея, образование — здесь явственно проступает воспитательный момент, образчик, образина — до такого можно докатиться). Говоря об образе, который предстоит сформировать, педагоги сетуют, что «в официальных документах образа не прослеживается, цель не определена. Раньше был образ Бога. К нему устремляли. Потом образ строителя коммунистического общества. А сегодня образ какой?». Какой он, человек постсоветского пространства? И выражают [142] последнюю надежду: «спасем язык — спасемся как нация». Этот вечный русский призыв к миссионерству находит отклик во многих публицистических текстах. Как же журналист отвечает на вызов времени — спасать язык? Оставим рубрики «Гуманитарий» и «Искусство» и обратимся к следующей — «Телевидение!» (телевидение — наш арбитр верного владения языком, его языковыми, стилистическими, коммуникативными нормами, как это считал человек советского пространства). Перед нами статья Анны Яковлевой «Кто тебе ближний?», которая тоже рассуждает о том, какой он, человек постсоветского пространства.

«Коммунизм в России отменили, — рассуждает журналист, — вместе с его культурой. И на смену «простому советскому человеку» пришел ну очень простой постсоветский человек, который вроде бы хочет быть своим в цивилизованном обществе».

Где же можно увидеть этого «ну очень простого постсоветского человека»? Оказывается. его демонстрирует телевидение. Журналист провела очередную теленеделю у экрана и сделала вывод: «отсутствие на праздничном экране примет нормальной жизни нормальных людей». На основании чего ставится такой грозный диагноз?

Автор статьи рассматривает программу телевидения на праздничной неделе Рождества и Богоявления, и журналисту кажется, что эти передачи с какой-то другой планеты неизвестно для кого. «Существуют бедные, неблагополучные, болящие, старики. В Рождество русской бытовой традиции их свойственно было их кормить, одаривать, посещать, даже неверующие это считали нормальным. Бедность сегодня стала неприличной темой на экране, распространившись за его пределы».

Эстетика «ну очень простого постсоветского человека» не приемлет страданий, неустройств, поэтому с экранов TV такие явления убирают, т. е. они как бы перестают существовать. И этим использованием модальности «как бы» журналист подводит к параллельному: а эти новые сущности существуют не «как бы»? Но оказывается нет, не как бы, это не просто пессимистический прогноз. «И если ранее не принято было с пренебрежением относиться [143] к человеку с лицом из толпы («маленький человек», «простой советский человек»), то теперь появляются в гламурной постсоветской кино- и телекартинке типичная парочка: типажи становятся популярны и в реальной жизни» (здесь уже на сцену выходит явно новый, уже не «как бы», а типаж). В жизни начинает торжествовать человек массовый, частичный, одномерный c соответствующей лексикой: юмором «ниже пояса», непристойностями, хамскими песенками: «Я суперпупс. А ты-то кто?»

И все же после прочтения публикации остается почему-то оптимистическое ощущение, отчего? Да оттого, что сам автор нам явлен как человек. Он не побоялся раскрыть сокровищницу с бисером души своей, значит, доверяет своему читателю, не побоялся открыто исповедовать свое мировоззрение, открыть читателю, какие нравственные ориентиры ведут и укрепляют его самого. Уже заголовком «Кто тебе ближний?» автор определил свою позицию неравнодушного гражданина. Примеры из Евангелия не просто даны из желания блеснуть эрудицией и модными религиозными «приобщениями», а из неравнодушия к ближнему, из этого же неравнодушия и, снисходя к тем, кто, может быть, остался вдалеке от заповедей, терпеливо поясняет: «ближний — тот, кто в тебе нуждается». Журналист уверена, что ее читатель нуждается в духовной пище, и, не боясь обвинений в навязывании религиозного прочтения современной жизни, напрямую обращается к тем, кто не забыл русскую традицию, не изменил православию, с вопросом, доходящим до глубины души: кто тебе ближний? И это звучит как призыв в годы войны: «Ты записался добровольцем?» Но этими примерами она не ограничивается и, отлично ориентируясь в эстетическом пространстве, без ложной боязни поднимает такую тему как внешняя некрасивость, рассуждая о некрасивых лицах артистов кино Рыбкина, Баталова, Харитонова, Быкова, видит, что некрасивый герой, к примеру, в «Сталкере» у Тарковского стал результатом сознательного выбора режиссера и показывает сосредоточенность на внутреннем мире. И здесь опять видна авторская позиция журналиста — человека, пробивающегося к значению духовности в жизни человека. В статье сделана и попытка осмыслить коммунизм [144] сквозь призму научных трудов Питирима Сорокина, увидеть в нем попытку восстания духовного типа культуры против культуры, ориентированной на материальные ценности; попытку с «негодными средствами, негодными идеалами, но попытку как естественную реакцию», и здесь также автор статьи обнаруживает себя человеком, стремящимся рассматривать явление с разных точек зрения, обнаруживающих разность ракурсов. Но собственная позиция определена точно, ее автор не сдает, и в отставании этой позиции применяет различные языковые средства, в том числе и стилевой диссонанс, перемежая литературную речь разговорным стилем, который усиливает экспрессию: «ну очень простой постсоветский человек», «разлюли-малиновая веселуха». Стилистически сниженная лексика подчеркивает неприятие журналистом такого образа жизни, где все готовы лишь «жрать и ржать и видеть в этом главное веселье главных праздников». Автор обозначает свою позицию на развернутом противопоставлении истинно главных праздников и бездумного веселья как главного начала жизни. В то же время журналист не отмежевывается от стиля нашей эпохи, от того, что ему присуще: скорость (и у журналиста появляется образ человека в автомобиле как рулевого), ориентация на достижения всего человечества в плане понимания новых взаимоотношений, новых экономических, политических и социальных тенденций в обществе (и автор видит в Западе не только плохой образец, отмечает гуманистическое направление в развитии буржуазных обществ Запада: «традиционные буржуазные общества в XX веке вырулили на принципы взаимоуважения, включающие в себя попытку понять всякого Другого»). И опираясь на образ автомобиля, символа нашей цивилизации, и на гоголевский образ Тройки-Руси, обращается ко всему обществу: «Куда рулим? От какого наследия отказываемся: от русской традиции, от советской ли, европейской? Кто нам ближний?» В этом призыве не отказываться от самих себя, от того конструктивного, что было и есть в обществе, чувствуется и позиция «ЛГ», ее ответственность за формирование образа человека нового — постсоветского пространства.
[145]

В других рубриках мы видим этого человека, непосредственно общаемся с ним через журналиста, узнаем о его существовании в обществе: это и человек из попечительского совета (статья Ольги Галаховой «Зима тревоги»), заинтересованный в развитии образования и культуры, и человек, воплощающий свое понимание времени, на подмостках (о постановке пьесы Питера Шеффера «Любовь глазами сыщика» в театре им. Вл. Маяковского), и человеке из политических фондов (рубрика «Расследование ЛГ», статья С. Погорельской «Тихие институты»), и конкретный человек в рубрике «Персона», пианист Николай Луганский, который считает (и мысль эта выражена в заголовке): «Прибыль в вопросах музыки — дело десятое».

Мы видим разные поколения, которые составляют этого самого человека — журналист Леонид Костин в полемической заметке «Они читают. Но другое» рассуждает об ответственности старшего поколения перед младшим.

В газете мы найдем и взгляд человека нового пространства на человека другого пространства (большая статья исследовательского характера, посвященная 175-летию «ЛГ» — «Детище Пушкина», и исследование Игоря Золотусского о жизни и деятельности Грибоедова, говорящее о том, что не распалась связь времен, и аналитическая публикация известного политолога и философа Александра Ципко «Головокружение от перестройки», и заметки очевидца Рината Мухамадиева «Цунами», и «Огненные жернова» — публикация поэта Сергея Викулова, посвященная 60-летию победы нашего народы в Великой Отечественной войне, в которой он рассматривает войну как рок, постигший и постигающий русского человека, а также аналитический обзор опыта общественного телевидения в Австралии и Канаде, принадлежащий перу доцента факультета журналистики МГУ В.Е. Голованова). «ЛГ» представляет и попытку взгляда на отечественную культуру глазами человека другого пространства, серьезную статью с ироническим подтекстом, о том, что помощь приходит из-за границы, так как анализируется книга американского журналиста «Nobrow» в уже упоминавшемся ранее обзоре Александра Вислова, и попытку взгляда [146] человека постсоветского пространства на книжную культуру с разных точек зрения, в том числе и с религиозной. И здесь оказываются в связке диакон Кураев и писатель Булгаков, адвокат Данилов и Ленин, человек радиопространства и телевидения и т. д. В газете мы найдем и взгляд словесника на русскую литературу — «поэт в Росси больше не поэт» (рубрика «Слово и мир», Надежда Горлова), и мнение человека общественного, рассуждающего о политике Киева (А. Щуплов «Оранжевое с голубым»), аналитический репортаж журналиста Игоря Серкова «Пролетая над Днепром. Взгляд из постреволюционного Киева на Россию, и здесь — большая амплитуда колебаний в точках отсчета: от человека народной лингвистики с 16 полосы до пана коменданта акции общественной непокорности на Майдане), и комментарий экспертов «ЛГ» «Запас терпения на исходе?» (по поводу закона об отмене льгот) и «Детонатор революции» — беседа с доктором исторических наук Валентином Шелохаевым о дореволюционном человеке митинга, пикета.

Газета нас знакомит и со взглядом на человека перестройки из сегодняшнего времени в рубрике «дискуссия» — аналитическая статья известного политолога и философа Александра Ципко, его взгляд о человеке перестройки как о преимущественно духовном человеке, которого погубило русское авось.

А в центре внимания очерка нравов («Утонувшие в бутике», Людмила Письман) — человек-транжира, не привыкший, может быть, к такому большому выбору и теряющийся у прилавков вплоть до невроза.

Игорь Гамаюнов пытается с точки зрения гражданина взглянуть на наше «условное правосудие».

О мастерах пера пишет Инна Ростовцева в аналитической статье «Век новый. А поэзия?» Журналистка уверена, что языковая игра — флирт с филологией — не всегда конструктивна, что различать истинное и ложное — задача поэзии, в которой на сегодня царит, к сожалению, «сумбуризм». И видит современного поэта-гражданина, который изменился не внутренне, а внешне, сменив «идеи [147] коммунистической уравниловки на идеи потребительской уравниловки», ставит диагноз: утрата гуманизмом целостности.

В поле зрения газеты и серьезные исследования общества журналистами — отзыв Владимира Полякова «В поисках утраченного» на книгу известного публициста Кара-Мурзы «Потерянный разум» о том, что произошло с той частью духовной сферы, которую можно обозначить «рациональное сознание» в человеке. Кара-Мурза пессимистичен в выводах, отмечая поразительную «беззащитность массового сознания против манипуляции», «архаизацию сознания», «некогерентность рассуждений и умозаключений», «сдвиг сознания к аутизму», «склонность к мифотворчеству», «разрушение меры», «утрату навыков структурно-функционального анализа», «утрату способности к рефлексии», выход видит в овладении инструментом рациональности — здравым смыслом. И журналист солидарен в обзоре с призывом начать поиски новой рациональности.

Итак, кто же он, человек постсоветского пространства? Это и растерянный, потерявший нравственные ориентиры человек, и уверенный, усвоивший принципы глобализации, и удержавшийся на нравственных рубежах, но не знающий, как жить дальше, и человек, ориентированный на карьерный успех, и человек, ориентированный на «стиль жизни» как систему удовлетворения постматериальных потребностей, на «модность». Это и человек. знающий, не боящийся ответственности перед жизнью, умеющий адекватно оценивать происходящее и при этом «не выглядеть ни примитивно смешным, ни пугающе заумным, не впасть ни в грех ретроградства, ни в ересь юношеского максимализма» (Александр Вислов). Этот человек — журналист «Литературной газеты». Он знает, что он ответственен за формирование общественного мнения, за формирование человека нового образа и что это знание налагает на него дополнительную ответственность, и что в первую очередь он сам должен сверять себя с нравственными ориентирами, выработанными человечеством.

«Сегодняшнее общество находится в переходном состоянии — от индустриального уклада в экономике, общественном устройстве к постиндустриальному, основанному прежде всего на коммуникациях. [148] Массовые коммуникации по отношению к социальному полю не нейтральны. Они трансформируют его, преобразовываясь при этом и сами» 4.

И сейчас, в переходный период, по-видимому, не обойтись без неизбежных издержек в становлении нового типа человека нового пространства, того, что отмечают многие исследователи: налицо десакрализация отношения к миру и обществу, упадок идеальной, возвышенной стороны жизни, подчинение ее законам рынка, превращению в товар 5.

Человек становится более свободен от социального контекста, но не свободен от «своего» выбора стиля жизни, который определяется и формируется в первую очередь массовыми коммуникациями. «ЛГ» видит свою задачу в призыве к человеку не потреблять новые образы и символы, а осваивать их. И понимает, что тот, кто создает тексты, обращенные к читателю, формирует и образ человека нового пространства, тот стандарт, который приведет к формированию нового типа человека постсоветского пространства. Если еще недавно журналист увлекался техникой постмодернистского письма, что отчетливо показано в докторской диссертации Сметаниной С.И. «Медиа-текст в системе культуры: динамические процессы в языке и стиле журналистики конца ХХ века» (Санкт-Петербург, 2002), то теперь налицо обращение к глубинным запросам человека. И категория здравого смысла и сам здравый смысл, кажется, берут верх. Мы выходим из постмодерна, который не убедил нас симулякрами, соблазном, виртуальностью. Здравый смысл оказался тем пунктуационным знаком в конце предложения текста «постмодерн», который заставил всех очнуться от виртуальных миров, как от снов. Да, игровой момент журналистикой, конечно же, сохранен, и все же человек нового пространства предпочитает теперь находится в центре реального мира. Когда журналист создает текст, из глубины своего внутреннего горизонта, то он [149] проникает напрямую, минуя поверхностный, в глубинный уровень читательского горизонта, тогда он берет читателя в соавторы, здесь, на этом канале, личный пространственно- временной континуум слит с общим, «тело-смысл» (Гуссерль) превращается в «дело-смысл», начинается осмысленное делание себя как человека нового пространства. «ЛГ» и ее журналисты, несомненно, являются одним из катализаторов этого процесса.