Философия В.С.Соловьева и модернизм (оправдание Соловьева)

[308]

Попытки дать определение модернизму имеют длинную историю. До сих пор это один из самых сложных вопросов, связанный со всеми проявлениями культуры рубежа XIX — XX веков. Термин «модернизм» характеризуется как семантически нестабильный, необъятная широта которого часто давала повод недоразумениям и дискуссиям.

Модернизм — явление международное и мировое. Как широкая культурная тенденция модернизм проявил себя в разных странах, в разное время, начиная со второй половины XIX века. В России временные границы модернизма «плавают» между началом 90-х годов XIX века и началом 30-х годов следующего.

Изучение модернизма как в России, так и на Западе началось в 10-е годы ХХ века в национальных его вариантах. Русская дореволюционная критика различала понятия «модернизм», «символизм» и «декадентство». Модернизмом чаще всего обозначалась широкая международная культурная тенденция, противополагающая себя всему традиционному и консервативному в сложившихся национальных культурах; под символизмом в широком смысле подразумевалась идейная основа модернизма и специфический метод творчества, в узком смысле — одно из направлений в искусстве и литературе; декадентство — одна из школ символизма, характеристика которой заключена в этимологии термина.

Обычно термин «модернизм» применяют к русскому искусству рубежа XIX-XX вв., имеющему четкую культурную идентификацию, но применять его только к явлениям художественной культуры — значит неоправданно сужать его значение и обеднять содержание. Несомненно модернизм имел и философскую составляющую. «Изм» уже указывает на существование системы взглядов, объединенных общей идеей принципов и проявлений. К модернизму обычно относят явления искусства с ярко выраженными философскими, антинатуралистическими основаниями. В.Ф. Асмус утверждал, что русский символизм представляет собой одновременно и художественное течение, и поэтическое, и философское, а также особое направление эстетики 1.

Модернистская эстетика связана с антропологией, а также с онтологией и эпистемологией. Главным образом, однако, модернистская философия охарактеризована антипозитивистской аксиологией, и несмотря на провозглашенные ограничения областью искусства, в целом может быть трактована как философия культуры 2.

В культурфилософских построениях многие модернисты искали опору в философии немецкого идеализма и романтизма, исходили из «теософических мечтаний», черпали теоретические основы из философско-исторических, [309] эсхатологических и христологических схем. Немалое значение для разработки философии культуры русского символизма, кроме известных представителей классической и постклассической философии, имело творчество Вл. Соловьёва. Но это не дает оснований возводить к нему генеалогию русского модернизма, «нового религиозного сознания» или постмодернизма, как полагает, например, О. Николаева 3.

Источник модернистской, современной апостасийной, отошедшей, прежде всего, от религиозных традиций культуры находится в самой логике развития европейской культуры, обусловленной импульсом Ренессанса, в последовательной секуляризации всех сфер человеческой деятельности.

Основанием для подозрений Соловьёва в модернизме, кроме собственно противоречивости его доктрины, служили его конфессиональные эксперименты, «демонический» характер личного мистического опыта, «медиумизм», «эротический и магический сдвиг» и другие странности, справедливо отмеченные В. Розановым, Н. Бердяевым, Г. Флоровским, кн. Е. Трубецким и многими другими. Нет сомнений в том, что Соловьёв часто далеко отходил от православных традиций в жизни и в своих попытках построения христианской философии. Это все так… Но почему-то не радуют жесткие суждения некоторых современных исследователей соловьевского творчества с «православных позиций». Приведу цитату:

«Как показывает анализ, метафизические построения и рассуждения Соловьёва являют собой попытку создания под видом христианской философии теоретических основ всемирной синкретической религии будущего. Они содержат в себе глубочайшие внутренние смысловые и логические противоречия, порою выходящие за рамки нормального мышления, представляют чисто языческо-пантеистическую философию с разнополыми божествами и единосущным им миром, абсолютно противоречат христианскому учению и, имея с ним лишь некоторое терминологическое сходство, но глубоко отличаясь по содержанию, являются откровенно антихристианскими и открыто выступающими против Божественного Откровения (Священного Писания и Священного Предания) и Истинного Бога (Пресвятой Троицы и Иисуса Христа)» 4.

Если бы это было действительно так, то Православная церковь его бы еще при жизни анафематствовала дважды. Но этого не произошло, и вряд ли это случайность. Его нельзя обвинять в попытках создания чего-либо «под видом» — он философ, его интересует истина сама по себе, чистая истина. Да и характер у Соловьёва, судя по описаниям, не двуличный. Нужно принять во внимание и то, что основные философские работы написаны очень молодым человеком, в ранний период творчества. «Творческий путь Соловьёва был очень неровен, извилист, даже изломан. … В разные эпохи своей жизни Соловьёв очень по-разному понимал и представлял смысл своего собственного философского дела…» 5. Между [310] «розовым христианством» его ранней молодости и трагическими прозрениями последнего года жизни и в самой смерти есть своя глубочайшая логика и смысл. Творчество В.С. Соловьёва можно воспринимать и оценивать только в его целостности.

Многие сложные вопросы поддаются объяснению только в контексте культурно-философской проблематики. Очень важен контекст того или иного явления — социально-исторический и культурный.

Социально-культурной предпосылкой философского творчества Вл. Соловьёва было стремление возвратиться к христианским истокам после периода материалистических и позитивистских заблуждений. Задачу свою он определил четко — раскрытие христианской истины в адекватной, современной, научной форме. И дело не в том, что «вера отцов» нуждалась в «оправдании» — общество нуждалось в возвращении взгляда на эту веру как на правду, что в 60-е годы отрицалось. «Его философия в целом, — по словам Г.В. Флоровского, — и притязала быть … исповеданием христианской веры в элементе истины» 6. С этой задачей не справилась классическая философия, а философия Соловьёва в ее целостности вывела всю последующую русскую религиозную философию из постклассического философского измерения в неклассическое.

Вся классическая философия, вместе с паразитирующей на ней постклассической, включая различные формы экзистенциализма, раз и навсегда уперлись в проблему зла, в проблему свободы. Решение этой проблемы есть только в богословии, в христианском учении о грехопадении. Вл. Соловьёв добросовестно сделал положенный классический круг в философии, проанализировав попутно все ключевые моменты ее развития, создав свой вариант идеалистической системы, синтезировавшей все самое лучшее. Не найдя в философии средств преодоления всех противоречий, он обратил свой взор к богословию и общественной жизни.

Может быть потому, что ощутил необходимость соединения мысли и жизни, потому что осознал и почувствовал трагическое разъединение всех элементов секулярной культуры, где церковь закономерно оказывается вне культуры, а сама культура — вне христианства. Продолжив традицию славянофилов, стремившихся к построению религиозной философии культуры, Соловьёв предначертал в своем творчестве органический синтез христианства и культуры и пытался воплотить его в жизнь. Он и следующие за ним русские религиозные философы противопоставляли духу секуляризма целостную религиозно оправданную модель культуры, понимая, что светский безбожный гуманизм неизбежно идет к своему самоотрицанию.

Модернисты тоже много говорили о культуре, о христианстве, о любви, о церкви, часто вкладывая в эти понятия совсем иной смысл, нежели В.С. Соловьёв. Суть их теорий и практики в утверждении именно секулярной культуры, «освящении» ее и обожествлении.
[311]

То, что возводить генеалогию русского модернизма и постмодернизма к Вл. Соловьёву в принципе неверно, лучше всего доказывает главный идеолог модернизма Д.С. Мережковский. В его глазах Вл. Соловьёв если не реакционер, то консерватор, цель которого остановить, «запрудить всемирный поток разрушения». Целью Соловьёва является «утверждение старой церковности, старой государственности, старой нравственности, старого быта… Стихия революционная чужда ему навеки и безнадежно» 7. «Не только революция, но и реформация не могли бы вспыхнуть от соловьевского гнозиса, как самый плохенький пожар от самого великолепного вечернего зарева. Реальное действие соловьевской критики на Церковь поразительно ничтожно: критика эта для православия, как жало пчелы для гиппопотамовой кожи: православие, можно сказать, и не почесалось. Л. Толстого все-таки отлучили от Церкви. Вл. Соловьёва не отлучали и не благословляли, а просто не заметили, как не заметили Чаадаева, Гоголя, Хомякова, Конст.Леонтьева, Достоевского» 8. Мережковский окончательно заклеймил Вл. Соловьёва как врага своего дела, чем лишний раз доказал, что Соловьёв, действительно, кто угодно, но не его пророк!

«Травестия идеологических форм традиционных философских идей, составляет важную черту процесса образования модернизма» 9. Это «переодевание» обнаруживает себя в творчестве Мережковского с очевидностью. «Вот в этом освящении всесветного разрушения именем Христа, в отождествлении слепой ненависти не только ко всякому порядку, ко всякому созидательному начинанию, но и к самому бытию мира, — отождествлении с христианской любовью, и кроется самый глубокий соблазн учения Мережковского, то самое кощунственное переименование, та сатанинская подмена, которая растлевает человеческий дух в самой его интимной глубине, потому что слепит его, лишая возможности различать добро и зло, истину и ложь. Именно это переименование, это отождествление низкого и чудовищного с высоким и святым создавало ту удушливую атмосферу духовного оборотничества…» 10

И нет никакой вины Соловьёва в том, что модернизм, исказив одни идеи его и отбросив другие, говорил его философским языком противоположные по сути и духу вещи. Думается, что Вл. Соловьёв такой же модернист, как Ф. Ницше — национал-социалист.

Пишут, что русская интеллигенция начала ХХ века находилась в прелести, что Вл. Соловьёв находился в состоянии глубокой прелести… По словам святых отцов нашей Церкви: «Прелесть есть повреждение естества человеческого ложью. Прелесть есть состояние всех человеков без исключения, произведенное падением праотцов наших. Все мы — в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть — признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиною. Истина есть Господь наш Иисус Христос» 11.