От казни монархов до гражданских войн, диктатур мелкой буржуазии, крайностей и реставраций: диалектика великих революций

[9]

Такова уж природа человека: он постоянно обозревает пройденный им путь, вновь и вновь возвращается к одним и тем же событиям из жизни предшествующих поколений, критически осмысливает их с высот достигнутого уровня общественного развития и объема накопленных знаний. Все подвергается сомнению. То, что вчера казалось очевидным и бесспорным, в свете новых обстоятельств, фактов и оценок может быть поставлено под сомнение или отброшено как ложное. И, напротив, что вчера рассматривалось только как отрицательное, негодное и без колебаний осуждалось, может обернуться иными гранями и приобретать положительные оттенки и содержание. Это относится прежде всего к опыту, урокам и оценкам социальных революций, в которых участвовали миллионы людей. И чем масштабнее, радикальнее революция, шире ее социальная база, имея в виду обе ее стороны (про и контра), круче зигзаги развития и многообразны последствия, влияние на последующее развитие человечества, тем многообразнее и противоречивее ее оценки современниками и потомками.

Тысячи и десятки тысяч книг и статей написаны о великих революциях и XVIII и XX веков, о Французской и Октябрьской. Казалось бы, чем дальше отдаляются эти грандиозные события воистину всемирного масштаба от живущих поколений людей, тем беспристрастнее и объективнее должны стать их оценки. Пока же этого нет.

Более 210 лет прошли после Французской буржуазной революции, многие поколения людей сменились за это время на земле. В ее оценке можно руководствоваться только подлинными документами того времени и реальным влиянием этой революции на мировое [10] развитие, которое сегодня мало кем оспаривается. Но нет же, споры вокруг оценок тех или иных событий и действовавших в революции лиц кипят ныне так же страстно или почти так же страстно, как и сразу после Французской революции. По свидетельству французских историков, она была и остается одним из «горячих вопросов» национальной и мировой историографии 1. В этом нет ничего удивительного.

Во Французской революции участвовали, занимая разные стороны баррикад, борясь друг с другом и ненавидя друг друга, различные слои и группы населения. В этом драматическом акте все они отстаивали свои собственные интересы, боролись за ту или иную линию, направление, тенденцию общественного развития, придерживались продиктованной этими факторами тактики. Какие из этих целей, интересов, направлений, тактик были праведными и правильно отвечающими потребностям времени, а какие корыстными и ошибочными? Кого из участников революции считать прогрессивными, заслуживающими подражания и памяти благодарных потомков, а кого реакционерами и антинациональными силами, заслуживающими безусловного забвения и осуждения?

Ответы на эти и другие возможные вопросы не могут быть беспристрастными. Они затрагивают интересы не только участников того уже далекого прошлого, но и их потомков. Вероятно, у потомков патриотов, сражавшихся при Вальми, будут одни оценки, у потомков роялистов, сражавшихся в рядах интервентов с армией революции — другие, у современных монархистов — третьи. Если и сегодня одни продолжают воспевать провозглашенные Французской революцией идеи свободы, равенства, справедливости, то другие помнят только о «цене революции» и о некоторых ее горьких плодах. По мнению последних, именно с Французской революцией связаны первые законы о геноциде. (В терроре Французской революции видны зачатки современного террора(и (первый Гулаг был изобретен террористами в 1793-1794 годах», пишут они 2.

Не менее драматичны ход, последствия, результаты и уроки Октябрьской революции 1917 года. При еще более грандиозных, [11] чем во Французской революции масштабах, а соответственно, и социальной базе ее участников, неоднозначности и противоречивости ее оценок, отношение к Октябрьской революции отличается от отношения к Французской тем, что непосредственные участники и свидетели этой революции еще живы. Живы люди, по тем или причинам оказавшиеся противниками революции или объявленные ее противниками и подвергшиеся репрессиям. А многие из подлинных документов того времени ждут своих объективных исследователей. Поэтому оценки Октябрьской революции не могли и не могут избежать элемента субъективизма, неполноты, недоговоренности.

Одной из серьезных причин отсутствия до сих пор максимально приближенного к действительности анализа всех уроков Октябрьской революции является как дух несовместимой с коммунистической теорией апологетики 3 официальной историографии, на фоне которой всякая попытка иной оценки воспринимается резко критически, так и непринятие Октября ее противниками, их явная враждебность ему. Во втором случае в штыки (и не только!) встречаются попытки видеть подлинно демократические, народные, прогрессивные аспекты этой революции.

Вопреки пониманию пролетарских революций Марксом, согласно которому они, «постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова, с беспощадной основательностью высмеивают половинчатость, слабые стороны и негодность своих первых попыток» 4, апологеты Октябрьской социалистической революции изображали ее как победоносное и бесконфликтное шествие от одних блестящих успехов к другим. Но у жизни своя логика и свои требования. Рано или поздно она вынуждает называть вещи своими подлинными именами, давать событиям близкие к реальной действительности оценки.
[12]

Если первые 70 лет после Октября в ее оценках преобладали преимущественно восторженные тона, то после 1980-х гг. наблюдается противоположная тенденция: оценки ее многими исследователями, даже вчерашними апологетами, преимущественно негативны. Как будто все краски светлых тонов иссякли и у пишущих остались только краски мрачных тонов. Но эти оценки столь же далеки от истины, как и прежние оценки. Как говорится, что было то было и прошлое живущим неподвластно. Надо исходить из того, что корректировать саму прошлую жизнь невозможно. Поэтому исследовать ее надо объективно, руководствуясь только реальными фактами.

Впрочем, история своеобразно повторяется. Не раз менялось отношение исследователей и к Французской революции.

При внимательном изучении истории двух великих революций, нетрудно заметить и множество схожих эпизодов, действий, оценок, результатов. А ведь Французская революция являлась антифеодальной, буржуазной, а русская революция — антифеодальной и антибуржуазной одновременно, и между ними существует разрыв в 128 лет, в течение которых сменилось несколько исторических эпох. Чем это объяснить, в чем причины повторяемости событий и приобретения этими событиями, развертывавшимися в совершенно разные исторические эпохи, схожих черт?

Представляется, что ответы на вопросы лежат в одной плоскости с ответами на вопросы: что и какие факторы сделали и Французскую буржуазную и Октябрьскую социалистическую революцию великими? Здесь встает вопрос и об общем и особенном в развитии революций, открывающих новые исторические эпохи.

Различия способов общественного производства, деление их на антагонистические и неантагонистические, противоположность целей и интересов классов, являющихся агентами (сторонами) эксплуататорских способов производства, обуславливают многообразие вариантов перехода от одного из них к другим. История человечества знает три варианта перехода от одной системы общественного производства к другой:

1. переход от неантагонистической (первобытнообщинной) системы к антагонистической (рабовладельческой или феодальной);
   
2. переход от одной антагонистической системы к другой (от рабства к феодализму, от феодализма к капитализму);
   
3. переход от антагонистической к неантагонистической системе.
   

Переход от одной системы к другой в первом случае состоял в зарождении социального неравенства, в закреплении конкретных видов труда за определенными группами людей, в формировании классов и классовых антагонизмов, в закреплении господства имущих. Во втором случае речь шла о замене одного антагонистического способа производства другим, изменении форм общественной организации труда, характера и сущности эксплуатации человека человеком, изменении места человека (работника) в системе общественных отношений. При третьем варианте перехода его содержанием является постепенная ликвидация деления общества на классы с противоположными социальными, экономическими и иными характеристиками, уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, превращение всех здоровых людей трудоспособного возраста в работников общественного производства. Каждый из этих переходов осуществляется в соответствии с определенными закономерностями, имеет свои особенности, продолжительность, исторические рамки.

Естественно предположить, что переходы к противоположным способам производства, т, е. от доклассовых к классовым и от последних к бесклассовому должны во всем отличаться от перехода от одного однотипного способа производства к другому. Они более трудны, драматичны, продолжительны и образуют особые, относительно самостоятельные полосы в историческом развитии стран и народов. По прошествии многих тысячелетий трудно восстановить и даже представить себе в полной мере как осуществлялся переход от родового строя к рабству. Но, судя по письменным документам, относящимся к странам, где подобный переход осуществлялся несколько позже, события принимали исключительно драматический характер, и оставили глубокий след в памяти человечества. «Первородный грех», «изгнание из рая», «утраченный рай» являются оценками происшедшего свободных в прошлом людьми, в результате этих процессов ставших рабами 5.
[14]

Конечно, полны драматизма и переходы от рабства к феодализму и от феодализма к капитализму. Но еще сложнее, драматичнее, а соответственно, и продолжительнее переход от существовавшего на протяжении тысячелетий общественного строя, основанного на частной собственности на средства производства, которую человечество привыкло за тысячелетия рассматривать как естественную, к еще неизвестному, хотя и желаемому общественному строю и системе отношений, основанных на вере в равенство людей и социальную справедливость. При всех различиях, свойственных каждому из этих переходов и связанным с ними революциям, очевидны и общие черты, свойственные всем им. Так, ни один из социальных слоев и общественных классов не уходил с арены истории, не отказывался от своего привилегированного положения без борьбы и сопротивления 6. Ни один из творцов новых систем производства и отношений так же не утверждал их без продолжительной борьбы со старым и без настойчивого преодоления трудностей, чинимых уходящими силами.

Общее здесь состоит в том, что всякий переход от одного способа общественного производства к другому, независимо от характера этих способов, является насильственным актом, совершаемым в форме социальных революций. Но даже это общее имеет в каждом конкретном случае свое, присущее только данному этапу исторического процесса содержание, проявляется в разных формах и приводит к далеко не одинаковым конечным результатам.

Возьмем, например, вопрос о насилии. Степень его проявления и формы применения по отношению к свергаемым классам различны. Различен как объем массы, применяющей насилие, так и объем массы, по отношению к которой оно применяется.
[15]

Формы социальной революции, масштабы проявления насилия в них зависят от степени развитости способа общественного производства, подлежащего замене, уровня развития производительных сил, степени обостренности общественных противоречий, от степени зрелости материальных и иных предпосылок для вступления человечества в новый общественный строй. Многое зависит от степени демократичности общества, гуманизма отношений между людьми. Беспощадная и ничем не прикрытая эксплуатация работников производства, бесчеловечные условия их существования, нищенский уровень жизни делают борьбу бедных против богатых отчаянной, яростной и кровавой. Попытка осуществлять революцию в таких условиях может обернуться кровавой баней, взаимным истреблением, жесточайшей диктатурой победивших сил и утратой многих, ранее добытых завоеваний для масс. Естественно, и дискредитацией самой революции, ее идей. Надо сказать, что Марке и Энгельс хорошо понимали опасность подобного развития событий. «Наша партия, (считал Маркс, (может прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить ее взгляды. Луи Блан дает лучший пример того, что получается, когда слишком рано приходят к власти» 7. А Энгельс писал, что попытки начать революционные преобразования без необходимых для этого предпосылок могут обернуться жесточайшей диктатурой. Теоретически В.И. Ленин также разделял эти взгляды. «Чем более отсталой является страна, которой пришлось, в силу зигзагов истории начать социалистическую революцию, (отмечал он, (тем труднее для нее переход от старых капиталистических отношений к социалистическим» 8.

Речь идет прежде всего о степени сформированности революционных сил, понимания ими важности стоящих перед ними задач, гуманистической их сущности, «Чем больше пролетариат проникнется социалистическими и коммунистическими идеями, — считал Ф. Энгельс, — тем менее кровавой, мстительной и жестокой будет революция» 9.

И в том и в другом плане России не очень повезло. Несмотря на существование партии, боровшейся под знаменем марксизма [16] и коммунистической идеи, коммунистическую теорию в действительности поняли и усвоили здесь не очень многие. Поэтому, когда вопрос о революции встал практически, предостережения Маркса и Энгельса оказались забытыми.

Стоит ли после этого удивляться по поводу того, что и Английская революция ХVII века, и Французская революция конца ХVП века и Российская революция XX века столкнулись с примерно одинаковыми проблемами и привели к схожим результатам: казни свергнутых монархов, гражданским войнам, огромным людским и материальным жертвам, диктатурам, за которыми следовали перевороты, реставрации с выбрасыванием из могил останков покойных диктаторов, а затем — новые революции, окончательно выбросившие «раскопателей могил» и утвердившие новые отношения.

Важным условием успеха любого революционного класса является привлечение им на свою сторону всех антагонистов свергаемых классов и союзников из средних слоев общества, максимальная изоляция защитников старого порядка. Решить эту задачу он может только тогда, когда «данный класс братается и сливается со всем обществом, когда его смешивают с обществом, воспринимают и признают в качестве его всеобщего представителя;…когда собственные притязания и права этого класса являются поистине правами и притязаниями самого общества, когда он действительно представляет собой социальный разум и социальное сердце» 10.

Во Французской революции на начальном ее этапе эти условия наличествовали. Третье сословие, молодая буржуазия с ее требованиями свободы, равенства и братства, казалось, стремится освободить все французское общество, является его всеобщим представителем. Она воплощала в себе идеалы всей трудящейся части населения, в то время как дворянство и духовенство не только казались, но и действительно являлись воплощением всего отрицательного, всех пороков общества.

В России к 1917 г. еще не определилось лицо освободителя общества, его всеобщего представителя. Российская буржуазия так и не поднялась до уровня английской, а тем более, французской буржуазии. Хотя объективно она и играла эту роль в период перехода от феодализма к капитализму, открыто она не выступала не только [17] в качестве сторонницы радикальной революции, но и даже решительного критика феодальных отношений. Рабочий же класс еще не возвысился до того, чтобы его воспринимали и признавали за всеобщего представителя. Он находился еще в ранней стадии своего формирования и развития как социальной силы. В то же время, в силу многих причин, порожденных сохранением остатков феодализма в стране, сочетанием здесь социального и национального гнета, а также разрушительной мировой войны и ее последствий, правящие круги России являлись олицетворением общих препятствий на пути прогресса страны и ее народа. Это не могло не повлиять на ход Октябрьской революции.

Небезынтересно будет отметать, что главным объектом социальной пропаганды и союзником и французской буржуазии XVIII века и российского пролетариата XX века являлось крестьянство, составлявшее 84% населения тогдашней Франции и около 75% России в 1917 году. Оно же было одной из опор и контрреволюции. Ничего удивительного здесь нет. И во Франции в конце ХVIII в., и в России начала XX в. сложилась схожая структура общественных групп: дворянство, духовенство, буржуазия, крестьянство, пролетариат, средние слои общества. Но в отличие от Франции, в России, готовившейся к пролетарской революции, существовали значительные по своему удельному весу носители дофеодальных укладов.

А между тем теоретически проблема союзов и расстановки социальных сил при переходе от капитализма к социализму достаточно ясна. Если социалистическая революция происходит тогда, когда капитализм исчерпает свои созидательные потенции и должен уступить место более передовому общественному строю, то расстановка сил здесь должна быть четкой: промышленные и сельские рабочие, средние слои и незначительная доля населения, владеющая крупными состояниями. Здесь революция принимает характер движения абсолютного большинства общества по устранению накопившихся в ходе развития противоречий и трудностей, по реализации назревших задач. Когда общество достигает такого уровня развития, крестьянство как самостоятельный класс перестает существовать, капитализм, преобразуя сельское хозяйство по образу и подобию своему, превращает его (землевладельцев) в мелких, средних и крупных товаропроизводителей, а также в наемных работников, [18] которым присущи примерно те же противоречия, что и товаропроизводителям и их наемным работникам в городе.

В странах с преобладанием сельского хозяйства и крестьянского населения осуществление пролетарской революции несколько затруднено. Правда, она может начинаться, особенно в первых странах, относительно легко. Это объясняется, прежде всего, молодостью и недостаточной опытностью буржуазии, которую легче свергнуть, накалом противоречий в обществе и объемом нерешенных задач, порождающих недовольство масс, социальной нестабильностью и временным сплочением всех недовольных находящимися у власти. Дальнейшее развитие революции во многом зависит от степени компетентности революционных сил, от их умения выбирать оптимальные пути развития, регулировать отношения с союзниками и попутчиками, создавать простор для дальнейшего развития производительных сил и совершенствования производственных отношений, для состязательности между различными укладами и формами хозяйства. Но компетентность, знания и умения сами собою не приходят, а вырабатываются в процессе самой жизни, общественного развития, борьбы за прогресс. И чем моложе революционные силы, капитализм как общественный строй, в котором эти силы формируются и развиваются, непродолжительна школа капиталистического хозяйствования, тем меньше у них названных положительных качеств.

Феодализм как строй во Франции действительно исчерпал себя и революция там вышла за рамки буржуазной (по своему радикализму, кругу намечавшихся и поставленных ею задач). В силу недостаточного развития капитализма в России, революция 1917 года не поднялась до последовательного решения социалистических задач.

Огромное значение имеет также факт, является революция данного типа первой или имеет перед собой опыт других стран. Первый натиск на старый общественный строй, первая социальная революция данного типа, призванная установить новый общественный строй, требует от революционных сил больше силы, организованности и решительности. Это относится ко всем первым революциям, как буржуазным, призванным положить конец феодализму (Английской, Французской), так и пролетарским, призванным свергнуть последний эксплуататорский строй.
[19]

Объясняется это рядом обстоятельств. Первые социальные революции подобного типа происходят, как правило, в одной стране или группе стран. Силам, их осуществляющим, противостоят защитники свергаемого способа производства не только в данной стране, но и во всем остальном мире. Поэтому они должны подготовиться к отражению контрреволюции и сопротивления всей международной реакции (феодальной или буржуазной), выдержать неизбежные в таких случаях интервенции, блокады, диверсии. Вспомним хотя бы об отношении феодальной Европы к Французской буржуазной революции 1789 г., о деятельности так называемого «Священного союза» по подавлению антифеодальных революций, реакции русского царя Николая I на известие о начале новой революций во Франции, и его обращении к российскому дворянству: «Седлайте коней, господа, в Париже революция!», об интервенции в Советскую Россию в 1918-1920 гг. и т.д.

Почему-то сложилось и прочно держится некое упрощенное представление о социальных революциях, об их хронологии и границах. Речь идет не только о том, что революцию часто сводят к первому дню ее начала. Совершенно отсутствует достаточно четкое и убедительное объяснение и понимание завершения революций. Возьмем, например, Французскую буржуазную революцию. Относительно ее начала нет споров. Но когда она завершается: в 1794 или 1799 гг.? А может быть в 1804 и даже в 1814 г? Вопрос этот не праздный. Так, первые историки Французской революции Ф. Минье и А. Тьер считали консульство и империю Наполеона закономерными этапами революции. Близкое к этому понимание мы увидим у Маркса и Энгельса. Так, в статье «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс пишет о революции 1789-1814 гг., драпировавшейся поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи.

По мнению Н.И. Кареева, Французская революция закончилась 18 брюмера (1799 г.) 11. Близкой к этой точки зрения придерживался Е.В. Тарле. Один из современных исследователей Французской революции В.Г. Ревуненков, разделяя в основном оценки [20] Н.И. Кареева и Е.В. Тарле, расширяет ее границы аристократической пред-революцией 1787-1769 гг. как прелюдией и наполеоновским консулатом 1799-1804 гг. как эпилогом 12.

Допустим, что каждый из этих исследователей по-своему прав. Но, если Французская революция завершилась 9 термидора 1794 г. (или 18 брюмера 1799, провозглашением империи в 1804, свержением Наполеона 1814 г.), то как квалифицировать французские революции (тоже буржуазные) 1830, 1848 и 1870 годов? Если Английская буржуазная революция закончилась 1649 г., или реставрацией монархии, то как оценивать «славную революцию» 1888 г.? Почему по несколько буржуазных революций было в Германии, Испании, Португалии и других странах?

А в России? Когда закончилась Октябрьская революция? И закончилась ли? Не будет ли и несколько социалистических революций?

Как показывает история, социальная революция — это длительный процесс общественных преобразований, ломки, исчезновения старых, изживших себя порядков и утверждения новых. Это происходит как целая серия взрывов социально-политической активности и недовольства масс, результатом каждого из которых является качественное изменение существующего политического строя, той или иной сферы общественной жизни. То есть любая социальная революция непрерывна и продолжается до тех пор, пока полного развития и расцвета не достигнут олицетворяемые ими способы общественного производства и системы отношений.

Говоря об общем и особенном в великих революциях, нельзя обойти вниманием еще одно важное обстоятельство. Речь идет о логике всемирно-исторического процесса. Социальные революции, заменяющие одни системы общественных отношений другими, являются важными и необходимыми вехами истории. Сравнивая историю становления существовавших в мире систем производства и опыт ряда стран по социалистическому преобразованию общественных отношений, нельзя не заметить, что процессы первого порядка более объективны. Революции, заменявшие один эксплуататорский способ производства другим, происходили как бы сами собой, [21] стихийно, как зов истории. Они начинались стремительно и, передав власть от одних групп населения к другим, заканчивались. Целые столетия и после этих революций в странах, где они «победили», продолжали существовать одновременно как старый, так и новый способы производства, носители этих укладов, социально-экономические институты, призванные обслуживать эти разные классы, разные интересы и цели. Побеждал тот уклад общественного производства, который действительно являлся более прогрессивным, наглядно доказывал большую эффективность, экономичность и результативность, та форма хозяйствования, которая демонстрировала наивысшую производительность труда, соответствовала требованиям мирового развития.

Переход от капитализма к социализму также объективен. Социализация общественной жизни происходит во всем мире, во всех странах 13. Здесь значительно возрастает роль сознательной и целенаправленной деятельности человека, государств, политических партий и объединений, роль субъективного фактора. Параллельно с вызреванием объективных предпосылок соответствующей революции складываются и субъективные факторы. Возрастает роль научной теории, идеологического воздействия на народные массы, научной стратегии и тактики.

Идеальный вариант общественного развития, если революция начинается при наличии всех необходимых для утверждения нового общественного строя условий. Но даже при этих условиях никто не может с точностью предвидеть, как разовьется революция, какие конкретные формы она примет. Тем более, что формы революции, масштабы насилия в ней, поведение участвующих в ней групп населения определяются множеством не совсем зависящих от свергающих классов факторов. Даже объективные закономерности революции реализуются в условиях разных стран, где не совсем одинакова степень зрелости материальных и социально-политических предпосылок, расстановка социально-классовых сил, субъективного фактора. Ими руководствуются разные социальные [22] силы (классы, партии, организации), которые, в силу ряда обстоятельств, могут не совсем адекватно их понимать и трактовать. Все это вместе взятое делает каждую революцию единственной в своем роде, уникальной, обусловливает многообразие и многовариантность решения одних и тех же задач, реализации одних и тех же целей.

Неведомы пути развития революции, если она начинается при отсутствии некоторых важных условий или при их недостаточной зрелости, если люди готовились к одному, а события приняли совсем неожиданный оборот. В этой связи уместно поставить вопрос о степени социалистичности Октябрьской революции.

Теоретические представления о переходе к социализму, прогноз путей развития пролетарской революции и достижений будущего социалистического общества, осуществленный теоретиками коммунизма и которыми руководствовались творцы Октябрьской революции, существенно отличаются от их практических результатов, достигнутых почти во всех странах, вступивших на путь социалистического строительства. Теория полна оптимизма, рассматривает будущее общество как совершенно свободное от недостатков и социальных пороков, как полная гармония экономической, социальной, политической и духовной сфер жизни и как строй, способный быстро и эффективно решать все возникающие проблемы.

К сожалению, построенное у нас общество было весьма далеко от такого совершенства. Оно сталкивалось с теми же проблемами, что и весь мир, никак не оправдывало всех тех надежд и ожиданий, которые связывались с ним. Чем это объяснить? Ответы на этот вопрос многовариантны и крайне противоречивы. Одни заявляют об ошибочности самой коммунистической теории и призывают отказываться от нее. Другие считают, что практика общественных преобразований в стране строилась без учета марксистско-ленинской теории. Третьи рассматривают Октябрьскую революцию и общественное развитие страны за семь десятилетий как цепь сплошных ошибок и заблуждений.

Безусловно, жизнь оказалась намного богаче, сложнее и разнообразнее, чем могла предположить любая научная теория. Надо отметить, что сама коммунистическая теория предполагает возможности подобного поворота событий, не исключает возможности ошибок и провалов в ходе ее реализации. «История вообще, история [23] революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, хитрее, чем воображают лучшие партии, самые сознательнее авангарды передовых классов, — писал В.И. Ленин. — Это и понятно, ибо самые лучшие авангарды выражают сознание, волю, страсть, фантазию десятков тысяч, а революции осуществляют, в моменты особого подъема и напряжения всех человеческих способностей, сознание, воля, страсть, фантазия десятков миллионов, подхлестываемой самой острой борьбой классов» 14.

События всемирно-исторического значения ХX века, связанные с переходом к социализму, начались не совсем так, как предполагали и было желательно, а потому и приняли несколько иной поворот.

Коммунистическая теория исходит из того, что переход к социалистической фазе развития человечества начинается тогда, когда последняя антагонистическая система производства целиком и полностью исчерпает себя и новая, более совершенная система производства станет насущной потребностью обостренного прогресса. Далее, эта теория исходит из того (от допускаемых теорией исключений мы в данном случае абстрагируемся), что сам коммунизм, соответственно, и пролетарская революция, переход от капитализма к социализму возможны «только как действие господствующих народов, произведенное сразу, одновременно» 15. Почему? Да потому, что социально-экономически, политически и духовно капиталистический мир настолько тесно связан и сросся национальными частями, что революция в его ведущем звене неминуемо перерастет в мировую, охватит и остальные звенья. То есть, куда пойдут крупные и наиболее развитые страны, туда направится и весь мир. Значительно труднее начинать повороты всемирно-исторического значения в странах второстепенных. Здесь попытки подобного рода будут пресечены и подавлены господствующими силами ведущих стран.

О России, странах Восточной Европы, а тем более Азии тогда и речи не могло быть как о «проводниках» человечества в новую систему. Только в последние годы своей жизни Маркс и Энгельс допускали возможность того, что первый толчок может дать и Россия. Этого взгляда на революцию придерживался и В.И. Ленин [24] вплоть до 1917 года: Россия может начинать революцию, остальной мир подхватит ее и все пойдет так, как и предусмотрено теорией.

Марксистская теория достаточно четко отвечает и на вопрос «когда может произойти смена капитализма социализмом?»: «Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается». Отсюда логически вытекает, что почти одновременно свергается вся международная буржуазия, исчерпавшая свои революционные потенции, устанавливается власть трудящихся во главе с рабочим классом во всем мире. Победившие силы, опираясь на предшествующие достижения человечества, в том числе и капитализма, устраняя шаг за шагом, социальные болезни старого мира, заменяя устаревшие формы общественной организации труда новыми, более совершенными, преобразуют весь мир. Все силы, средства и возможности обществ будут направлены на решение социально-экономических задач, на дело освобождения человека, его всестороннего развития, на достижение сперва достатка, а затем и изобилия материальных и духовных благ. Естественно, что борьба между новым и старым будет продолжаться некоторое время, но постепенно она будет ослабевать. Поскольку свергается вся международная буржуазия, отпадает опасность внешних угроз. Отсюда (исключительно высокие темпы преобразований, относительно короткие сроки решения стоящих перед обществами задач, отношения все более крепнущего сотрудничества и сближения между народами и странами.

Это — вариант общественного развития, оптимальный для всех социалистических и подлинно демократических сил и для всего человечества. Это и действительно наиболее человечный путь решения всемирно-исторических задач. Именно с этим вариантом общественного развития связаны основные прогнозы Маркса, Энгельса и раннего Ленина.

В действительности революционный процесс не всегда развертывается по оптимальному пути. Нередко ему приходится выбирать иные маршруты, принимать совершенно неожиданные обороты. Такими оказались и пути перехода к социализму в XX веке.

В чем состояли причины и истоки этих трудностей? Во-первых, в том, что революции произошли в странах, где капитализм не только не исчерпал себя, но и во многих случаях даже не стал [25] господствующим способом производства, а потому не успел проявить все свои потенции как общественной системы. Революции здесь были направлены не столько против непосредственно капитализма, сколько против эксплуататорских отношений вообще, носивших преимущественно докапиталистический или раннекапиталистический характер. В силу этого они вынуждены были решать и грандиозные задачи социально-экономической и духовной жизни, которые составляют миссию капитализма: обеспечить определенный уровень экономического и социального развития, создать производительные силы, необходимые для перехода к более высокой форме общественной организации труда, формировать духовную культуру и т.д.

Еще сложнее и проблематичнее задачи революции, если она начинается на докапиталистических стадиях общественного развития и стремится миновать целые фазы развития. Революция в этом случае будет лишена реальных предпосылок и перспектив. «Развитие» здесь будет сводиться к консервированию доминирующих общественных форм труда и производства (родоплеменных и патриархальных. Видимо, этим и нужно объяснить один из самых низких в мире уровней жизни населения стран, избравших путь некапиталистического развития. Не следовало бы впадать в умиление по поводу заявлений очередных лидеров той или иной страны о желании идти по пути строительства социализма, как это делалось многими, а задаваться резонным вопросом: кто, какие силы построят здесь социализм, о каком социализме может идти речь — о первобытном или современном, вырастающем из капитализма? Увы, сомнений и подобного рода вопросов тогда почему-то у «теоретиков» африканского социализма не возникало.

А ведь подобные сомнения высказывались в классической марксистской литературе давно. Вспомним, например, критику Марксом Бакунина, не желавшего считаться с логикой истории. «Он хочет, чтобы европейская социальная революция, основывающаяся на экономическом базисе капиталистического производства, произошла на уровне(земледельческих и пастушеских племен и чтобы она не переступала этого уровня» 16. Бакунинскому представлению о революции и ее предпосылках Маркс противопоставлял свое понимание. [26] «Радикальная социальная революция связана с определенными историческими условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе» 17.

Получилось так, что передовые страны, с которыми связывалась реализация коммунистической теории, остались капиталистическими. Пролетарская революция произошла не во всех странах, как рассчитывали, а только в группе стран, входивших в бывшую Российскую империю и связанных между собой социально-экономически, политически и культурно. Была свергнута не вся международная буржуазия, а только ее молодые, наименее опытные и, потому, наиболее слабые отряды. А самые опытные, располагавшие огромной экономической мощью, отряды буржуазии остались у власти почти во всех странах классического капитализма. Уже сами по себе одни эти обстоятельства придали историческому процессу иное, чем предполагали теоретики марксизма, содержание и создали значительные трудности для начавшихся революций.

Трудности революции усугубились еще и потому, что сам главный субъект исторического действия в России не соответствовал высоким требованиям данного этапа общественного прогресса. Он не достиг достаточной зрелости как социальная сила и не был подготовлен предшествующим ходом общественного развития к тому, чтобы сознательно и на должном уровне осуществлять руководство социалистическим движением, выбирать из множества вариантов общественного развития наиболее оптимальные.

Так, накануне Октябрьской революции рабочие и служащие вместе взятые составляли только 14,6% населения Российской империи, а к 1924 г. их доля снизилась до 10,4%. Эта структура весьма близка к структуре французского общества накануне буржуазной революции там. По подсчетам французского исследователя Л. Каэна, в середине XVIII в. социальная структура парижского населения выглядела следующим образом: дворянство — 5 тыс. человек (без членов семей), духовенство — 10 тыс., буржуазия — 40 тыс. и рабочие — 100 тыс. Подавляющее большинство населения Парижа [27] состояло из ремесленников, кустарей, лавочников, мелких служащих, прислуги, поденщиков разного рода. Они и составляли опору якобинцев 18.

Абсолютное большинство населения России, стран Восточной Европы и Юго-Восточной Азии, приступивших к «социалистическим» преобразованиям, составляли крестьянство и городские средние слои. Выразителями каких идеалов, творцами какого общественного строя объективно могли являться эти слои? Да, им не чуждо стремление к равенству и справедливости, но с каким содержанием? К какому социализму они могут стремиться — к социализму по Прудону, Лассалю, Бакунину, Дюрингу или к социализму, вырастающему из капитализма, являющемуся следующей за ней ступенью общественного развития?

Считалось, что первоначальный или подготовительный к социализму этап общественного развития призван формировать недостающие для нормального развития революции предпосылки, в том числе и зрелого субъекта социалистической революции. Но существуют ли здесь те условия, которые необходимы для их формирования?

Как азбучную истину повторяли мысль о том, что главный субъект социализма формируется одновременно с буржуазией, что в борьбе за свои интересы он сплачивается, становится самостоятельной политической силой. Никто не спорит, мысли действительно правильные. Ни кто иной, как Маркс говорил, что социализм «является результатом действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом», «есть общество, которое вырастает из капитализма». Но как быть, если нет капитализма, а соответственно, буржуазии и пролетариата, капиталистической эксплуатации? Можно ли получить желаемую реакцию, если отсутствуют необходимые для этого условия? Очевидно, что нельзя. Конечно, можно искать заменителей, субститутов, но они дадут лишь приблизительно схожий результат, схожий по форме, а не по содержанию. Во всяком случае, полной аналогии не будет. Это относится и к общественным явлениям. [28] Полупролетарская и мелкобуржуазная масса населения будет творить «новые» отношения по образу и подобию своему, находить их в прошлом, а не в будущем, утверждать уравнительство в различных его формах и проявлениях.

В этом, по всей вероятности, состоит главная причина экспериментов мелкобуржуазного социализма, и даже сильные проявления азиатского способа производства в некоторых странах Европы и Азии.

Многие акты Октябрьской революции, как и последующих пролетарских революций, являлись заимствованием из опыта Французской революции: централизованное распределение продуктов питания и потребительских товаров по карточкам (для чего нужно было сперва концентрировать их в руках властей), «новые божества», критерии оценок колеблющихся и противников революции, формы судопроизводства, революционный террор и др. Вот, например, выдержки из документа, регламентировавшего осуждение виновных:

…Революционный трибунал учрежден, чтобы карать врагов народа… Враги народа — это те, кто стремится уничтожить общественную свободу, будь то силой либо хитростью.
Враги народа — это те … кто изменит Республике… Те, кто будет содействовать осуществлению замыслов врагов…
Те, кто будет стараться вызвать упадок духа, чтобы облегчить действия тиранов, объединившихся против Республики.
Те, кто будет распространять ложные известия, чтобы вызвать раскол в народе и смутить его…
Кара за все преступления, рассмотрение которых относится к компетенции Революционного Трибунала — смерть.
Уликами, необходимыми для осуждения врагов народа, могут служить всякого рода доказательства вещественного, морального, словесного или письменного характера … Судьи должны руководствоваться при вынесении приговора своей совестью, просвещаемой любовью к отечеству; их цель — торжество Республики и гибель ее врагов; процедура — простые средства, которые подсказывает здравый смысл, чтобы распознать истину в формах, предписанных законом…

Оклеветанным патриотам закон предоставляет защитников, заговорщикам их он не предоставляет 19.

Несведущие люди, возможно, припишут этот документ Октябрьской революции. Но на самом деле он относится ко временам Французской революции. Это так называемый прериальский закон (22 прериаля II года — 10 июня 1794 года), ставший образцом и для нашей революции.

Кстати, здесь нет ничего удивительного. Октябрьская революция оставалась для российской деревни, в этом признавался и В.И. Ленин, буржуазной революцией — почти такой же радикальной, как и во Франции в конце XVIII в. А что собой представляла российская деревня? Почти 9/10 огромной страны. Немногочисленный пролетариат ушел на фронты гражданской войны, а их места на фабриках и заводах заняли представители мелкой буржуазии. Во всей общественной жизни наблюдался сильный всплеск мелкобуржуазности. Это тоже сближало Октябрьскую революцию с Французской. Если мы не победим мелкобуржуазную стихию, предупреждал В.И. Ленин, (мы скатимся назад как Французская революция».

Когда завершился буржуазный характер российской революции? Удалось ли победить мелкобуржуазную стихию? Если да, то каким образом и в чем это выразилось? Ведь мелкобуржуазной была не только социальная база России. Таким было и руководство страны, выучившее отдельные положения коммунистической теории. Но главное — это не то, что они выучили, а что вынуждены были делать по своему историческому бытию, по своему миропониманию в тех конкретных условиях с данной социальной базой и уровнем общественного развития страны.

Вот тут и встает тот вопрос, который сотни и тысячи раз задается историками, публицистами, и просто размышляющими над уроками истории: а не поспешили ли с Октябрьской революцией, не лучше ли было подождать, пока созреют условия, и остановиться на февральской революции? Ответы на эти вопросы, как известно, неоднозначны — от решительного неприятия Октября, осуждения его и руководителей Октябрьской революции до восторгов и апологетики.
[30]

При оценке Октябрьской революции и ее творцов необходимо исходить из элементарных требований простой житейской мудрости, не говоря уже о требованиях науки, логики истории, объективных закономерностей. А мудрость эта состоит в том, что обзор видения, объем знаний поколений 1917 и конца ХХ в. различны. Различны также ожидания, связанные с революцией, и ее конкретные результаты. Перед нашим взором стоит опыт развития человечества на протяжении жизни нескольких поколений, опыт, который по своей результативности превосходит опыт всей предшествующей истории. С этой точки зрения критические оценки Октябрьской революции оправданы, но это — ум задним числом, оценки, которые ничем и никак не могут повлиять на прошлое.

А если попробовать еще раз встать на место людей, совершивших Октябрьскую революцию? Да, действительно они понимали, что Россия не готова в одиночестве к тем грандиозным переменам, которые они хотят осуществить. «Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалистической революции, (писал Ленин в Прощальном письме к швейцарским рабочим 8 апреля 1917 г. — Но он может придать русской революции такой размах, который создает наилучшие условия для нее, который в известном смысле начнет ее. Он может облегчить обстановку для вступления в решительные битвы своего главного, самого верного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата» 20.

То есть, к социализму готов Запад, но не Россия, но российский пролетариат может внести сюда свой вклад, дав первый толчок, начав мировую революцию, которую обязательно подхватят, не могут не подхватить на Западе, считали русские революционеры. Они и начали революцию исключительно в расчете на мировую революцию. Однако эти ожидания не оправдались. Начавшиеся в ряде европейских стран (Германии, Венгрии, Финляндии) революции потерпели поражение, и России осталось полагаться только на саму себя, рассчитывать только на собственные силы и возможности. В этих условиях пришлось поставить задачу попытаться использовать капиталистические методы хозяйства для «создания подготовительной к социализму экономики».
[31]

Таков был один из самих драматических поворотов Октябрьской революции, о возможности которого не предполагали ее творцы. Об этом Ленин признавался перед всем миром на конгрессе Коммунистического Интернационала.

Но этим поворотом история не ограничилась. Зигзаги революции не прекратились. На мой взгляд, они и не могли прекратиться. НЭП хороша в теории, но на практике — это усиливающаяся социальная дифференциация, рост недовольства трудящейся части населения и окончательное решение вопроса в пользу наиболее сильного уклада. Поэтому НЭП не была доведена до своего логического завершения. Она была свернута, и избрали совершенно неожиданный, хотя и наиболее естественный для сложившихся условий вариант общественного развития — так называемый азиатский способ производства, сочетавший в себе формы и элементы всех способов производства с сильной централизацией власти и распределения. В отличие от многих стран классического азиатского способа производства, где господствовала религиозная идеология, у нас этот способ производства сочетался с коммунистической терминологией, что фактически способствовало дискредитации этой теории в глазах широких слоев народных масс.

Именно поэтому здесь, как и во Франции в 1790-х гг., в руководящих кругах страны формировались силы, осуществившие российские варианты термидора и брюмера.

Но история — великий учитель. На примере многих стран она доказывает, что временно прервать революции возможно, но уничтожать положительные результаты их деятельности — нет. Реставрации Стюартов в Англии в 1660 году и Бурбонов во Франции в 1815 году, повлекшие за собой временную реставрацию феодальных порядков в этих странах, не смогли приостановить дальнейшего развития и окончательного торжества капитализма в этих странах. Последовали новые, менее кровавые, революции, действительно преобразившие эти страны. То же самое будет и в России. Антисоциалистические силы, действующие здесь только лишь на разрушение, а не на созидание, неминуемо лишатся поддержки народа, который, разочаровавшись в насаждаемом диком и криминальном капитализме, обязательно вернется к положительному опыту социалистического периода своей истории. Нерешенные задачи Октябрьской революции [32] вновь окажутся на повестке дня и реализованы уже в более благоприятных условиях.