Ленинградская школа философии науки

[47]

Чтобы правильно понять и оценить результаты деятельности кафедры философии науки и техники за 10 лет ее существования, необходимо вспомнить предысторию создания этой кафедры.

Начиная с конца 50-х годов и вплоть до конца 80-х годов на философском факультете Ленинградского государственного университета велись интенсивные исследования по философским проблемам естествознания, с одной стороны, и методологии научного исследования, с другой. Выдающуюся роль в этой области сыграли такие известные советские философы, как проф. В.И. Свидерский (1910–1994) и проф. В.А. Штофф (1915–1984). Они подготовили многочисленных учеников, которые образовали ленинградскую школу в области философии науки вообще и философии точного естествознания в особенности.

Так как в советское время все исследования в области философских дисциплин находились под строгим и неусыпным идеологическим контролем со стороны партийных органов, свобода научно-исследовательской деятельности могла быть обеспечена только там, где эта деятельность была очень далека от социальных проблем. Именно такой областью оказалась философия современного точного естествознания, ядром которой была философия физики. Подчеркнем, что речь [48] шла не о философии естествознания вообще, а именно о философии лидера естествознания XX века, т.е. физики. Как хорошо известно, в области философии биологических наук ситуация была совершенно иной. Таким образом, философия физики стала тем уникальным бастионом свободы, находясь в котором можно было разрабатывать практически любые идеи, не оглядываясь на партийные органы. Ничего подобного не существовало в других сферах содержательного философского знания 1.

Именно в этот период был создан одним из представителей ленинградской школы в области философии науки В.П. Бранским цикл из трех монографий: «Философское значение проблемы наглядности в современной физике» (Л., 1962), «Философские основания проблемы синтеза релятивистских и квантовых принципов» (Л., 1973) и «Теория элементарных частиц как объект методологического исследования» (Л., 1989). Все эти монографии взаимосвязаны и пронизаны единой концепцией. В первой монографии показано то влияние, которое физика XX века (релятивистская и квантовая физика) оказала на развитие мировой философии: классическая концепция множественности миров (Демокрит, Д. Бруно и др.) получила свое развитие и обобщение в концепции множественности миров в онтологическом смысле (онтологический негеоцентризм) 2. Естественно, возник вопрос об обратном влиянии философии на физику, т.е. об эвристической роли онтологического негеоцентризма в развитии физики XX века. Для этого потребовалось исследовать общий «механизм» эвристической роли философских принципов в формировании физической теории. Указанная проблема была решена во второй монографии. При этом выяснилось двойственная («диалектическая») природа теоретического знания как своеобразного синтеза эмпирического и умозрительного знания (неустранимость умозритель- [49] ной компоненты). Одновременно было показано, что эвристическая функция философских принципов является не дедуктивной (как считали натурфилософы всех веков), а селективной, причем селективная функция отнюдь не сводится к той регулятивной функции, о которой писали позитивисты. Одновременно стало ясно, что нельзя говорить об эвристической роли философских принципов, если предварительно не выяснено, чем они отличаются от нефилософских принципов. Таким образом, проблема эвристической роли философии в формировании научной теории оказалась теснейшим образом связана с такой фундаментальной проблемой, как вопрос о природе философского знания. Этот вопрос был подробно рассмотрен в совершенно новой плоскости (переход от обычного исследования к метаисследованию и анализ взаимосвязи между метаэмпирическим, метаумозрительным и метатеоретическим исследованием). Уже здесь видно, как в работах ленинградской школы философии науки проблемы методологии науки тесно связывались с общефилософскими проблемами (в отличие от многих отечественных и западных коллег). Весьма любопытно и то обстоятельство, что в области т.н. положительной философии науки, разрабатывавшейся в ЛГУ, в центре внимания находилась не проблема демаркации научного и ненаучного знания (как это было в неопозитивистской и постпозитивистской философии науки), а проблема эвристической роли [50] философских принципов в формировании новой фундаментальной научной теории. При этом оказалось, что последняя проблема является более содержательной и глубокой и включает в себя первую как один из аспектов. После указанных выше работ стало ясно, что тенденция к девальвации научного знания и научной деятельности, характерная для постпозитивизма, сказалась именно в недооценке проблемы эвристической роли философских принципов в формировании научной теории. Общее решение указанной проблемы во второй монографии В.П. Бранского, естественно, поставило задачу практического использования этого решения. Поскольку центральной задачей современной теоретической физики была и остается проблема построения общей теории элементарных частиц, то для практического использования новых результатов, полученных в области философии науки в ЛГУ, стало необходимым исследовать селективную функцию принципа онтологического негеоцентризма (ПОН) в формировании теории элементарных частиц (ТЭЧ). Эта проблема была решена в третьей монографии указанного цикла. Результат получился в высшей степени интересный и неожиданный. Дело в том, что главным препятствием на пути построения ТЭЧ является отсутствие в современной физике содержательного синтеза релятивистских и квантовых принципов. В настоящее время в литературе существуют два диаметрально противоположных подхода к решению этой проблемы: 1) синтез общей теории относительности и квантовой теории поля (суперполевой подход наиболее ярко проявляется в исследованиях по квантовой космологии); и 2) синтез специальной теории относительности и нерелятивистской квантовой механики (клепсодинамический подход, наиболее четко проявляющийся в исследованиях по квантовой теории относительности). Выбор одного из этих альтернативных направлений является типичной методологической проблемой, ибо никакие физические принципы сами по себе (до их развертывания в физическую теорию) не могут обосновать предпочтительность одного из них. Оказалось, что если следовать ПОН, то из двух указанных подходов надо выбрать второй (несмотря на ходячее мнение, что первый подход наиболее перспективен). Именно ПОН привлекает внимание к поразительной [51] аналогии между ситуацией в физике на рубеже XX–XXI вв. и той ситуацией, которая существовала в физике на рубеже XIX–XX вв. Тогда была следующая альтернатива: 1) искать наиболее совершенную модель механического эфира, рассматриваемого как реальный физический объект (Лоренц, Пуанкаре, Кельвин и др.); 2) отказаться от эфира как реального объекта и рассматривать его как вспомогательный умозрительный конструкт для поиска принципиально новых свойств макроскопического пространства и времени при очень больших скоростях физических тел (Эйнштейн). Аналогично, в конце XX века, возникла новая альтернатива: 1) искать наиболее совершенную модель квантово-полевого вакуума, рассматриваемого как реальный объект; и 2) отказаться от вакуума как реального объекта и рассматривать его как вспомогательный умозрительный конструкт для поиска принципиально новых свойств микроскопического пространства и времени при очень больших энергиях взаимодействия элементарных частиц. Именно ПОН указывает на то, что только вторая альтернатива при поисках содержательного синтеза релятивистских и квантовых принципов соответствует методологии Эйнштейна при создании им теории относительности.

В монографии «Теория элементарных частиц как объект методологического исследования» в полном объеме показано практическое значение разработанной ленинградскими философами философии науки для построения самой фундаментальной естественнонаучной теории. В этой монографии научно-исследовательская работа в области философии физики сливается воедино с научно-исследовательской работой в области теоретической физики. Здесь впервые осуществлен содержательный синтез методологий Эйнштейна и Бора и разработана детальная программа построения квантовой тео- [52] рии относительности с подробным описанием ее объяснительной и предсказательной функций. Тем самым, эвристическая функция нового философского принципа (каким является ПОН) продемонстрирована не на словах, а на деле.

Методология научного исследования, разработанная в указанном цикле монографий, получила свое обобщение и завершение в коллективной монографии «Диалектика познания» (под ред. проф. А.С. Кармина. Л., 1988) в главе ХХ этой монографии под названием «Научные исследования» (В.П. Бранский и В.В.  Ильин).

После создания кафедры философии науки и техники разработка проблем философии естествознания, изложенных в цикле монографий В.П. Бранского, была продолжена автором в ряде статей. Наиболее важными из них были следующие:

1) Эвристическая роль философии науки в формировании теории элементарных частиц // Вестник СПбГУ. СПб., 1993. Сер.6. Вып.2;

2) Уроки теории относительности и квантовой механики и перспективы их синтеза // Вестник СПбГУ. СПб., 1996. Сер.6. Вып.2. (Статья была приурочена к тройному юбилею в 1995 году — 90-летию специальной теории относительности, 80-летию общей и 70-летию квантовой механики);

3) Принцип красоты в теории элементарных частиц // Вестник СПбГУ. СПб., 1999. Сер.6. Вып.3. (Статья была посвящена эвристической роли аксиологического аспекта философии.)

Поскольку квантовая теория относительности тесно связана с решением проблемы квантования пространства-времени, В.П. Бранский особое внимание в течение 90-х годов уделил дальнейшей разработке этой проблемы. Результаты его исследований в этой области получили отражение, в частности, в статьях:
[53]

4) Квантовая теория относительности как квантовая клепсодинамика // Гравитация и космология. М., 1995. Т.1. №3 (на англ. языке).

5) Введение в квантовую клепсодинамику // Философия науки. Новосибирск, 1997. №1.

Во всех перечисленных здесь работах автору удалось выстроить своеобразный мост между методологией науки, с одной стороны, и фундаментальной наукой, с другой. Как известно, многие исследования по методологии науки (как у нас, так и за рубежом) страдают своим нарочито декларативным характером: высказывая смелые методологические рекомендации, авторы не знают, что с ними делать, как их практически использовать при решении проблем фундаментальной науки. Это дает повод некоторым естествоиспытателям едко характеризовать такие методологические сочинения как пребывающие «по соседству с наукой» (М.В. Волькенштейн). В отличие от подобных методологических работ, в перечисленных выше исследованиях действительно преодолен указанный разрыв между философской теорией и научной практикой, причем таким способом, который позволяет одинаково избежать односторонности как натурфилософского, так и позитивистского подходов к проблеме взаимоотношения философии и естествознания.

Так что с точки зрения установления реального союза философии и естествознания, союза не на словах, а на деле, кафедра философии науки и техники Санкт-Петербургского госуниверситета вышла к концу XX века на передний план в развитии философии естествознания и заняла в этой области в начале XXI века несомненно лидирующую позицию.

Однако философия науки не может быть ограничена только философией естественных наук: полноценная и полнокровная философия науки возникает только тог- [54] да, когда она в равной мере обобщает фундаментальные проблемы как естественных, так и гуманитарных наук. Другими словами, философия науки обязательно должна включать в себя наряду с философией естествознания также и философию обществознания. Это особенно ярко проявляется в учете методологии как естественных, так и гуманитарных наук.

В то же время известно, что в течение длительного времени разработка проблем методологии обществознания существенно отставала от разработки проблем методологии естествознания, что было обусловлено главным образом следующим обстоятельством. Ввиду того, что физика имеет дело со значительно более простыми объектами, чем гуманитарные науки, раскрытие общенаучных методологических закономерностей здесь гораздо легче, чем в других сферах научной деятельности. Поэтому физическое исследование и его результат — физическая теория — оказывается очень удобной «моделью» для изучения универсальных закономерностей научного исследования и всеобщих свойств научной теории вообще. Ввиду сравнительной простоты объекта исследования в физике такие закономерности и свойства не маскируются разными побочными обстоятельствами, что имеет место уже в биологии, а тем более, в социологии. Благодаря указанному обстоятельству эффективная разработка методологии гуманитарных наук (а следовательно, и философии обществознания в целом) невозможна без учета достижений методологии и философии современного естествознания вообще и современной физики в особенности. Как показывает история науки, попытки разрабатывать методологию и философию гуманитарных наук без учета достижений методологии и философии естественных наук XX века не выходят за рамки поверхностной публицистики 3.
[55]

Поэтому после того прогресса, который был достигнут на кафедре философии науки и техники в разработке философских проблем естествознания, естественно, возникла потребность выяснить, какое влияние могут оказать эти результаты на методологию и философию обществознания. Этому благоприятствовало то обстоятельство, что в начале 90-х годов созрели все предпосылки для формирования новой научной дисциплины, получившей название социальной синергетики (общей теории социальной самоорганизации). Эта дисциплина оказалась естественным промежуточным звеном между естествознанием и обществознанием. Поэтому не случайно, что в деятельности некоторых философов наступил резкий поворот от философии естестовознания к социальной синергетике. Этому повороту, безусловно, способствовали и августовские события 1991 года, ибо в условиях тоталитарного режима свободная разработка проблем социальной синергетики была бы невозможна.

Указанный поворот особенно ярко проявился в новом цикле из трех монографий В.П. Бранского (последняя написана в соавторстве с С.Д. Пожарским): «Искусство и философия (роль философии в формировании и восприятии художественного произведения на примере истории живописи)» (Калининград, 1999); «Социальная синергетика и теория наций» (СПб., 2000); и «Социальная синергетика и акмеология (теория самоорганизации индивидуума и социума» (СПб., 2001). Работы этого цикла так же тесно взаимосвязаны и так же образуют единую концепцию, как это мы видели в первом цикле. Но если там в роли объединяющей концепции выступал онтологический негеоцентризм, то здесь аналогичную роль играет т.н. синергетический историзм.

Концепция синергетического историзма представляет собой общую теорию взаимоотношения социального по-
[56]

рядка и социального хаоса. В отличие от многочисленных сочинений по социальной синергетике, написанных в стиле философской публицистики, т.е. бессистемно, эта концепция приводит все синергетические категории (порядок, хаос, диссипативная структура, бифуркация, конкуренция, кооперация, отбор, аттрактор и т.п.) в стройную систему. Подобная система представляет собой не только существенный шаг вперед по сравнению с классической диалектической теорией развития (Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс, Г. Спенсер и др.), но и по сравнению с пришедшей ей на смену концепцией универсального эволюционизма (В.И. Вернадский, Н.Н. Моисеев, А.Д. Урсул и др.), синтезировавшей идею развития с системным методом и теорией отбора. В монографии В.П. Бранского «Искусство и философия» впервые показано, что синергетический историзм представляет фактически новую философию истории, построенную в строгом соответствии с основными принципами научного мировоззрения. Самым удивительным результатом этой философии истории (как показано в гл. IV указанной монографии) является решение ею т.н. эсхатологической проблемы (вопрос о «смысле» мировой истории) и связанной с ней экзистенциальной проблемы (вопрос о «смысле» индивидуальной жизни). Вопреки традиции, это достигнуто в рамках научного мировоззрения, без малейших уступок как солипсизму, так и мистицизму. Чрезвычайно поучительно и то, что решение эсхатологической и экзистенциальной проблем в рамках научного мировоззрения стало возможно только потому, что в концепции синергетического историзма появились такие новые понятия, как «суперотбор» и «суператтрактор».

Таким образом, в монографии «Искусство и философия» было показано, что концепция синергетического историзма должна стать теоретической основой фило-
[57]

софии гуманитарных наук. При этом в методологическом плане появилось одно новое и совершенно неожиданное обстоятельство. Оказалось, что синергетическая философия истории не может быть построена только на основе философии науки, но требует разработки также и философии искусства. Более того, она предполагает органический синтез философии науки с философией искусства. Однако при этом требуется существенная модернизация философии искусства: ведь очень многие трактаты по философии искусства написаны в стиле все той же поверхностной и бессистемной философской публицистики. Указанная модернизация предполагает учет при построении новой философии искусства тех общенаучных методологических результатов, которые были получены в сфере философии точного естествознания. Необходимо посмотреть, что есть общего и в чем различие в эвристической роли философии при формировании научной теории и художественного произведения. Теперь становится понятной та глубокая идейная связь, которая существует между первым циклом монографий В.П. Бранского, посвященным, казалось бы, только философским проблемам физики, и основополагающей монографией второго цикла, посвященной как будто бы исключительно философским проблемам искусства.

После построения концепции синергетического историзма, естественно, возникла задача применить ее к анализу различных проблем социальной философии. Так появилась проблема эвристической роли синергетического историзма в формировании специальных гуманитарных теорий (теории этногенеза, теории тоталитаризма, теории искусства, теории религии и т.п.). В монографии «Социальная синергетика и теория наций» не на словах, а на деле была продемонстрирована эвристическая роль социальной синергетики в формировании синергетической теории этногенеза и нациогенеза. По-
[58]

добно тому как принцип онтологического негеоцентризма помогает открыть общий закон взаимодействия элементарных частиц, аналогично принцип синергетического историзма помогает обнаружить самый фундаментальный гуманитарный закон — закон взаимодействия (дифференциации и интеграции) социальных идеалов. Именно этот закон дает ключ к пониманию важнейших закономерностей этногенеза и нациогенеза. В монографии «Социальная синергетика и теория наций» показано наглядно, каким образом закон дифференциации и интеграции социальных идеалов приводит к появлению закона дифференциации и интеграции этнических стереотипов, а на его основе — закона дифференциации и интеграции наций и национальных государств.

В третьей монографии обсуждаемого цикла В.П. Бранским (совместно с С.Д. Пожарским) строится новая дисциплина, пограничная между социальной синергетикой и акмеологией (психологической теорией взрослого человека) — синергетическая акмеология. Предметом этой науки являются общие закономерности достижения и максимального совершенства («акме»), как индивидуумом, так и социумом, путем самоорганизации. Очень интересными и практически важными отраслями синергетической акмеологии оказываются синергетическая карьерология (теория духовной карьеры) и катабология (теория антидеятельности). Особый интерес представляет применение концепции синергетического историзма для объяснения такого грандиозного, страшного и загадочного явления, как тоталитаризм, оказавший столь сильное влияние на ход исторических событий в XX веке. Следует отметить, что в монографии «Искусство и философия», в §4 гл. IV, построена синергетическая теория этого явления, которая подходит к анализу тоталитаризма гораздо глубже, чем это делали западные советологи.
[59]

После появления двух последних монографий становится очевидным, что всякие сомнения относительно эвристичности и практической ценности социальной синергетики, высказываемые иногда в некоторых кругах, должны быть оставлены. Разработка проблем социальной синергетики на кафедре философии науки и техники получила дополнительный импульс в 1998 году, когда на философском факультете по инициативе его декана (проф. Ю.Н. Солонина) был создан общегородской теоретический семинар «Социальная философия и синергетический подход», руководителем которого был назначен проф. В.П. Бранский. В течение 1999 и 2000 годов это был единственный в России постоянно действующий семинар, специализирующийся на обсуждении проблем именно социальной синергетики (в отличие от множества семинаров, посвященных естественнонаучной и общенаучной синергетике). Обсуждение проблем социальной синергетики на этом семинаре позволило существенно уточнить и развить целый ряд аспектов концепции синергетического историзма. В наиболее сжатой, общей и четкой форме, с учетом дискуссий на упомянутом семинаре, эта концепция получила отражение в следующих статьях В.П. Бранского:

1) Социальная синергетика как постмодернистская философия истории // Общественные науки и современность. 1999. №6;

2) Теоретические основания социальной синергетики // Вопросы философии. 2000. №4.

Интенсивные исследования по социальной синергетике, осуществленные в прошлом и продолжающиеся в настоящем на кафедре философии науки и техники, подняли научный статус этой кафедры на значительно большую высоту, чем это было в 1991 году (в год ее основания). Если тогда она была кафедрой по преимуществу философии естествознания, то теперь она ста-
[60]

ла кафедрой как философии естествознания, так и философии обществознания, т.е. кафедрой философии науки вообще.