К вопросу о корнях философии В.С.Соловьева

[80]

Неординарная личность В.С. Соловьёва, масштаб которой со временем не претерпевает изменений, и его своеобразное философствование вызывают неослабевающий интерес, как почитателей, так и хулителей. Сущность концепции русского философа нередко вызывает споры идеологического характера, концентрирующиеся вокруг фундаментальных понятий его философии, прежде всего, таких как София и всеединство. Можно, конечно, утверждать, что тема Софии — любимая тема немецкого мистика Якоба Беме (1575-1624), а понятие «всеединство» «хорошо знакомо немецкой мысли» (нем. термин Alleinheit), что, безусловно, само по себе верно, но из этого еще не следует тот вывод, что В.С. Соловьёв всецело наследует европейской мысли в ее немецком выражении 1. Односторонность подхода в таком случае неизбежна, и в общем случае историку русской философии, стремящемуся к объективности, не удасться достичь обнаружения корней той или иной концепции, рожденной в недрах русской философии и, стало быть, постичь существо самой концепции.
[81]

Хотя отрицать немецкое влияние как на русскую философию, так и литературу невозможно, представляется, что истоки философии В.С. Соловьёва, как и многих других русских философов, гораздо шире и, вместе с тем глубже, чем это кажется на первый взгляд. Следует отметить, что понятие всеединства было выработано еще греческой философской мыслью, на что в свое время указал В.В. Зеньковский: «Начиная от ранних стоиков через всю античную философию до Плотина и Прокла идут эти попытки построения метафизики всеединства (паненизма), все усложняясь в проблематике и уточняясь в основных понятиях» 2. Далее В.В. Зеньковский пишет: «Вл. Соловьёву принадлежит инициатива (не только в русской, но и в общеевропейской философии) возрождения концепции всеединства» 3. Для русской философии действительно было характерно это стремление к связыванию жизни природы, воплотившееся в идее живой ткани мира вкупе с идеей Абсолюта, приведшей к развитию софиологической тематики. Этот же мотив всеобщей связи, сокровенных сил природы, созвучных человеческой душе, звучал и в русской литературе, для которой сам звук слов «мечтался голосом неба». Своеобразие мировоззрения философа-стоика заключалось не только в представлении о мире как о едином целом, но и в признании неразрывности нравственного и эстетического моментов. Такое понимание не случайно: природа изначально есть нечто целое — это онтологический постулат стоиков 4. Еще более точно cформулировал мысль о мире как целом В.С. Соловьёв: «… природа первоначально дана как все» 5. Такова же доминанта высказывания Е. Трубецкого: Вселенная не распадается на две абсолютно не связанные половины — мир материального и мир психического: «Бог — все во всем» 6. Здесь звучит мысль не просто о соединении, связи всего со всем, что в европейской традиции (влияние Цицерона) передается с помощью латинского термина conciliatio (объединение, склонность), а о генетическом родстве (греч. термин oikeiwstz — сродность, введенный в употребление стоиками) всего, пребывающего в мире. П.А. Флоренский в статье «Общечеловеческие корни идеализма» прямо говорил о «симпатическом сродстве» как основном принципе устроения мира. Об этом же сродстве говорит и В.С. Соловьёв: «Нет во вселенной такой пограничной черты, которая делит ее на особенные, не связанные между собой области бытия» 7. Здесь же и мысли об эстетическом начале мира, вновь возвращающие нас к идеям стоиков. В учении В.С. Соловьёва роль гармонического творческого огня выполняет светлое начало: «спокойный торжествующий свет», который «внутренне движет вещество», освобождая его от косности. Поэтому философ воспевает красоту звездного неба, иллюстрирующего мировое всеединство, выразителем которого является свет, метафорически точно резюмируя свое понимание высказыванием: «Природа неравнодушна к красоте» 8.

Тема всеединства так же, как и тема Софии, не просто обретают новую жизнь в русской философии, но и оказываются тесно связанными. И суть этой связи просматривается в учении П.А. Флоренского, который в качестве продолжателя [82] идей В.С. Соловьёва завершает формирование системы софиологии. Природа как подлинное бытие, изнутри пронизанное принципом динамизма, — вот образ, который лежит в основании метафизики П.А. Флоренского 9! Говоря о тайне космоса как живого целого и тем самым, продолжая развитие идей стоиков, философ вводит понятие тварной Софии: София — это «великий корень целокупности твари» (к твари изначально прилагается эпитет «всецелостность»), «первозданное ее естество» 10. Сближение же понятий Софии и Церкви завершается у П.А. Флоренского их слиянием, благодаря его следованию представлениям В.С. Соловьёва, с образом Божьей Матери. Здесь уже сказывается влияние христианства, как восточного — в лице Св. Афанасия Великого, так и западного — в лице Тертуллиана, являющегося родоначальником идей Матери-Церкви и телесности божества. В.В. Зеньковский правильно отметил следование С. Булгакова идеям В.С. Соловьёва и П.А. Флоренского в усвоении именования «Софии», причем это именование присваивается «живому единству бытия» 11. Так что и здесь мы обнаруживаем сосуществование идей всеединства и софийности.

Русскую философию нередко связывают с античной мыслью, но обычно — с учениями Платона, Аристотеля и еще чаще неоплатоников. И если целая пропасть отделяет В.С. Соловьёва от неоплатонизма, в философской системе которого нашлось место природе, но не человеку, то между античными cтоиками и В.С. Соловьёвым, которого волновали проблемы социальные, эстетические и нравственные, такой пропасти нет. Для мировоззрения В.С. Соловьёва характерно формирование парадигмы человечества, просматриваемого в перспективе всемирного процесса. Мир внешний и мир внутренний оказываются онтологически соотнесены. Так философы-стоики всегда отличались глубоким пониманием соотношения судьбы — первоосновы внешнего мира с совестливостью мира внутреннего. Хрисипп ввел различение между судьбой или тем, «что не в нашей власти и тем, что в нашей власти» 12. Этим его представлениям созвучны мысли В.С. Соловьёва: «Не следует, — считал он, — даже предполагать, пойдут ли на мир наши противники. Чужая совесть нам неизвестна, и чужие дела не в нашей власти. Не в нашей власти, чтобы другие хорошо относились к нам, но в нашей власти быть достойными такого отношения. И думать нам должно не о том, что скажут нам другие, а о том, что мы скажем миру» 13. Такова обязанность и высшая задача россиянина по мнению В.С. Соловьёва, таков и общественный идеал Ф.М. Достоевского. Таким образом, мысль о всеединстве — проявление не только космизма, но и ответственного взгляда на мир. С необычайной силой в трудах русских философов звучит мысль об ответственности человека, о «нравственной жизненной правде, которой должна следовать наша жизнь» 14.

Вместе с тем мысли В.С. Соловьёва о человеке и человечестве обусловлены глубоким проникновением в проблему природной специфики мира, поиском парадигмы мира как воплощения идеи всеединства. В.С. Соловьёв всегда мыслит о мире как о гармонии, и эта гармония есть единство эстетического и этического моментов. Поэтому он как «философ вечной женственности», когда [83] писал об откровении настоящей красоты, упоминал о ее плодотворности, поскольку она должна явить истину. Не случайно проявление вечно- женственного начала в поэзии он видел в образе пушкинской Татьяны, которая поступает «исключительно в силу нравственного долга, — случай редкий и интересный», — замечает В.С. Соловьёв 15. Определяя идею как свободу в совершенном единстве целого, он понимает триаду красоты, добра и истины как «идеальную сущность» отмечая, что она у них : «одна и та же — достойное бытие или положительное всеединство, простор частного бытия в единстве всеобщего… Этого мы желаем как высшего блага… это мыслим как истину и это же ощущаем как красоту» 16. Для эстетического взгляда философa характерно понимание красоты, как осуществления реальных естественных процессов, свойственных миру. Вся полнота этого явления состоит вовсе не в совершенном наружном выражении, а именно в том, что составляет его суть — во внутреннем содержании. Вместе с тем, красота в природе «не есть выражение всякого содержания, а лишь содержания идеального, что она есть воплощение идеи» 17. В этих мыслях обнаруживается безусловное влияние Платона, но поскольку идея, понимаемая со стороны ее внутренней безусловности, как абсолютно желанное или «изволяемое», по мысли В.C. Соловьёва, есть добро, то здесь уже очевидны идеи, созвучные стоицизму. Мысль В.С. Соловьёва о том, что общая нравственная организация человечества должна завершиться во вселенской церкви — стоическая по существу. Благо он понимал так же широко, говоря, что личность обретает полноту именно в обществе. В духе стоиков и мотив свободного нравственного совершенствования, который звучит в словах В.С. Соловьёва, запечатленных в его замечательной статье «Три речи в память Ф.М. Достоевского», где он так определил задачу России: искать себе свободного нравственного определения» 18. Выступая с таким призывом, он предостерегал от ложной иерархии ценностей, ибо поиски внешних препятствий и само стремление к их устранению В.С. Соловьёв связывал с понятием «внешний идеал». Этот идеал лишен внутреннего содержания, ибо он принимается всегда «независимо ни от какой внутренней работы самого человека» и потому способен привести лишь к насилию 19. Такое понимание отвечало мыслям стоиков: «Ничтожен и лишен благородства тот, кто упирается, кто плохо думает о порядке вещей в мире и хотел бы лучше исправить богов, чем себя» 20. Корни русской философии гораздо глубже, и порой там, где в ее недрах вдруг обнаруживают мистический ореол, на самом деле имеет место попытка тщательного анализа и синтеза гораздо большего спектра идей, чем кажется на первый взгляд. Среди этих идей не последнее место занимают идеи античных стоиков, особенно идея всеединства. Концепция же всеединства — это именно тот фокус, вокруг которого концентрируются все спекулятивные установки русской философии. При этом понятия всеединства и Софии обретают полный смысл только в контексте всей совокупности одноименных идей, представленных в философских построениях русских философов.