Термин «тип» в философии присутствует весьма давно — с античного времени. Однако только на рубеже XVIII и XIX столетий понятие «тип» и типологический подход вошли в арсенал методологии науки и были начаты разработки разных типологических стратегий познания.
Хотя сама история типологического метода еще далека от ясности и по сути не имеется ее квалифицированной проработки, можно высказать предположение, что обращение к нему на рубеже XVIII и XIX столетий было связано с серьезными изменениями предметного поля науки и возникшим в этой связи кризисом методологических стратегий, разработанных на протяжении XVII — XVIII веков с их разделительно-констеллирующей техникой познания.
В сущности это период формирования разных версий историзма в трудах немецких историков и философов, новой метафизической позиции Бытия-как-истории и тем самым предпосылок создания уже современного типа социальных и гуманитарных наук как особой ветви познания. Именно к этому времени относится первый опыт размежевания познавательной сферы, когда была осознана недостаточность натуралистических аналогий в понимании общества, которыми была наполнена наука XVII и первой половины XVIII веков. Он привел к утверждению социологии как независимой науки об обществе. В этот же период формируются науки о языке: его истории, сущности и структуре (Ф. Аделунг, В. фон Гумбольдт и др.), в которых он предстает не только в своей функционально-прагматической трактовке, но как сфера особых явлений, порождаемых прежде неосмысленной сущности, живого культурного организма, имеющего собственные формы бытия и законы трансформации. Из этого же времени по сути берут начало общая теория культуры и философия культуры (А. Мюллер, В. фон Гумбольдт, несколько ранее Дж. Вико, Ж.Ж. Руссо, немецкие романтики, И.Г. Гердер), основанные на понимании культуры как особого мира жизни человека, во многом отличного от социального. К нему же относится утверждение идеи об историческом бытии человека, связанного с переходом его от прежде существовавших природных состояний, в которых человек принадлежал не себе как автономному гуманистическому сущест- [39]
ву, а природе; корни этого понимания мы встречаем еще у мыслителя XVII в. С. Пуфендорфа, но развивается она у Руссо, Гердера и в теории историзма немецких историков и философов.
Образование новой предметной сферы познания неизбежно должно было привести к поискам соответствующих ей методологических средств и приемов познания. И мы видим, как постепенно формируется деление универсума концептуальных структур, ориентированных в одном случае на объяснение мира природных данностей и, в другом, на постижения мира жизни духа или культуры. Конструирование понятия «культура», как обозначающего некую реальность, оказалось связанным с представлением о присущем ей фундаментальным свойством — трансформационностью, в отличие от эволюционизма в мире природных состояний. Если последний закономерно ориентировал на историзм, сводящийся к учению о стадиях, эпохах, уровнях между которыми существуют более или менее постепенные переходы, то историзм на основе трансформационных представлений закономерно вел к воззрению о разрывах и скачках, сломах в культурно-историческом процессе, при которых возникают отдельные состояния и культурно-исторические сущности. Этот последний вид историзма, в свою очередь, имел две ветви. Одна, идущая от Гегеля к марксистской теории общественно-культурного процесса, хорошо известна. Вторая получает полное развитие в дильтеевской теории исторического, оказавшейся столь значительной для философии культуры конца XIX —XX столетий.
Развитие дихотомических представлений о разделении по различному онтологическому статусу изучаемых предметностей массива знания на науки о природе и науки о духе (культуре), ставшее почти классическим в наше время, восходит к шеллингианской и романтической философии как раз начало XIX века. Хотя преобладающей тенденцией у Шеллинга оставалась интерпретация философии в рамках натурфилософских ориентаций, тем не менее именно из круга шеллингианства были слышны аргументы об особом статусе наук о духе. Один из малозаметных его представителей Вебер высказал мысль (1824), что философии предначертано расколоться на философию (науку) о духе, философию (науку) о природе, как две системы различные не только по предмету, но и по способу его постижения. В развитие этой мысли внесли вклад Окен и Трёкслер — мыслители того же круга. В середине XIX века учитель В. Дильтея философ Бранисс уже выделял со всей определенностью две тенденции, в которых существуют особые формы философствования: «натуризм» (naturism) и «историзм» (historizismus). Последняя форма «схватывает» свой предмет — культуру — в целостностях и внутреннем единстве отдельных её проявлений.
Однако, следует обратить внимание и на то, что в самом естествознании, особенно в такой его части как учение о живом, созревало представление о недостаточности обычных способов понимания его сущности. Мир [40]
биологического — животных и растений — диктовал необходимость поиска особых понятийных средств воспроизведения его сущности и форм существования. И в этой сфере мысль ученых шла в направлении преодоления эволюционистских и механистических аналогий и уподоблений. Особое значение имели работы И.В. Гёте, Ж. Кювье, Ж. де Сент Илера. Именно в их исследованиях утверждаются элементы нового научного языка и относящихся к нему новых научных представлений, каковы гештальт, тип, метаморфоз, морфологическое единство и прочие.(Канаев И.И., Хессе Й., Burkamp W., Haecker V. и др.). Каков историко-научный контекст этих понятийных нововведений? Мы еще не можем дать исчерпывающий ответ на поставленный вопрос, но несомненна связь с языком той философской традиции, в которой понятия формы, образа, типа, идеальной сущности, эйдоса и т.д. были особенно значимы. Это традиция неоплатоновской философии и наук прямо или косвенно связанных с нею. Важную информацию о значении подобного рода представлений дают работы А.Ф. Лосева. В частности, он отмечает, что указанные понятия в трудах Платона и Аристотеля, особенно понятие типа, занимают центральное место в развиваемом ими онтологическом учении и ориентированы на попытку выразить форму, строение вещей в связи с их целостностью, без детализаций и акцентирования на частных сторонах данности этих вещей. На этой основе формируется образ вещи как единства формы и существенного содержания. В этой семантической и познавательной роли термин «тип», наряду с соположенными терминами «эйдос», «идеал», входит в понятийную группу, призванную выразить онтологический статус постигаемых сущностей. В этом статусе важными сторонами выступает, по выражению А.Ф. Лосева, «окачествление структур» вещей, т. е. преодоление их внешнего количественно-формаль-ного представления (Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн. 2. М., 1994. С. 94-96 и далее).
Сфера биологии и в дальнейшем осталась важным местом развития типологического подхода и применения типа в качестве существенного таксона, опять-таки с целью преодолеть недостатки формально-количествен-ного подхода к систематизации (Любищев А.А., Шрейдер А. и др.). Кроме отмеченного Лосевым ее свойства сохранять интуицию качественной определенности классифицируемых объектов, важное значение имеет и обнаруживаемая в типологическом подходе способность не разделять резкими границами, следовательно не огрублять, континуум находящихся в живой связи целокупностей. Эта особенность понятия типа сделала его особенно привлекательным для методологических проработок психологов, психиатров, антропологов и социологов, занимающихся проблемами личности (Э. Кречмер, К.Г. Юнг, представители гештальтпсихологии). Их исследования особенно характерны для XX столетия.
[38]
Таким образом, введение новых методологических представлений, связанных с понятием типа и типологических процедур очевидным образом было ответом на признание недостаточности методологии, основанной на классических механистических подходах, и связанных с ними традиционными формально-логическими операциями.
Сфера социального и в дальнейшем оставалась областью приложения типологического подхода. В конце XIX — начале XX веков в работах М. Вебера был осуществлен принципиального значения поворот в оценке эвристического значения типологического метода. Введенное им понятие «идеального типа» стало итогом его продолжительных размышлений над методологией социально-исторических наук, спецификой социального познания и моделирующего подхода. Полученные М. Вебером результаты во многом прояснили внутреннюю структуру типологизирующих операций, подчеркнув присущий им конструктивный характер.
Наиболее известным примером использования типологического метода оказалась культурология и философия культуры. С 70-х годов XIX столетия по настоящее время возникли капитальные системы философии культуры и философии истории, построенные на понятии типа как основного теоретического конструкта. Это работы Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, П.А. Сорокина, Ф. Конечны и др.
В границах общей постановки вопроса о генезисе типологического метода проведенные нами исследования теоретико-методологического вклада отдельных мыслителей ХIХ — ХХ веков (Забулионите А.К.И. Тип и типололгический метод в философии культуры. Автореф. дисс. на соиск. учен. ст. к. ф. н., СПб., 2000), позволяют высказать предположения о некоторых тенденциях в историческом становлении метода. Если начиная с Дж. Вико и на протяжении всего ХIХ века мы преимущественно встречаемся с интуитивно-содержательной трактовкой типологического понятия, претендующего на познание сущности (И.В. Гете, В. фон Гумбольдт, Н.Я. Данилевский, по духу, относящийся к философии ХIХ века О. Шпенг-лер), то типологические стратегии, созданные в ХХ столетии имеют или формально-рационалистический характер (Э. Кассирер, К. Леви-Строс и др.) или вообще перестают претендовать на эссенциалистское схватывание познаваемого предмета. Такие тенденции вполне согласуются с развитием гносеолого-методологической тенденции в философии на рубеже веков с ее важными формально-конструктивными выводами относительно сущности объекта познания, которая и привела к интерпретации типологического метода в смысле метода конструирования познаваемого предмета. Трактовка предмета как вторичного и производного от методов и процедур исследований ведет к тому, что понятийные конструкции, даже те, которые претендуют на постижение диахронного измерения (уже не «исторического» — смена термина также показательна) становящегося предмета, оказы- [42]
ваются скорее классификационно-аналитическими, чем собственно историческими типологиями. Такой инструменталистский характер уже обнаруживается в языке идеальных типов М. Вебера, типологии К.Г. Юнга, понимаемой как система координат, «кристалографическая система осей», в метаязыке типологических описаний культуры Ю.М. Лотмана и др. В некотором смысле К. Гемпель, видимо, имел основание рассматривать идеально-типологический язык М. Вебера как разновидность классификацирующего подхода, правда, весьма своеобразную, в которой «тип» представляет собой скорее теорию, чем понятие в обычном смысле. (Hempel C.G. Aspects of Scientific Explanation and other Essays in the Philosophy of Science. N.Y. — L., 1965. Р. 171). Хотя и очевидно то, что Гемпель упустил из виду весьма важный нюанс в веберовской позиции — истоки его теории из немецкой культур-философской традиции и основным объектом критики сделал эмпатическую интуицию, вряд ли это обстоятельство изменило бы ситуацию по существу. Само по себе наличие в структуре концепции интуиции или эмпатии, направленной на «схватывание» ценностей, «идей эпохи» не отменяет конструктивного, инструменталистского характера метода.
Разумеется, высказанные мысли и предположения об историческом становлении и тенденциях развития метода требуют дальнейшего более обстоятельного и основательного анализа.
Добавить комментарий