Эстетика — странная дисциплина. Это особенно стало очевидно в последнее время — в пору постсоцалистическо-постмарксистских метаморфоз. Изобилие литературы, выходившей на излете эры социализма под пленительным грифом «Эстетика» (не будем сейчас специально останавливаться на том, что именно печаталось под данной рубрикой), а также интенсивная «эстетическая деятельность», по всем параметрам соответствующая регламенту «нормального научного процесса» (в разделе общественно-гуманитарных дисциплин) создавали впечатление, что перед нами уважаемая, даже респектабельная область знания, репутация которой в плане «научности» (позитивности, полезности, целесообразности, наконец, «объективности») не может быть подвержена сомнению. Развернутая панорама спекулятивного конституирования пространства эстетического, запечатленная в многочисленных работах учебно-методического плана, вроде бы дозволяла атрибутировать «дисциплинарное благополучие»: свой предмет, свой метод, своя предыстория, свои мыслительный и оперативный горизонты.
Однако, смена социальной ориентации и идеологического контекста, которые, как казалось до того, должны были бы менее всего отразиться на «теле эстетического» (как наименее идеологизированного из всего обществоведческого корпуса), привела к ситуации, когда Эстетика (как учебная дисциплина, как наука, как область знания, даже как вектор сознания) вынуждена задаваться вопросом о своем дисциплинарно-социальном статусе, что, кстати, прекрасно демонстрирует проблемный блок, вынесенный в качестве тематики конференции. Симптомы неблагополучия проявляются не только в том, что обильный поток литературы эстетического профиля обмельчал, а то, что совсем недавно числилось по эстетическому ведомству ныне выходит под другими рубриками, но и в том, что в стане эстетов-профессионалов можно наблюдать некоторую растерянность. Совсем не [78] случайно, что этот стан, в прошлом столь привлекательный и завораживающий, многие покидают, переключаясь на другие дисциплинарно-тематические режимы. Например, патриарх марксистско-ленинской эстетики, создатель фундаментальной и всеохватной эстетической концепции М.С. Каган последние 10 лет активно и плодотворно работает в области культурологии, лишь эпизодически выступая по отдельным собственно эстетическим вопросам.
Конечно, эстетика — не научный коммунизм и не научный атеизм, схоластические конструкции советской идеологии, так и не сумевшие вразумительно артикулировать свою дисциплинарную необходимость (в модусе «научно-объективного знания»). И тем ни менее, не будет натяжкой утверждение, что именно эпистемологическая интенция, которая могла функционировать в ХХ веке лишь в контексте тотальной социальной системы, предопределявшей практики и опыты реального и умозрительного конструирования, обеспечила монтаж Эстетики как дисциплины, науки и декоративной спекулятивной стилистики. Теперь, когда волевой познавательный и действенный императивы ориентируют в другие плоскости, когда внешний директивный принцип, скрепляющий и предопределяющий возможности существования любой автономности, уже не действует и не складывает разрозненные элементы в законченный и самодостаточный ансамбль, любая тотальная конструкция, в том числе, конечно же, и эстетика, разлагается, обреченная вновь задаваться вопросами самоопределения.
Вспомним, что Эстетика формовалась как добротная дисциплина, вполне соответствующая духу и букве проекта новоевропейского знания. Реальный и номинальный отец дисциплины А.Г. Баумгартен под эстетикой понимал область чувственного познания (низшая гносеология, функционирующая, тем ни менее, как высшая, разумная). В компетенции дисциплины, таким образом, оказывалось чуть ли ни все, что удерживалось в позитивном секторе сознания, не дискредитировалось полностью и безоговорочно, но при этом не подпадало под непосредственную юрисдикцию разума. В том числе и недавно получившая онтологический статус и еще проходившая стадию гносеологической (и социологической) «реабилитации/апробации» сфера искусства, вбиравшая и разрабатывающая практики переработки «неблагонадежного» с рационально-эмпирической точки зрения субстрата. Уточним, с самого начала эстетика обладала ярко выраженным философическим профилем, т.е. претендовала на «общеметодологическое» значение, дающее ей право директивно расчерчивать те пространства, на которые распространяется ее компетенция. Своеобразный аналог транскрипции философии как науки наук. Вероятно, проект эстетики не состоялся бы вовсе — очень уж неопределенно было первоначально очерченное предметное поле, — если бы не успешность проекта искусства, выступавшего долгое время весьма эффективным оператором конвертации истирически-эмпирического [79] субстрата в размерность новоевропейской коммуникативной модели. Безусловно, персонажи немецкой классической философской мысли сыграли решающее значение при монтировки дисциплинарной области, достаточно точно очертив конструктивные контуры и предопределив фарватер ее дальнейшего эволюционного движения.
Та умозрительная модель, что удалось смонтировать из разнообразных — и по предмету, и по техникам освоения, и по принципам упорядочивания-иерархизации материала, и по дефиниционному наполнению — фрагментов могла функционировать и развиваться только при условии жесткого курирования и активной поддержки со стороны той системы знания, что обрела черты легитимной тотальности в эпоху (по терминологии Ж.Ф. Лиотара) модерна, вытеснив все остальные опыты и практики познания. Начав разрушаться и деградировать с начала нашего века в европейских странах, она репродуцировалась в советское время, удерживая доминантные позиции лишь благодаря интонационно родственному социальному фону-подтексту. В известном смысле можно констатировать, что очень многие дисциплинарные макеты фундаментального толка (особенно в области гуманитарно-обществоведческого плана) получили свое окончательное и развернутое завершение именно в советскую эпоху, явив миру прекрасные, отточенные вплоть до мелочей, замечательно организованные и герметичные спекулятивные конструкции схоластического толка. Среди таковых — и эстетика. Блестящая, совершенная именно в научно-конститутивном отношении эстетическая концепция в том варианте, в каком она предстает в «Лекциях по марксистско-ленинской эстетики» М.С. Кагана — итог и завершение двухвековой напряженной работы европейского сознания: весь арсенал хорошо зарекомендовавших себя средств и инструментов, многократно опробованный при конституировании «дисциплинарного тела» в других областях научно-позитивного знания, здесь с успехом использовался при монтаже абсолютной конструкции. Конструкции, вбирающий в себя весь мир (или предоставляющей действенные инструменты для конвертации любого фактологического материала в волновую размерность четко и ясно артикулированной дисциплинарности), являющей собой автономное и самодостаточное пространство идеально сочлененных друг к другу элементов; конструкции, пронизанной единой непреложной волей, обращающей разнородность в единообразие; конструкции, с которой бесполезно спорить «по существу» — с ней либо надо соглашаться полностью, либо полностью же отрицать. Но итог — это и конец: такому совершенному именно в эстетическом плане зданию (ни прибавить — ни убавить), ничего не остается как запечатлеться в реестре «классических достижений» (т.е. стать образцовым и остаться памятником эпохи).
Впрочем, такова судьба не только Эстетики, но и всех подобных проектов в той социально-эпистемологической ситуации непрерывно эволюцио- [80] нирующих и беспрестанно меняющихся группы правил (локальных ансамблей на со-бытийственной поверхности), в которой мир находится уже по крайней мере лет 50, и в которую наша страна шагнула после завершения проекта социалистической революции. То, что некогда имело облик сосредоточенной фундаментальности, сохраняется и циркулирует в лучшем случае — а эстетика как раз и являет собой тот самый «лучший случай» — как локальная и прикладная стратегия, не столько структурирующая, сколько декорирующая самый разнообразный материал, или как набор инструментальных средств, которым позволено пользоваться кому угодно, и с какой угодно целью.
Показательна в этом отношении программа курса «Эстетика», напечатанная в сборнике «Учебных программ по специальности 020100 — Философия», изданном в 1999 г. философским факультетом СПбГУ. После ознакомления с перечнем тем и сюжетов постмарксистско-ленинской эстетики впору недоуменно «вскинуть брови» (если, конечно, руководствоваться требованиями, что предъявляются монтажу научных дисциплин, притязающих на фундаментальность): «Господи, о чем это?». Да о чем угодно, вернее — обо всем, к чему прилепляется эпитет «эстетическое», а он может прилепиться к чему угодно и как угодно. Разумеется, в сказанном нет никакой укоризны, но лишь простая констатация: эстетика сегодня — это как раз то, что прочерчено в упомянутой программе. А именно, принцип (стиль, интонация, манера, способ) артикуляции, монтажная и декоративная технология, которая используется при возбуждении действенной поверхности, а также стратегия экспертиз этой, возбужденной, поверхности — экспансии со стороны умозрительно-рефлективных практик. Эстетика (эстетическое) — это как раз то, что сегодня за таковое числиться.
Добавить комментарий