Среди русского эпоса есть одна былина, которая пророчествовала о будущей русской смуте. На известной картине Васнецова «Три богатыря» мы видим соборное единство сословий: любимый народный богатырь Илья Муромец происходит из крестьянской семьи, Добрыня Никитич — представитель русского дворянства, а Алеша Попович — выходец из духовного звания. Веру православную, князя Владимира Красно Солнышко и Землю Русскую доблестно защищали богатыри. Но однажды, князь Владимир, устроив пир на весь мир, пригласив князей, бояр и богатырей забыл позвать главного из них, «старого казака» Илью Муромца. Обида Ильи была столь велика, что он «начал стрелять по Божьим церквам, да по чудесным крестам, по маковкам золоченым». В этих бесчинствах с радостью участвует «голь кабацкая». Самое удивительное в этой былине, явившейся по мнению Б.П. Вышеславцева грозным пророчеством о русской революции, то, как мужицкий богатырь обратил свой гнев против всего, что сам признавал святыней и защищал не щадя живота своего. Б.П. Вышеславцев сделал здесь широкое обобщение, что все совершилось в силу справедливой обиды: крестьянского богатыря не позвали на княжеский пир. Изначально была глубокая несправедливость, что «крестьянская Русь не участвовала в барской, дворянской культуре, хотя защищала ее от врагов и молилась с ней в одной церкви» 1.
С особым трагизмом антиномия двух позиций понимания достоинства: достоинства как самоотрицания в Боге и достоинства [130] как автономии и самодостаточности индивида в культуре, проявилась в начале XX века. Сама русская революция есть драматическое проявление процесса нарастания идеи автономии личности и связанного с этим процесса секуляризации культуры, который начался на Западе в эпоху Возрождения, а в России — с реформ Петра I. Но результатом революции явилось не утверждение автономии индивида в культуре, а тоталитарное подавление индивидуального начала и пренебрежение к человеческой самости, выраженное словами поэта «единица — вздор, единица — ноль». Важную роль в торжестве революции сыграл кризис принципа патернализма в России: вера в устроение жизни через покорное подчинение благодетельно-опекающей власти, по мнению С.Л. Франка, постепенно исчезает и сменяется верой в «самоопределение и самодеятельность, стремление стать хозяином и распорядителем своей собственной судьбы» 2. Но это был лишь кризис, но не конец принципа патернализма, который на новой основе и с новой силой утвердился в коммунистической России. Революция нашла опору в вековых устремлениях народа к праведному бытию. Этому в решающей степени способствовали исторические грехи России как христианского мира, где проповедь смирения, терпения и равнодушия к земным благам стала восприниматься народом, по мнению С.Л. Франка, как попытка удержать бедных от их стремления к достойному человеческому существованию. При этом всячески ограждался бесстыдный эгоизм имущих классов. Русская революция, по оценке С.Л. Франка, явилась разрешением кризиса «острой» демократизации России, когда за миллионами людей было признано право на уважение человеческого достоинства. Но вместо ожидаемого всплеска культуры последовало, по оценке русского философа, наступление «мужицкой России» на «Россию дворянскую», которая в XVIII и XIX веках [131] тождественна с русской культурой. Когда же всплеск культуры все же произошел в образе Серебряного века, он не только не предотвратил, но еще более приблизил катастрофу. Начавшийся еще в петровской России раскол культуры на «дворянскую» и «мужицкую» еще более способствовал усилению исконного мужицкого чувства «вражды к барам», которое нашло себе опору и оформление в учении о классовой борьбе. Именно традиционная русская общинность в ходе революции преобразовалась в классовость. В революции воплотилась вековая народная мечта об утверждении достоинства труженика, чтобы униженные и оскорбленные обрели человеческое достоинство не в горнем, а уже в дольнем мире «здесь и теперь». Но если по поводу того, воплотились ли в послереволюционной российской действительности слова Интернационала «кто был ничем, тот станет всем», возможны споры: (с одной стороны, у миллионов появилась возможность получения образования, социальных гарантий, шанс проявить себя в профессии, на государственном поприще; с другой стороны, оказалась фикцией мечта труженика о хозяйственной и общественной самостоятельности), то совершенно однозначно «кто был всем, тот стал ничем». За представителями прежних привилегированных сословий не только не признавалось человеческое достоинство, они подвергались физическому уничтожению, во всяком случае политически дворянство, духовенство и буржуазия перестали существовать. Субъектом революции стал тот самый русский человек, религиозная формация души которого, как полагал Н.А. Бердяев, выработала такие устойчивые свойства как догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя своей веры, какова бы она ни была, устремленность к трансцендентному, которое относится к вечности, к иному миру, то к будущему и этому миру. Русский философ был прав в своей оценке склада русской души как религиозно-догматического: русский человек либо православный, либо столь же непоколебимый коммунист. Н.А. Бердяев, сравнивая Россию царскую с Россией советской, выделил важнейшую общую черту: как принадлежность к русскому царству определялась исповеданием истинной православной веры, так принадлежность к Советской России определялась исповеданием ортодоксальной коммунистической веры 3.
Добавить комментарий