Последняя философская публикация Александра Александровича Богданова

Творчество Александра Александровича Богданова (1873-1928) в последние годы привлекает глубокий интерес исследователей русской философии. Не редкостью стали работы, в которых идеи Богданова рассматриваются в самой широкой социокультурной перспективе 1. Безвременная смерть философа, которого иногда называют даже «Красным Гамлетом», бессознательно воспринимается и как очистительная жертва во имя русской революции, и как трагедия ученого, до конца остававшегося честным — прежде всего, перед самим собой. Однако в восприятии неординарной личности Богданова и сейчас существует много затверженных стереотипов. Политик и философ, отлученный из-за идейных разногласий от большевизма и подвергшийся жестокой критике со стороны Плеханова и Ленина, член оппозиционной группы «Вперед», лидер и идеолог Пролеткульта, оригинальный писатель-фантаст, гениальный творец «Тектологии», рыцарь русского позитивизма, отошедший после революции от активной политической и философской деятельности, — вот, пожалуй, далеко не полный набор таких стереотипов.

Впрочем, сами по себе эти характеристики хорошо демонстрируют удивительную широту взглядов и глубину социокультурных интересов Богданова.

Обращение же к публикациям Богданова 20-х годов показывает явную несостоятельность точки зрения о «теоретическом молчании» мыслителя в послереволюционный период. Напротив, Богданов принимал самое активное участие в работе Коммунистической академии в Москве (ее членом он был до последних дней жизни). Данная сторона научного наследия Богданова отражена в целом ряде оригинальных публикаций журнала «Вестник Коммунистической академии»за 1923-1927 годы.

В этот период Богданов неоднократно участвовал в научных и философских дискуссиях, публиковал большие по объему специальные статьи на различные темы. Круг его научных интересов был чрезвычайно широк: от истории первобытного общества до политэкономии капитализма; от специальной теории относительности до логики. Вот названия лишь некоторых публикаций: Версальское устроительство (доклад и публичная дискуссия по нему) 2; Учение об аналогиях (статья) 3; Исторический материализм и вопросы первобытной жизни (статья) 4; Организационные принципы социальной техники и экономики (статья) 5; Объективное понимание принципа относительности (доклад и прения по нему) 6; Учение о рефлексах и первобытное мышление (статья) 7; пространные выступления в дискуссиях (по докладам И. Скворцова-Степанова Что такое политическая экономия? 8; Г.А. Харазова Малый принцип относительности» 9).

Особое место среди этих публикаций занимает последнее прижизненное выступление Богданова по философским вопросам, зафиксированное в стенограмме, опубликованной в Вестнике Коммунистической академии за 1927 год. Доклад под названием «Пределы научности рассуждения» 10 фактически возвращает читателя к глубоко осмысленным автором идеям эмпириомонизма, от которых Богданов никогда не отказывался и которые пронес через все испытания временем и политической конъюнктурой.

Доклад был прочитан 14 мая 1927 года и сопровождался бурной, весьма негативной по отношению к идеям автора дискуссией. Уже в следующем номере«Вестника Коммунистической академии» была опубликована разгромная статья В.Ф. Асмуса, принимавшего и непосредственное участие в дискуссии после доклада. В этой статье основными тезисом автора является констатация антимарксистского характера выступления Богданова, идущего вразрез с основными принципами диалектического материализма, с идеями Плеханова и Ленина. Асмус выступил здесь как активный сторонник школы Деборина, поскольку, по его мнению, именно деборинцы сохранили в сложившейся ситуации философского негативизма чистоту марксистских философских принципов. Надо заметить, что в своем докладе Богданов упомянул имя Деборина как наиболее последовательного ученика Плеханова. Много упреков Асмуса направлено против логических неувязок, которые он находит в концепции Богданова 11.

Чем же интересна эта состоявшаяся более семидесяти лет назад дискуссия, посвященная, казалось бы, традиционному для русского марксизма обличению позитивистской теории познания?

Прежде всего, обращает на себя внимание почти полное отсутствие апеллирования участников дискуссии к ленинской и плехановской критике идей Богданова. Не упоминается ни работа Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», ни труды Плеханова («Materalismus Militans, «О так называемых религиозных исканиях в России»), когда-то считавшиеся наиболее последовательной критикой идей русского позитивизма и эмпириомонизма в частности. Впрочем, нет упоминаний и об ответах Богданова в ходе той давней дискуссии 12. Между тем, полемика на страницах«Вестника Коммунистической академии» является ни чем иным, как отблеском «обмена ударами», который состоялся еще в 1908-1910 годах.

Как известно, Богданов был достаточно последовательным учеником Эрнста Маха. Однако он разошелся с учителем по принципиальному вопросу о природе познавательной функции. Если, как утверждал Мах, ощущения и предметы — одно и то же, то почему же, спрашивает Богданов, продолжают существовать две различные сферы опыта — субъективная и объективная. Эта проблема является одной из центральных в программной книге философа «Эмпириомонизм» 13. Из ее решения рождается одна из важнейших идей богдановской философии, а именно раскрытие значения социально организованного опыта, а также организационной структуры средств передачи информации.

Вопросом, который сопутствует решению этой главной задачи, для Богданова является проблема четкости определения используемых в научном и обыденном дискурсе понятий. В ответе Богданова на ленинскую критику идей эмпириомонизма в центре внимания была именно эта проблема. Характеризуя общую концепцию своей работы «Вера и наука (о книге В.&nbspИльина «Материализм и эмпириокритицизм»)», Богданов отмечал, в частности, что его книга — «…это — скромный философский памфлет, посвященный одному из эпизодов борьбы веры и науки, эпизоду, если и не очень крупному, то достаточно драматичному, если и не очень сложному, то все же заключающему в себе некоторые любопытные и даже странные комбинации, эпизоду, наконец, может быть, даже довольно типичному…» 14 Один из главных упреков Богданова Ленину заключается в констатации философского непрофессионализма последнего, который выражается в типично нестрогом оперировании понятиями и столь характерным для теоретико-философских опытов Ленина упором на аргумент «от авторитета». «Внешний аппарат учености в книге В. Ильина, — пишет Богданов — огромный. Тысячи имен и цитат проходят перед читателем в дикой пляске, оставляя в неопытном человеке чувство тревожной растерянности перед той бездной знания, в какую проникло глубокомыслие автора. Читатель подавлен: ему кажется, что целой жизни изучения мало, чтобы одолеть философскую премудрость предлагаемых ему абсолютных и вечных истин. О критике — где уж тут и думать… На такой психологический результат рассчитан метод “цитатного ошеломления”; и, несомненно, цель иногда достигается» 15.

«Мы знаем В. Ильина, — продолжает Богданов в другом месте, — ученого экономиста, действительно знающего свою специальность. И что же? В его экономических произведениях вы не найдете ни такой выставки показной учености, как в его «философии», ни такого высокомерно-профессорского тона. О причине легко догадаться: там он знает, что говорит…» 16. Дальше в своей книге Богданов отвечает и на плехановскую критику, обращая особое внимание на строгость употребления философских и научных понятий.

В своем докладе в Коммунистической академии Богданов фактически возобновил старую полемику с ортодоксальным марксизмом по поводу употребления философских понятий. Он начал свой доклад с основного тезиса, касающегося различения критериев научного рассуждения и «рассуждательства», то есть необязательного оперирования понятиями, которые четко не определены. Эта идея красной нитью проходит через весь доклад. Богданов приводит ряд«школьных» примеров, связанных с понятиями «истина», «качество», «вещь», «материя» «человек», чтобы показать отличие научного типа рассуждения от «схоластического рассуждательства». Под последним Богданов имеет в виду словесный фетишизм, возникающий при некритическом употреблении философских терминов 17. Таким образом, основные выводы, к которым приходит Богданов, заключаются в том, что «во-первых, ко всякой цепи рассуждений надо относится с априорным скептицизмом, и, во-вторых, надо сознательно бороться со словесным фетишизмом, сознательно бороться с подменой значений» 18.

При анализе выступлений оппонентов Богданова складывается впечатление, что априорно участники дискуссии признают серьезность давно сформировавшейся позиции автора. Однако почти никто из выступавших не смог избежать идеологических обвинений, смысл которых сводится к констатации факта разрыва Богданова с диалектическим материализмом.

Особенно характерны в этом отношении замечания Шатуновского, апеллирующего к математическим образами и идее объективности истины 19, и Баммеля, обвиняющего Богданова в ревизионизме и искажающего до неузнаваемости главную тему доклада — различение научного рассуждения и «рассуждательства» 20. Весьма типичен подход Карева, который прямо возобновляет дискуссию о правомерности ссылок на цитаты классиков при аргументации своей философской позиции 21.

Более тонкой и, несомненно, хорошо аргументированной является критика Асмуса, прямо отметившего «филологическую» связь идей Богданова с идеями школы А.А. Потебни и возможность логической аргументации против доводов Богданова 22. В выступлении Вайнштейна, посвятившего часть своей речи критики понимания Богдановым процесса философского творчества, прозвучала, пожалуй, ключевая фраза, отражающая этический аспект полемики. «Пусть Богданов утешается своим филологическим творчеством, — сказал оратор, — но науке от него мало проку» 23. Единственным, кто поддержал идеи Богданова, был Кан. Он заметил, что в ходе состоявшейся полемики многие из выступавших прошли мимо основной мысли докладчика, поскольку «не касались момента устойчивости понятий в процессе любого рассуждения» 24.

В своем заключительном слове Богданов кратко ответил на основные возражения, завершив его характерными полемическими пассажами, в которых чувствуется и глубокая обида, и высочайшая степень внутреннего достоинства: «Теперь в заключение попробую резюмировать смысл наших прений…. Конечно, тов. Баммель, собственно уже резюмировал его таким образом, что все как есть ревизионистские линии, в моем докладе все они есть… Вот именно такая характеристика, — это и есть то самое, о чем я говорил, что у нас даже самое слово «полемика» имеет разное значение… Собрали все преступные ереси, и за все я должен отвечать…» 25.

Я думаю, — говорит Богданов в самом конце выступления, — что прения были великолепной иллюстрацией к моему докладу, а что касается возражений, которые были, конечно, в высшей степени убедительны для тех, кто их приводил, то и это только означает, что слово «убеждать» тоже имеет разное значение» 26.

Меньше чем через одиннадцать месяцев после своего выступления Богданов трагически ушел из жизни вследствие неудачного научного эксперимента, поставленного над самим собой. За эти месяцы в «Вестнике…» не было новых публикаций Богданова, что частично можно объяснить большой занятостью в организованном им первом в мире Институте переливания крови (1926), частично (и, скорее всего, по большей части) итогами той самой дискуссии.

В XXVI&nbspкниге «Вестника Коммунистической академии» за 1928 год был опубликован большой некролог памяти А.А.&nbspБогданова за подписью М.Н.&nbspПокровского. В этом искреннем и глубоко человеческом документе обращает на себя внимание высокая оценка общекультурного смысла деятельности Богданова, его поистине универсальных личностных качеств.

Вот небольшие выдержки из этого некролога, которые сами по себе весьма показательны, поскольку хорошо иллюстрируют дух эпохи «великого перелома», особую манеру философско-политического «оппонирования» конца двадцатых годов.

«…История завербовала его в политики, личные склонности сделали из него философа. И там и тут он оказался незаурядным работником, и там и тут в конечном итоге он потерпел поражение. Но как один из культурных героев, павших славной смертью на своем посту, он останется в памяти длинного ряда поколений, быть может, останется навсегда».

Покровский подчеркивает, что концепция Богданова никогда не имела ничего общего с диалектическим материализмом. Однако «переоценка творческих возможностей человека так шла ко всему стилю предреволюционной эпохи, так отвечала ее дерзаниям, ее почти безграничным надеждам, что даже люди, вполне понимавшие не-марксизм Богданова-философа (Ленин понимал это с самого начала и окрестил всю систему сразу же очень нехорошо в тесном товарищеском кругу), стеснялись говорить об этом открыто… Он умер последним из большевистской пятерки ЦК РСДРП, избранной на V съезде в 1907&nbspгоду — другими были Ленин, Дубровинский, Ногин и Рожков…»

Далее Покровский обращает внимание, видимо, на главное: «вера в могущество человека, на этот раз в форме веры в могущество науки, последний раз в жизни Богданова вспыхнула ярким блеском. Я никогда не забуду, как, года четыре назад, А.А. [Богданов] рассказывал нам, его сочленам по Академии, о тех перспективах, которые уже имеются в этой области. Никогда Богданов не был так обаятелен, как когда он говорил о завоеваниях культуры и о том, что сулит она в будущем. В эти минуты в нем сказывался один из очень больших, быть может, история скажет «великих» наших просветителей. Он нашел себе достойную смерть — смерть от рискованного научного опыта — стал настоящим «мучеником», как назвал его Н.И. Бухарин в своем некрологе. В ореоле этого мученичества тонут его политические ошибки, давно ставшие «достоянием истории»» 27.

Судьба оппонентов Богданова, участвовавших в этой дискуссии, сложилась по-разному. Наиболее известные из них — Г.А. Баммель и В.Ф. Асмус — стали маститыми историками философии марксистского направления. И.Я. Вайнштейн, философ-самоучка и старый член большевистской партии, продолжал печататься в журналах «Под знаменем марксизма» и «Вестник Коммунистической академии». В 1936 г. был арестован как последователь линии Деборина, но затем обвинен в терроризме и казнен в январе 1938 г.

Ниже приводится стенограмма лекции А.А. Богданова «Пределы научности рассуждения» (и последовавшей вслед за ней дискуссии) по первой публикации в «Вестнике Коммунистической академии». Этот текст фактически представляет собой философское завещание автора, до конца остававшегося верным своим научным принципам.

(Текст лекции Богданова и стенограмма дискуссии опубликованы в ежегоднике Мысль-1999. СПб., 2000.)