Римская империя, завоевавшая Восток, столкнулась с проблемой приобщения восточной культуры к греко-римскому миру. Кратковременные гонения, которые испытали на себе восточные культы, были временным явлением по сравнению с общей тенденцией — таинственность и символизм восточных ритуалов резко контрастировали с обыденными римскими обрядами. Элемент новизны сыграл свою роль — Восток предложил Риму обратиться вовнутрь, отречься от своего прагматизма и мирского отношения к жизни. Все это четко проявилось в восприятии римлянами иноземных культов.
Ко времени завоеваний в Малой Азии относится распространение на Западе персидских мистерий Митры. Хотя, по-видимому, общины их приверженцев существовали в Риме со времен Помпея, то есть с 67 г. до н. э., проповедь мистерий Митры по-настоящему началась только с периода Флавиев, примерно в конце I в. н. э. При Антонинах и Северах они становились все более популярными, и оставались самым важным языческим культом до конца IV в. н. э.
Что же представлял собой Митра? О его происхождении древние авторы почти ничего не сообщают. Все они единодушны по поводу того, что это персидский бог, но за недостаточностью их свидетельств необходимо обратиться к Авесте. Но каким образом он переместился с Иранского плато в Италию? Две скупые строки Плутарха — вот самое определенное из того, чем мы располагаем по этому вопросу. Он мимоходом [109] сообщает нам, что малоазийские пираты, разбитые Помпеем в 67 г. до н. э., совершали странные жертвоприношения на горе Олимп, вулкане в Ликии, и другие оккультные ритуалы, в том числе и посвященные Митре, которые, мол, «сохранились до наших дней, будучи с самого начала распространяемы ими». Кроме того, Лактанций Плакида, схолиаст Стация, не обладающий большим авторитетом писатель, сообщает нам, что этот культ перешел от персов к фригийцам, а от тех — к римлянам.
Этот переход произошел молниеносно, как только установилась связь Запада и Востока. Разнесенный к концу I в. н. э. солдатами по всей длине границ, персидский культ оставил многочисленные следы своего присутствия вокруг дунайских и рейнских лагерей, около постов вала Адриана и в окрестностях гарнизонов, расположенных на границе Сахары и в долинах Астурии. Азиатские купцы насадили его в средиземноморских портах, вдоль крупных речных и сухопутных дорог и во всех торговых городах. Наконец, его проповедниками были рабы с Востока, находившиеся повсюду и участвовавшие во всем 1.
Через сто лет могущество Митры стало таким, что в какой-то момент показалось, что он почти затмил своих восточных и западных соперников и единолично царит над римским миром.
Каковы были мотивы этого всеобщего увлечения? Какой новый принцип принес данный культ? Каким своеобразным качествам он обязан был своим превосходством?
В этом культе не было свойственных лишь ему учений о природе небесных богов. От Ирана он взял мифы и обряды, его теология не слишком заметно отличалась от построений сирийских жрецов. Богослужения, представленные тайными церемониями, были призваны пробуждать священный трепет. Участие в них приносило утешение и моральный стимул. Однако это встречается и во всех остальных восточных культах.
Но Персия ввела в религию фундаментальный принцип — дуализм. Именно он выделил митраизм и лег в основу его [110] догматики и морали, придав им суровость и твердость, неизвестные до той поры римскому язычеству.
Иранский дуализм был убедительной метафизической концепцией, а также служил основанием очень продуктивной морали. Главным образом именно она, оживив в римском обществе II и III вв. н. э. неутоленные стремления к более совершенной справедливости и святости, обеспечила успех митраистским мистериям.
Митра, древний гений света, в зороастризме превратился в бога истины и справедливости и остался им на Западе. Наряду с уважением к власти, митраизм проповедовал братство. В основе всего маздеизма лежат идеи чистоты и нечистоты. «Ни одна религия мира никогда не была так абсолютно подчинена идеалу очищения». Митраистское крещение изглаживало нравственные грехи; чистота, к которой стремились приверженцы этого культа, стала духовной.
Эта совершенная чистота отличала персидские мистерии от культов всех прочих восточных богов. Для того, чтобы быть продуктивной, религия должна составить таблицу нравственных ценностей и обеспечить убедительные доводы к претворению их в жизнь. Дуализм поощрял индивидуальные усилия и приумножал человеческую энергию, поскольку мир представал как театр нескончаемой борьбы между двумя силами: Добром и Злом.
Тот же дуализм определил и эсхатологические верования митраистов — противостояние небес и ада продолжалось и за гробом. Митра был не только «непобедимым» богом, оказывающим помощь своим приверженцам в борьбе против демонской злобы, и не только надежным товарищем, который в минуты испытаний поддерживает немощного человека. Будучи противником сил ада, он обеспечивает своим адептам спасение и в дольнем, и в горнем мире 2.
Мистериальный смысл митраизма действительно глубже и полнее смысла других мистерий. Можно различить в мистериях Митры три существенных стороны. Прежде всего, мотив [111] спасения, связанный с убийством таинственного быка, от крови которого начался мир, и от второго поражения которого в конце мира произойдет возрождение и спасение. Митра спасает своей победительной силой — смерть и искупление входят в спасительный подвиг Митры — только не его смерть, а смерть таинственного быка.
Во-вторых, Митра — создатель мира через свой подвиг поражения быка. Таинственный бык (которым, по персидским сказаниям, был ранее сам Митра), не может быть убит, не может оплодотворить земли иначе как через самопожертвование того, кто его убьет. Поэтому в спасительное дело Митры входит ряд подвигов. Объединение в образе Митры космологической и спасительной функции было очень важным для богословского сознания того времени, достаточно созревшего, чтобы понимать всю глубину проблемы зла. Зло сознается столь глубоким, что только тот, кто является творцом мира, в силах спасти его, освободить от зла и преобразить.
И тут выступает третья часть мистериального богословия митраизма — учение о зле. Зло здесь мыслится равносущным добру. Метафизический дуализм, при итоговой победе добра над злом, давал на почве язычества единственное удовлетворительное и религиозно верное толкование зла в его силе и в его действенности. Митра, как посредник и спаситель мира, есть как бы источник благодати, помогающий преодолевать силу зла, и этим уже ныне предваряется его спасительный подвиг в конце мира. Участие в мистериях Митры не только обещало спасение в конце мира, но несло помощь и в земной жизни.
В своей способности усваивать чужой богослужебный материал культ Митры обнаружил исключительную силу синтеза: церемониал культа и его идеологическое оформление вместили и соединили в себе все, что было пышного и эффектного в других культах. Была в нем лишь одна особенность, которая ограничивала силу его влияния и, в конце концов, ослабила его историческую действенность: культ Митры оставался доступен лишь для мужчин. Все женское население было связано с мистериями Изиды или Великой Матери богов.
[112]
Но в чем митраистские мистерии проявились наиболее ярко?
В конце второго века более или менее осторожная снисходительность, которую проявляли цезари к иранскому культу, внезапно сменилась активной поддержкой.
Постоянное покровительство, оказываемое этой религии весьма разными по своему духу и склонностям монархами, имело глубокие причины. Если властители империи в течение двух сотен лет демонстрировали явное расположение к этому иноземному культу, то их, очевидно, побуждали к этому какие-то государственные соображения. Действительно, они находили в митраистском учении опору для личной политики и основания для претензий на аристократизм, которым старались себя облечь.
Хорошо известны те медленные перемены, которые мало-помалу происходили в принципате, некогда учрежденном Августом, и которые постепенно превратили его в монархию, освященную божественным правом.
Следует пояснить, каким образом правители не только стали обретать статус божества после смерти, но облекли им себя даже на время своего царствования, что противоречит как здравому смыслу, так и римской традиции, но, тем не менее, снискало в итоге почти всеобщее признание.
Глухое сопротивление общественного мнения было побеждено именно тогда, когда азиатские религии завоевали симпатии масс. Они распространяли в их среде догматы, возвышавшие монарха над всем человеческим родом. Старый демократический принцип был замещен верой разума в сверхъестественные силы. Какую же роль сыграл митраизм в этой существенной трансформации?
Со времен правления Коммода, на которое выпадает момент триумфа восточных культов и, в частности, митраистских мистерий в Риме, можно заметить, что императоры официально принимают титулы «благочестивый», «счастливый», «непобедимый». Эти эпитеты были порождены особенным фатализмом, воспринятым Римом у стран Востока. Законная власть дается богами, и она проявляется в победах. Все это [113] вполне соответствует древним маздеистским представлениям. Invictus («непобедимый») — это обычные наименования звездных божеств, воспринятых с Востока, и, прежде всего, Солнца, которое каждое утро приходит восторжествовать над ночью. Императоры явно избрали для себя подобный титул с тем, чтобы приблизиться к небесному божеству, представление о котором он тотчас вызывал. Принимая титул «непобедимых», цезари, таким образом, заявляли о тесном союзе, заключенном ими с Солнцем, и стремились быть отождествленными с ним. Те же самые соображения заставляли их принять и более амбициозный эпитет «вечный». Он, как и «непобедимый», прилагался, главным образом, к солнечным божествам Востока, культ которых распространился в Италии в начале нашей эры.
Согласно митраистским учениям, души, спускаясь к земле, дабы оживить тело, в которое они хотят быть заключенными, проходят через сферы планет и получают от каждой какие-либо ее качества. Для всех астрологов Солнце являлось царской планетой, и, следовательно, именно оно давало своим избранникам достоинства правителя и призывало их на царство.
Сразу же бросается в глаза, насколько эти теории отвечали претензиям цезарей. Они воистину являлись властителями по праву рождения («рожденный богом и господином» — deus et dominus natus), поскольку несли в себе некоторые частицы Солнца и были, таким образом, его преходящим воплощением. Спустившиеся из небесных звездных сфер, они вновь взойдут к ним после своей смерти для вечного пребывания среди равных им богов.
Европа никогда, даже в эпоху мусульманских завоеваний, не казалась столь близкой к тому, чтобы стать частью Азии, как в тот момент, когда Диоклетиан официально признал Митру покровителем восстановленной империи. Эпоха, когда казалось, что этот бог должен подчинить своей власти весь цивилизованный мир, была одной из критических фаз нравственной истории античности.
Ни один из восточных культов не предложил столь строгой системы, как этот; ни один не обладал подобной [114] нравственной высотой и не мог иметь такого влияния на умы и сердца. Он дал языческому миру свой твердый религиозный ответ на многие вопросы, и воздействие идей, которые он проповедовал, продолжалось еще долгое время после того, как этот культ умер насильственной смертью. Иранский дуализм привил Европе определенные принципы, которые не переставали приносить свои плоды, и, таким образом, вся его история говорит о том, на что мы указывали в начале — о силе сопротивления и проникновения персидской культуры и религии в западную цивилизацию. Они обладали настолько самостоятельным своеобразием, что после того, как устояли перед поглощающей способностью эллинизма на Востоке и помешали распространению там христианства, их не уничтожила даже разрушительная сила ислама.
В III в. н. э. маздеизм митраистского толка едва не превратился в своеобразную государственную религию Римской империи, и это — еще оно доказательство его жизненной силы. По этому поводу часто вспоминают слова Ренана: «Если бы рост христианства был остановлен какой-то смертельной болезнью, мир был бы митраистским».
Добавить комментарий