Индивидуализация образов персонажей как средство композиции и сюжетообразования в калмыцком героическом эпосе «Джангар»

[79]

В изучении фольклора, прежде всего в изучении эпоса в последние годы обозначается новое направление: которое можно назвать эпической культурологией. Собственно говоря: это новое направление имеет два аспекта исследований. Первый аспект вполне традиционен [80] для старой проблемы «Фольклор и этнография», однако он в наши дни преобразуется: если классическая фольклористика приравнивала проблему соотношения фольклора и этнографической реальности к соотношению фольклора и действительности (ср. название целой серии коллективных сборников «Фольклор и этнография» и сборника статей В.Я. Проппа «Фольклор и действительность»), то в наши дни соотношение фольклорного текста и этнографической реальности или проблема изображения реальности средствами фольклорного текста рассматривается через призму художественной специфики самого фольклора и отдельных его жанров 1. В самом деле, однолинейное представление о том, будто бы фольклор отражает действительность, может приводить к таким выводам, которые можно было бы назвать антиисторическими 2, а извлекаемые из такого анализа историко-этнографические архетипы, даже если они являются вполне реалистическими, подчас не находят места ни в исторической, ни в этнографической реальности того этноса, в фольклоре которого они присутствуют.

Второй аспект эпической культурологии — это внешние связи эпоса с другими жанрами фольклора и главным образом, с другими видами искусства и духовной культуры — это отражение эпических образов в художественной литературе, изобразительном искусстве, драматургии, а также отдельные аспекты научного изучения эпоса. Эти проблемы и эти напрвавления исследования фольклорного материала становятся особенно актуальными с конца XIX — начала XX века, когда эпос стал интегрироваться в другие формы культуры 3.

Тема настоящей работы — это некоторые особенности изображения или точнее — построения реальности в эпосе. Калмыцкий героический эпос «Джангар» не случайно привлекает наше внимание. Это один из самых совершенных в художественном отношении образцов героического эпоса, который может быть поставлен в один ряд с произведениями средневековой литературы — такими, как поэма Шота Руставели «Вепхисткаосани» («Витязь в тигровой шкуре»). Наряду с соизмеримыми художественными особенностями для нас важно и то, что «Джангар» имеет с этим произведением и аналогичными повествованиями общий композиционный принцип, при котором произведения связаны общностью персонажей, но не имеют общей сюжетной линии 4.
[81]

Главный герой эпоса — правитель страны Бумбы Джангар и его богатыри выписаны в эпосе, причем в разных его версиях, записывавшихся в разное время, от разных исполнителей, и с разным составом отдельных песен, описания богатырей и их атрибутов оказываются одинаковыми.

При этом индивидуализация образа каждого из богатырей достигается за счет некоторых его внешних характеристик, его склонностей и способностей, отличающих данный персонаж от других героев эпоса, а также его вооружения и описания его коня. В принципе подобная гипериндивидуализация героев могла бы и отсутствовать — причина ее появления в «Джангаре» так и остается неясной. При этом описания богатырей настолько выразительны, настолько дифференцированы и настолько конкретны, что фактически можно говорить об их характеристиках как о средстве визуализации эпических персонажей.

Следует однако оговорить, что в качестве средств индивидуализации эпических персонажей «Джангара» по существу не выступают портретные черты богатырей или описания их одежды — одна из причин этого, на первый взгляд странного явления, заключается в самой поэтике эпоса, в которой внешние черты эпического героя-богатыря максимально обобщены, чтобы не сказать — стереотипированы. Другая причина, определяющая стереотипность описания одежды героев заключается в традиционности изображаемой культуры, в рамках которой богатыри, а также и любой другой эпический герой, равно как и сами калмыки — носители и хранители эпической традиции. Поэтому в эпосе характеристика одежды или обуви персонажей — которая: понятно, отличается тщательностью изготовления, дорогой ценой и нарядностью — дается даже не столько с целью представления образцов декоративного искусства, сколько с целью подчеркнуть мастерство изготовления этих предметов. Стоит обратить внимание, что при характеристике очень немногочисленных женских образов «Джангара» описания одежды более индивидуализированы, нежели описания одежды богатырей 5.

Исследователи уже отмечали, что характеристики эпических героев «Джангара» ярко индивидуальны и выражаются в описании героев, их коней, оружия, в том числе — любимого оружия, которое имеет собственные имена, а также в генеалогии богатырей 6.
[82]

Интересно обратить внимание на то, что главные герои эпоса «Джангар» — богатыри Джангар и Хонгор не наделены какими-то особыми, только им присущими качествами, их храбрость, сила, умение владеть оружием являются неотъемлемыми чертами эпических персонажей. Песни, где они выступают в качестве главных героев повествования, обычно имеют сложные и захватывающие сюжеты, близкие по типу к сказочным, которые и поглощают основное внимание исполнителя и слушателей. В большей степени индивидуализированы те богатыри, которые совершают героические подвиги — Савар и Санал. Яркая и выразительная индивидуализация характерна для образов тех богатырей, которые участвуют в минимуме действий 7. Правда, этих героев нельзя назвать героями второго плана, потому что они занимают видное положение и в расположении героев на пиру во дворце Джангара и в его войске. К ним относятся ясновидец Алтан-Чэджи, златоуст Кэ-Джилган и богатырь Гюзян-Гюмбе.

Генеалогия Джангара занимает важное место во всех версиях «Джангара». По версии Ээлян Овла Джангар — потомок Таки Зула-хана, внук Тангсак Бумба-Хана, сын славного Узюнг-хана, в песнях М. Басангова Джангар сын Узюнг-Хана, внук Бодонг-Зулы, правнук Бумба-зулы, праправнук Мерген-Торчи; согласно малодербетской версии Джангар — «Бумба Залу-хана праправнук, Бодонг Залу-хана правнук, Менген-Торчи хана внук, Славного Узюнг-хана потомок» 8. У разных исполнителей имена и порядок предков Джангара могут варьировать, однако это не меняет дела — генеалогия Джангара является самой значимой для эпоса, и поэтому в ней перечисляются его предки до четвертого колена..

Конь Джангара — аранзал Зэрде, описание которого может служить примером классического стандартизированного эпического описания богатырского коня. Разные версии дают различные характеристики этого коня: Ээлян Овла отмечал, что аранзал Зэрде родился от первожеребой кобылицы; М. Басангов подчеркивал, что конь Джангара Зэрде обучен в двухлетнем возрасте, а родился от пятилетней кобылицы; по малодербетской версии, он — первенец знаменитого жеребца Долда-Зээрдэ, чей косяк — восемьсот кобылиц 9. Описание этого коня оказывается сродни жанру примет-шинж, бытующих у калмыков 10. Интересен сам пример того, как образ богатырского коня складывается из разных рассказов и пополняется новыми значимыми подробностями.
[83]

Супруга Джангара Ага Шавдал или Шавдал-хатун, шестнадцатилетняя красавица, по версии Ээлян овла — дочь хана Номо-Тенюса, в малодербетской версии она называется дочерью Кюджи Зандан-хана 11. Только в одной из песен рассматриваемых версий супругой Джангара названа Ага Герензел, дочь Гюши-Замба-хана 12.

Другая центральная фигура эпоса «Джангар» — это богатырь Хонгор. Его генеалогия освещается разными исполнителями по-разному. У Ээлян Овла Хонгор — внук спокойного Ширке (Угту-Ширке), Старший сын Беке Менген Шигширге, Родившийся от Шилтэ Зандан Гэрэл в расцвете ее двадцати двух лет. В песнях М. Басангова Хонгор — внук хана Темлгты, правнук хана Темялгты, потомок Бегтрги, Его отец — Беке-Менген-Шигшрги; Когда родился он: отцу его было двадцать пять лет: Родился он От ханши Кюши-Гэрэл — дочери Лювсрги, Когда ей было двадцать два года 13. Конь Хонгора — Кеке-Галзан обладает всеми достоинствами богатырского коня, он называется «медлительным», возможно, лишь для того, чтобы выделить его из ряда других богатырских коней. Главное оружие Хонгора — меч в чехле из белой жести, но Хонгор владеет также огромным богатырским луком 14 — оружием, которым почти никто из других богатырей не пользуется. Он побеждает и в состязаниях по борьбе 15. В некоторых песнях подчеркивается, что Хонгор даже превосходит по силе Джангара — главного героя калмыцкого эпоса 16. Жена Хонгора — Герензел, дочь хана Догшин Цаган Зула, и женитьба этого богатыря составляет сюжет одной из песен эпоса 17. Примечательно, что героями эпоса являются не только сам Хонгор и его супруга, но и родители Хонгора, которые присутствуют на его свадьбе, и сын Хонгора Хошун-Улан, выступающий как достойный преемник своего отца 18.

Видный персонаж эпоса «Джангар» являющийся главным героем нескольких песен — богатырь Санал: имеющий эпитеты «смуглолицый» и «строгий». Из ряда песен мы знаем, что Санал является сыном Булингира, малодербетская версия хранит имя матери Санала — Айтын 19, еще в одном месте говорится, что Санал — потомок Эргед-Дамбы 20. Конь Санала — Бурал Галзан, который имеет самый почтенный возраст среди богатырских коней — ему двадцать четыре года 21; только в одной песни М. Басангова говорится, что Санал ездит на кобылице Кюрюнг-Галзан (это кобылица другого богатыря — Савара) 22. Известно имя супруги Санала, которую он [84] оставил, отправившись на подвиги — это восемнадцатилетняя Ангир Улан. Выразительно описываются разнообразные положительные качества Санала:

Кроме традиционных богатырских качеств — силы, ловкости, храбрости, и умения владеть оружием, Санал славится как астролог 24, и он выигрывает состязания в скачках, в которых участвуют другие богатыри 25.

Видная фигура эпоса «Джангар» — богатырь Савар, имеющий эпитеты «неистовый», «красноликий», «тяжелорукий» 26, «сокол среди людей» 27. Генеалогия его очень неоднозначна: в песнях М. Басангова он называется то сыном Гал-Тайджи, то сыном Кюрюл-Джалцана, по малодербетской версии он — сын Маджиг-Туга 28. В отличие от всех других богатырей, которые имеют коней, спутницей и помощницей Савара является кобылица Кюрюнг-Галзан. О ней сказано, что Кюрюнг-Галзан куплена «за миллион семейств в ее годовалом возрасте, посчитав, что будет хорошей» 29. Вообще эта кобылица в эпосе вырисовывается так же индивидуально, как и ее хозяин. Она на равных разговаривает с Саваром, отвечая угрозой на угрозу 30, по поднятой ей пыли Санал узнает ее и Савара, спешащего ему на помощь, она предупреждает Савара о том, что ханы страны Шаргули напали на Джангара 31. Наконец, эта кобылица совершает достойный богатрыский подвиг, спасая жизнь хозяину и потом самостоятельно выбравшись из грязи, в которой завязла 32. Если по существу всегда каждый из богатырей ездит на своем коне, то однажды богатырь Алтан Чэджи приезжает на Кюрюнг-Галзан напутствовать своего сына и сыновей Джангара и Хонгора в их подвигах, поскольку сыновья богатырей отправились в поход на конях своих отцов 33.

Любимое оружие Савара — секира или бердыш, имеющий собственное имя Шавар Шюгин 34. Любопытно, что жена Савара, играющая важную роль в эпическом повествовании — она должна [85] излечить раненого Хонгора и при помощи магии заставить выпасть стрелу из раны, и ей это удается — не названа по имени.

Любопытная фигура среди героев «Джангара» — богатырь Мингъян. Это настоящий калмыцкий Аполлон — он красив и имеет массу дарований, он поет и играет на хуре. Кроме того, Мингъян является единственным, кого можно назвать хранителем традиционного мировоззрения — более архаического мировоззрения, чем то, которое представлено в «Джангаре»: если другие богатыри перед походами посещают сто белых хурулов, то Мингъян один произносит молитвы, адресованные духу-покровителю страны Бумбы, то есть одной из местностей среднего мира, где живут богатыри Джангара 35. Красота Мингъяна служит источником одной из коллизий: жена богатыря Савара, когда ее целомудренность оказывается под сомнением (она не может заставить выпасть стрелы из ран богатыря Хонгора), признается, что когда она увидела Мингъяна, то пожелала, чтобы ее муж Савар был так же красив 36. Богатырские подвиги Мингъяна в эпосе занимают равное место с его певческими и музыкальными способностями.

Генеалогия Мингъяна — он сын Эрке-Туга 37. Конь Мингъяна — Алтан Шарга, ни в чем не уступающий коням других богатырей, он даже дает советы своему хозяину 38. Помимо воинского искусства, Мингъян предстает в эпосе еще и как оборотень: для того, чтобы победить одного из своих противников, он превращается в ядовитую змею и так пробирается мимо дворцовой стражи 39.

Значимая фигура как в экспозициях, представляющих богатырей Джангара, так и сюжетных линиях отдельных песен — это Алтан Чэджи. Генеалогия его неоднозначна: Ээлян Овла называет его «конюший Маха Галы, внук Малигад Зула-хана, Сын Дава-Замба-хана», М,Басангов говорит, что он сын хана Хара-Дамы или сын Дангнян-Дамы, малодербетская версия собщает, что он «Гаджик-Алтан-хана Единственный потомок…» 40.

Главный дар Алтан Чэджи — ясновидение. М. Басангов так характеризует этого богатыря: Алтан Чэджи

Столь же содержательная характеристика его способности имеется и в версии Ээлян Овла: Алтан Чэджи — «повествующий о событиях предыдущих девяноста девяти лет, Предсказывающий события будущих девяноста девяти лет» 42.

Кроме ясновидения, Алтан Чэджи может гадать во сне, и его предсказания согласуются с предсказаниями, полученными другими способами 43.

Алтан Чэджи — фигура очень интересная. Обладая даром ясновидения, он описывает богатырям их будущий путь и обладает способностью видеть, что присходит с богатырями, совершающими подвиги или попадающими в трудное положение. Именно он опекает сыновей Джангара и Хонгора вместе с собственным сыном (правда, о его жене нам ничего не известно). Этому персонажу принадлежит важная роль в сюжете: отец Хонгора задал Джангару трудную задачу украсть у него коней, Алтан Чэджи уступает Джангару и хонгору и предрекает Джангару великое будущее 44. Конь, на котором ездит Алтан Чэджи имеет имя Аксак-Улан 45.

Интересная фигура среди богатырей Джангара — Кэ-Джилган (или Ке-Джилган). Главное его достоинство — он «Златоуст», умеет изысканно говорить и необыкновенно язвителен в своих речах — как Гуннлауг Змеиный язык, герой одноименной исландской саги.. Вот как описывает его М. Басангов:

Здесь приведена и генеалогия Ке-Джилгана. Сюжетная роль его не слишком велика: он попытался не пустить Санала во дворец Джангара, ударил его по щеке и поплатился за это — Санал забросил [87] его на гору Мангхан-Цаган, так что Ке-Джилгану было стыдно прилюдно возвращаться во дворец: он боялся, как бы его не заметили женщины и девушки, собирающие кизяк 47.

Среди образов богатырей эпоса «Джангар» отдельное место занимает Гюзян-Гюмбе, великан, этакий калмыцкий Гаргантюа. Собственно, все его подвиги совершаются за столом — мы его не видим иначе как среди пирующих, лишь один раз он появляется в войске Джангара. Его любимое оружие — грозный многогранный штык (короткий меч), наносящий невылечиваемые раны, им самим так ни разу и не используется, — это оружие пускает в ход другой богатырь — Санал, которому Гюзян-Гюмбе дал его на время 48.

М. Басангов так описывает Гюзян-Гюмбе:

В малодербетской версии представлена генеалогия Гюзян-Гюмбе: «Хара-Хур-хана внук, Хашинг-Хулда хана единственный сын Милостливый Гюмбе нойон» 50. Особые достоинства Гюзян-Гюмбе при дворе Джангара заключаются в том, что он — непревзойденный спорщик и гадатель по лопатке-далчи 51. Ээлян Овла говорит, что Гюзян-Гюмбе «владеет вороным скакуном со ступнями слона, Восседает он, горячо споря О правлении и вере На тысячу и один год» 52. Вороной конь у этого богатыря имеет имя Зан-Таваг-Хясен или (в малодербетской версии) Хайсан-Хара 53.

Особые способности богатырей реализуются в эпическом сюжете одновременно, как бы осложняя основную линию повествования. Так, чтобы узнать события будущего, Джангар просит Алтан-Чэджи увидеть сон, Гюзян-Гюмбе — погадать на лопатке: а Санала, обладающего знаниями астролога — узнать будущее по светилам 54.

Еще один персонаж, отличающийся своим особым искусством — это Энге, сын Хабты — Хабтын-Энге, или Хабатын Онге-бий. Его отличительная особенность — он искусный стрелок из лука, такого оружия, которым богатыри Джангара по какой-то причине почти не пользуются. [88] В воинских сценах мы видим Энге вместе с Саваром спешащим на помощь к Саналу, однако Энге не показывает своего искусства — наоборот, он сам ранен волшебной голубой стрелой Джилинг 55. Конь Хабтын-Энге — резвый длиннотелый Буурул 56.

Появление Хабтын-Энге при дворе Джангара составляет отдельный сюжетный эпизод в повествовании, причем сущность этого эпизода оправдывает особые свойства данного персонажа. Услышав, что юноша Хабтын-Энге приехал, чтобы стать стрелком у Джангара, Джангар дает ему трудное задание — срезать стрелой красный язык у желтого жаворонка, сидящего на среднем из трех раскидистых сандаловых деревьев, и при этом не задеть стрелой ни столбов золотой ограды, ни листьев деревьев. Энге выполняет эту задачу 57 — фактически перед нами в чистом виде сказочное испытание, составляющее сказочный мотив, органически вписывающиеся в эпос. Этот пример — умение Энге стрелять из лука, как и особые искусства Алтан Чэджи (ясновидение), Гюзян-Гюмбе (гадание), Санала (знания астрологии) или их достижения в спортивных состязаниях являются не только дифференцирующими или индивидуализирующими признаками, но они играют важную роль в формировании сюжетов отдельных эпических песен «Джангара». Такой же сюжетообразующей чертой является ясновидение Алтан Чэджи, поскольку его предсказания пути и подвигов богатырей составляют неотъемлемую часть сюжета песен, которые в этом случае приобретают повторение изложенных эпизодов — сначала в предсказании, потом в самом повествовании. В эпосе по-своему реализуется хорошо известный композиционный принцип — если на сцене в первом акте висит ружье: то в третьем акте оно должно выстрелить; если богатырь умеет что-то делать, чего не делают другие, рано или поздно его умение будет востребовано и продемонстрировано. Еще один пример сюжетообразования на основе индивидуализирующих признаков богатырей — богатыри дают Саналу свое оружие: Савар — бердыш, Хонгор — меч, Гюзян-Гюмбе — кинжал и плеть, далее Санал пускает в ход кинжал Гюзян-Гюмбе, а потом и бердыш (правда, в тексте не указывается, что это бердыш Савара) 58. Совершенные Саналом подвиги предсказываются Алтан Чэджи, и, попав в трудное положение, Санал обращается к своему талисману, чтобы тот волшебной силой помог Алтан Чэджи узнать о том, что происходит с Саналом: Алтан Чэджи говорит, что Саналу приходится трудно, [89] и богатыри отправляются на помощь Саналу 59. Весь сюжет повествования тут построен по канонам сказочных сюжетов.

Однако композиционная роль индивидуализации отдельных персонажей в «Джангаре» не исчерпывается ни дифференциацией образов богатырей, ни реализацией их умений и искусств в отдельных сюжетно значимых эпизодах. В «Джангаре» наряду с образами богатырей, служащих Джангару, имеется немало образов богатырей, враждебных стране Бумбе, самому Джангару и его сподвижникам. Самое интересное заключается в том, что среди противников или антецедентов богатырей Джангара встречаются персонажи с характеристиками и свойствами. полностью повторяющими свойства богатырей Джангара. Так, Санал в ханстве Таки-Бирмиса встречается с «дверником», представляющим собой полную аналогию злослову Ке-Джилгану 60, В войске хана Таки-Бирмиса, противостоящем богатырям Джангара, обнаруживаются «свой» ясновидец с именем Алтан Чэджи 61. В этом же войске имеются владелец огромного стального меча в чехле из жести (такого же, как у Хонгора), и богатырь на вороном коне с холодным черным штыком — этакий вражеский Гюзян-Гюмбе 62. При этом композиционный замысел песни явно таков, что богатыри: обладающие одинаковыми достоинствами, должны встретиться в поединках друг с другом — однако этот замысел реализован в исполнении лишь фрагментарно. Среди других противников богатырей Джангара имеется еще один аналог Алтан- Чэджи — богатырь Бадма Зюркен, «Сказывающий о делах ста восьми прошедших лет, Предугадывающий дела Вперед на сто восемь лет» 63.

Теперь уместно задать вопрос — каким же художественным целям служит гипериндивидуализация эпических героев, достигаемая во всех версиях и во всех песнях «Джангара» всеми возможными и мыслимыми средствами? Мы отметили, что она играет важную композиционную и сюжетообразующую роль. Однако эта гипериндивидуализация реализуется в словесной экспозиции героев эпоса и дифференцирует эпических героев настолько, что на уровне визуализации богатыри «Джангара» отличаются друг от друга весьма и весьма выразительно — настолько, что художники уже не раз обращались к образам «Джангара» в живописи и книжной графике 64. Возможность перекодировки образов и мотивов эпоса в иные формы [90] искусства без утраты значительной части индивидуализирующих признаков говорит о том, что в основе индивидуальных характеристик эпических героев лежат какие-то закономерности, характерные не только для фольклора или шире — словесного искусства, а для искусства вообще. Ведь не случайно, как мы постарались показать, некоторые эпические образы «Джангара» так легко находят параллели в мифологии, фольклоре и литературе других народов.

Очевидно, смысл предельной индивидуализации изображаемых объектов в разных формах искусства вообще и в словесном искусстве в частности один, и главная цель ее одна — индивидуализация изображаемых объектов воплощает общий закон нетождественности рядом стоящих изображений, закон контраста или различения рядом стоящих изображений, который представляется одной из универсалий изобразительного и неизобразительного (словесного) искусства,. Этот закон реализуется и в изображении универсальной модели мира, характерной для многих форм пейзажа (как живописного, так и словесного) и тем более в универсальной модели социума (разнообразия изображений в многофигурных композициях) как важнейших составляющих изобразительного искусства. Этот закон является основным или одним из основных законов композиции в изобразительном искусстве. Но его действие распространяется не только на композицию: но и на текстообразование — во всех видах искусства, которые могут использовать понятие текста. На примере «Джангара» мы видим, что данный прием играет важную роль в формировании некоторых типов композиции фольклорных и литературных произведений: имеющих более одной сюжетной линии.

В заключение в качестве подтверждения к сделанному нами выводу обратимся к следующему примеру. Среди докучных сказок или квазисказок, призванных в определенных ситуациях замещать сюжетные повествовательные тексты, имеется такой образец сказки-минимума: «Жили были два гуся, вот и сказка вся», Этот текст с демонстративно нулевой композицией — здесь нет повествования нет действия, в равной мере здесь нечего и изображать. Упомянутые в нем два гуся не образуют сюжета повествования, они не являются ни спутниками или единомышленниками, ни антагонистами. Как представить этих двух гусей средствами изобразительного искусства — тоже непонятно, две одинаковые фигуры не образуют даже ритма, а придать этим фигурам разные позы при их плоскостном (живописном [91] или графическом) или скульптурном изображении не позволяет имеющийся в нашем распоряжении текст. Таким образом, здесь на словесный текст с нулевой композицией накладывается нулевая композиция визуального изображения: перечеркивающая возможность построения такого изображения. Любая композиция, таким образом, как сюжет и композиция художественного литературного или фольклорного произведения, так и композиция произведения изобразительного искусства должна уходить от одинаковости изображений одних и тех же объектов — исключение составляет только ритмообразование, играющее в фигуративных изображениях явно подчиненную роль… И русский былинный эпос, и калмыцкий героический эпос «Джангар» дают нам интересные и высокохудожественные образцы реализации этой универсальной закономерности в образцах словесного искусства и в изобразительном искусстве.