Человек осциллирующий: к исследованию контрапункта социального развития

[144]

Ритмика как теория ритма наиболее полно разработана в теории музыки. Здесь ритм это временная организация музыки; в более узком смысле последовательность длительностей звуков, отвлеченная от их высоты («ритмический рисунок» в отличие от «звуковысотного рисунка») 1.
[145]

Конечно, ритм в широком смысле слова присущ всем процессам и явлениям, как в неживом, так и в живом мире, а также в мире социальном, однако уже интуитивно несложно отличить так называемые «ритмические» процессы от процессов «неритмических». Прежде всего, ритм понимается как более или менее равномерное чередование, — как некоторое повторение в процессе, а отсюда вытекает и соразмерность временных величин.

Как видно из сказанного, ритм обычно мыслится, прежде всего, как временная организация бытия, но она неразрывно связана с пространственной структурой мира, которую можно назвать «пространственным ритмом». Временной и пространственный ритмы взаимоопределяют друг друга. В данной статье предпринята попытка понять временной ритм социального бытия и его закономерности, исходя из некоторых базовых структур социального пространства 2, задаваемого пространственными границами 3.

В литературе показано, что пространственная, как и временная герменевтика Я и Другого весьма устойчива 4. Так же и «ритмический рисунок» пространства человечества, создаваемый в процессе социокультурных изменений, принципиально не меняется на протяжении существования мировой цивилизации 5, хотя конкретное содержание, «наполнение» этого рисунка подвижно — зависит от господствующих стратегий человеческой деятельности.
[146]

Принципиальную архитектонику социального пространства мы обозначаем с помощью некоторых конструктов, которые лежат на грани образа, метафоры, с одной стороны, и понятия, с другой. Это «Дом — Остров — Океан». Архитектоника социального пространства внутренне наполняется, задается в своей непосредственной конкретности вещным миром.

Вещи как конкретное наполнение структуры человеческого хронотопа это, как правило, специально подготовленные, заранее изготовленные вещи, это искусственно созданные вещи, т.е. артефакты. Социальный мир экстернализуется с помощью артефактов, искусственно созданных (как и социальная реальность вообще!) предметов, некоторых инструментов, с которыми связываются определенные символы. Артефакт изымает бытие из времени, приближая социальное бытие к так или иначе понимаемому всеобщему (скажем, Абсолюту, Богу), но в то же время артефакт сильнее привязывает это бытие к пространству, к месту. По существу это общее место культурологии: «Вещи властно диктуют жесты, стиль поведения и, в конечном счете, психологическую установку своим обладателям» 6. Для марксистов едва ли не важнейшим открытием Маркса явилась дихотомия всех социальных отношений на личностные и вещные: «Эта концепция (т.е. марксизм, (К.П.) формирует (как один из возможных) такой взгляд на человеческую историю, по которому эволюция социальных связей предстает в виде перехода от непосредственных зависимостей между людьми к их опосредствованно вещным зависимостям (предполагающим индивидуальную независимость), а затем и к связям, обусловленным личным развитием человеческих индивидов» 7.

Цивилизованное общество вообще рождает предметное инобытие речи, фиксированное слово, текст. «Текст (письменный и устный) как первичная данность… всего гуманитарно-филологического мышления (в том числе даже богословского и философского мышления в его истоках). Текст является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это [147] мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления» 8.

Текст отражает или выражает некоторую реальность, которая сама в известном смысле может быть рассмотрена как текст 9. И, соответственно, каждый текст сам может быть рассмотрен как некоторая реальность, которая отражается в своем тексте. Речь идет о вторичных текстах, текстах-посредниках, о комментариях, критической литературе и т.д.

Существенна аналогия между языком и артефактами. Французский исследователь Мишель Дюма внимательно проследил внутреннюю связь между языком и техникой. Скажем, у техники обнаруживается свой «алфавит», т.е. набор необходимых элементов, из которых можно собрать любое техническое устройство.

В новоевропейской цивилизации артефакты предстают как техника. Новоевропейская цивилизация обладает вообще исключительной волей к технике, которая вообще весьма важна. Различные общности в большей или меньшей мере тяготеют к выражению в артефактах. По мнению О. Шпенглера одной из причин гибели цивилизации майя была их недостаточная воля к технике, которая определяла их способы вооружения 10. Воля к технике может обнаруживаться и в отношении к письму, как воля к письму 11. Так индогерманские народы были безразличны к письму, в то время как арабская культура придавала ему исключительное значение 12.

Следует обратить внимание на символический характер артефактов 13. Это видно, прежде всего, в украшениях, [148] драгоценностях. Оружие также вряд ли может быть адекватно осмыслено, если видеть в нем всего лишь инобытие производственной техники 14. Ведь оружие деструктивно по своей сути, а потому как раз противоположно производственной технике. Главное в оружии это даже не деструкция и не технология убийства, а именно его символическая функция. Уже и обыденному сознанию ясно, что оружие «украшает» мужчину так же, как драгоценности украшают женщину. Поэтому в традиционных обществах столь серьезное внимание уделялось красоте оружия. Громадное значение придавалось самому праву носить оружие 15. В античности описаны случаи, когда люди кончали с собой, если их лишали права носить оружие 16. Да и сегодня за подчеркнутой функциональностью оружия стоит, прежде всего, демонстрация мощи. Чтобы найти ключ к осмыслению оружия следует иметь в виду его фаллический смысл 17. Метафизический смысл приобретает не только оружие, но и весь костюм человека, как великого, так и малого 18.

Само наслаждение от благ цивилизации (имеется в виду, прежде всего, Новоевропейская цивилизация), которое кажется «физиологическим», «органическим», соответствующим «природе человека», глубоко социально по сути. Комфорт нашей цивилизации, без которого мы, как будто, «жить не можем», на самом деле феномен на 99% символический. Социальный смысл «наслаждения благами цивилизации» показал К. Маркс в «Экономически-философских [149] рукописях 1844 года» 19, да и многие другие, например, М. Мосс 20. В новейшее время техника культивируется с помощью дизайна. «Дизайн, как пишет исследовательница, — выводит из потаенности, вызывает вещь к бытию через уничтожение вещи, посредством исчезновения ее естественного присутствия» 21. Иными словами, дизайн раскрывает технику в технологии ее создания и использования и тем самым вещь приобретает свое социальное качество, теряя природные качества.

С учетом артефактности конкретного наполнения структуры «Дом-Остров-Океан» обратимся к более конкретному описанию ее элементов.

Дом — это полностью освоенная среда, инобытие или внешнее бытие социального тела, его опредмеченное бытие. Дом предстает в мифологическом видении как инобытие Чрева Матери. В Доме люди у себя дома, здесь все подручно, здесь все соответствует их природе и потребностям. К Дому относятся понятия уюта и комфорта, (дома — уютно, где уютно — там дом). Тело Дома не расходуют на процесс жизнедеятельности, в Доме не оставляют отбросов. Дом — всегда отчасти храм 22, в нем более или менее явно присутствует сакральный аспект.

Остров — осваиваемое пространство. Остров «не храм, а мастерская». Здесь господствует не сакральное, а утилитарное отношение. На Острове берут ресурсы, которые представляются бесконечными (по крайней мере, «на наш век хватит»). Сюда же сваливают отходы. На Острове в большей или меньшей мере всегда царит «рабочий беспорядок».

Океан — чувственно созерцаемое или спекулятивно мыслимое пространство. Океан обладает свойствами горизонта человеческого бытия, в нем всегда обнаруживается сакральное начало, внутренне объединяющее его с Домом, и противопоставляющее Острову. [150] Если Остров это всегда в известном смысле и в определенном отношении — хаос, то Океан это архетипический Хаос. Так или иначе вычленяемые моменты Океана служат ориентиром, (скажем — неподвижные звезды), но недосягаемы для человеческого воздействия.

Если иметь в виду эту фундаментальную структуру пространства социума, то движение в нем, связанное с увеличением численности человечества, — с развитием средств транспорта и коммуникации будет задавать некоторые повторяющиеся темпоральные структуры, некоторый вековой ритм. Стимулом развития человечества в пространстве является усложнение мира 23. Дом оказывается перенасыщенным, слишком сложным, неустойчивым. Остров предстает для наличной человеческой активности слишком бедным ресурсами и загрязненным отходами. Наконец, возникает и новое видение Океана. Архетипом такого рода движения является Дорога 24.

Артефактность социального бытия, состоящая в том, что мы живем среди вещей, имеющих значения, вещей, которым приписаны смыслы, как бы вынесенные из неопредмеченной социальной реальности, своим важнейшим моментом имеет перемещение в социальном пространстве, на территориях и, соответственно, транспорт. Те инструменты и орудия, которые обеспечивают перемещение, ослабляют привязанность к месту, к пространству, к данной территории. Метафизический смысл транспорта в том, что с его помощью происходит частичное восстановление свободы, потерянной в результате экстернализации социального мира.

Перемещение в связи с этим имеет исключительный метафизический смысл. Согласно О. Шпенглеру именно перемещение задает начало свободы: «растение — нечто «космическое», животное же — это еще и «микрокосм» по отношению к макрокосму. Живая тварь — микрокосм лишь в силу своего обособления от мироздания, [151] что делает ее способной самостоятельно определять свое положение в нем…» 25 Новоевропейская цивилизация («фаустовский человек») характеризуется «неукротимым порывом вдаль» 26 Перед нами воистину общее место новоевропейского мышления: «Мы приписываем наличие сознания только движущимся живым организмам. Предварительным условием существования сознания является свобода передвижения, поскольку организмы, прочно укорененные на одном месте, не имеют в нем необходимости… Между способностью двигаться и сознанием существует строгая причинно-следственная связь. Это и составляет разницу между растением и животным… Мы можем, таким образом, с самого начала установить, что развитие психики связано с движением и прогресс всех психологических явлений обусловлены подвижностью организма» 27.

Перемещение играет во всех своих формах в самых разных культурах. Вот как характеризуется парусное мореплавание, например:

древненордческие племена, в первозданной душе которых уже начинало шевелиться фаустовское начало, еще в глубокой древности изобрели парусное мореплавание, освобождавшее их от суши. Египтянам был известен парус, но они извлекали из него только выгоду экономии труда…Парусное мореплавание преодолевает евклидовское понятие суши 28.

В связи с этим можно говорить о специфическом смысле деятельности путешествий, — о важности и своеобычности фигуры путешественника. Часто путешественники совмещали роли война, завоевателя и купца. Однако поскольку путешественник отделяется от этих своих функций, он начинает обнаруживать свой глубинный социо-культурный смысл. Путешественник строится по модели культурного героя. Храня в своей душе образ родины, образ и язык своего народа, своей культуры, он готов воспринять образы других [152] стран, совмещая их в своем внутреннем мире. Возвращаясь на родину, он становится связующим звеном с другими цивилизациями, культурами, народами. Путешественник — это человек, который осуществляет связность социального мира. Он в некотором смысле есть воплощение глобальной социальности как таковой.

Хотелось бы упомянуть несколько наиболее ярких фигур, значимость которых для человечества невозможно забыть, но в нашей культуре малоизвестных, однако объем статьи позволяет указать только одного. На первое место, наверное, следует поставить Сюань-Цзана (600-664), буддийского монаха, китайского путешественника, который странствовал по Средней и Центральной Азии, а также по Индии в 624-645 гг. Он оставил «Записки о странах Запада» (648 г). О нем с высочайшим уважением и благодарностью отзывается Дж. Неру в своем «Взгляде на всемирную историю» 29.

Путешествия, завоевания задают динамику развития мировой цивилизации. Мировая история демонстрирует по крайней мере три крупных такта 30 в развитии человеческого пространства.

Первый такт. Дом предстает как семейное жилище, деревня, город. Остров — ареал кочевья, или, при оседлой жизни, «наши поля и леса», вообще регион обитания, страна. Океан здесь предстает как синкретически слитое пространство Земного шара, Солнечной системы и всего космоса. В представлении об Океане господствует геоцентрическая модель. Этот такт, хотя он зарождался еще в архаике, в своей развитой определенной форме соответствует цивилизованному традиционному обществу.

Второй такт обнаруживается в новоевропейской техногенной цивилизации. Домом становится национальное государство, где «граница на замке». Остров — полностью описанный (хотя бы в общих чертах) в результате Великих географических открытий Земной [153] шар, колонизуемая суша. Океан — Солнечная система, синкретически слитая со всем космосом. Господствует гелиоцентрическая модель мира.

Третий такт – перспектива постиндустриальной цивилизации. «Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может — должен — мыслить и действовать …в планетарном аспекте» 31. Домом становится вся земная суша, а в перспективе вся поверхность Земного шара (с шельфом). Солнечная система становится Островом, а наша Галактика, синкретически слитая со всем космосом, становится Океаном. Здесь гелиоцентрическая модель мира преодолевается.

Это движение можно схематически представить себе в виде следующей таблицы, где ритмический рисунок обнаруживается восходящими диагоналями, из которых прослежена одна, связанная с Земным шаром. Он сначала составляет основу Океана, затем переходит в разряд Острова и в перспективе становится Домом.

Представленная таблица выражает ритмику экстенсивной экспансии человечества во Вселенной и отвечает новоевропейской идеологеме (или мифологеме) Прогресса, номадистской по своей природе 32. Такая ценностная установка в конце концов приводит к тому, что настоящее и тем более прошлое теряет цену перед будущим. Мы всё более и более, руководствуясь этой стратегемой, вступаем в мир одноразовости и временности. Такая установка имеет смысл только в условиях господства материальности, где действует [154] закон сохранения. Однажды потребленное разрушается и не годится для повторного употребления. С этим связана жесткая и все более жесткая конкуренция за ресурсы, за места сброса отходов. Люди, этносы, нации, государства в жестоком агоне исключают друг друга. Выражением этой стратегии является все более нарастающая «воля к технике», а также геополитика. Народы в экономической, военной, политической и идеологической формах конкурируют друг с другом.

Описанная экстенсивная стратегия неминуемо принимает превращенные формы, отчуждается и самоотчуждается: социум нацелен на колонизацию Острова, а в перспективе — и Океана. Экстенсивная стратегия стремится превратить сакрально переживаемый Океан в утилитарно потребляемый Остров. Дом в экстенсивной стратегии исчезает, становится все менее важным, превращается во временное пристанище номада, в некоторую «кибитку». Фундаментальным архетипом здесь является, «Титаник», Корабль вообще 33. Дом таким образом становится чужим, теряет свое сакральное измерение и неожиданно наносит «удар в спину». Это драма Александра Македонского, как никто другой почти достигшего цели завоевания всей ойкумены, но создавшего весьма эфемерное единство эллинистического мира. Это драма всех завоевателей, которые захватили большие территории и потом все силы вынуждены были тратить на их удержание. Это драма номада Одиссея, персонифицирующего экстенсивную стратегию. «Одиссея» вообще, как известно, базисный текст европейской цивилизации, содержащий его парадигму рациональности. Одиссей — прототип буржуазного индивида 34.

Интенсивная стратегия, выработанная цивилизованным человечеством, наряду с экстенсивной стратегией, напротив, предполагает движение не вширь, а вглубь. Упор делается не столько на странствия и завоевания, сколько на духовную работу. На первом [155] плане здесь оказывается не утилизирование, а культивирование. Культивирование сакральности Дома и культивирование трансцендентного начала в Океане. Образование, целенаправленное формирование как отдельных людей, так и целых общностей по существу предстает также как движение, путешествие, но как путешествие не в реальном, а в идеальном пространстве. Глубинным условием возможности такой интенсивной стратегии человечества является мировая, или относящаяся, по крайней мере, ко всей биосфере в целом тенденция цефализации 35.

Внешне и эмпирически такая установка «в себе» предстает прежде всего как пафос «домашности», пафос оседлости. Она видится как «женская» стратегия, в противоположность «мужской» номадической и завоевательной. Это стратегия, которую интуитивно проводит Гектор, защищающий Трою, это стратегия Пенелопы, не покидающей Дома. В осознанной форме интенсивная стратегия развертывается в античной философской культуре, с ее установкой на внутреннее развитие, а не на внешнее завоевание. В христианстве интенсивная стратегия существенна и принципиальна. Здесь вполне осознается ее необходимое духовное содержание. Именно она была той точкой опоры, которая позволила победить номадический, завоевательный и экстенсивный поздний Рим. Это стратегия монахов, отшельников, мыслителей, поэтов и учителей. Что касается современного этапа новоевропейской цивилизации, то здесь особенно характерно экологическое движение, которое, при всей своей внутренней сложности и неоднозначности 36, осмысляет невозможность дальнейшего экстенсивного развития.

Две стратегии деятельности сопоставлены Х.Л. Борхесом соответственно как «мир бесчестия» (в другом переводе «мир подлости») и Вавилонская библиотека. Они раскрывают и два типа пространства, в которых существует социум. Человек вламывается в реальное пространство в своем номадическом порыве. Эта стратегия содержит в себе всегда агрессию и воинственность. В идеальном [156] пространстве, напротив, не действует закон сохранения. Созданное однажды при потреблении не разрушается, как не разрушаются идеи при их передаче Другому. Поэтому здесь нет жесткой конкуренции, а есть коммуникация, диалог, причем в пределе — вертикальный диалог с трансцендентным. В идеальном пространстве люди не исключают друг друга. Христос потому немногими хлебами смог накормить многих, ибо он не материальную пищу давал, а духовную.

Структура идеального пространства в своей ритмической организации напоминает структуру материального пространства. Здесь тоже есть свои Океан, Остров и Дом. Океан — это немыслимое, непостижимое, Абсолют, универсум как тайна. Остров — все богатства культуры, существующие на 3 тысячах языков человечества. Дом — это родная культура, это детские книги, это, скажем, А.С. Пушкин для русских. Идеальное пространство — виртуальное по существу, — пространство мифореальности, пространство книги, музыки, — пространство компьютера.

Между двумя описанными стратегиями нет альтернативы, а есть комплементарность и осцилляция. Мировая стратегии по отношению к миру строится не только по экстенсивной схеме, но и по интенсивной. Синтез реальной и идеальной стратегии осуществляется в культурном пространстве на грани реального и идеального пространств. Архитектура, дом как жилище, культивированный пейзаж (сад, парк, например) и есть такого рода культурное пространство. Вместе они задают контрапункт социального развития 37.

Человечество всегда двигалось с помощью этих двух стратегий, циклически, мерцающе, осциллирующим образом 38. Христианство выступило в мире с подчеркнуто интенсивной стратегией, противопоставляя себя экстенсивному язычеству. Но в дальнейшем развитии христианская цивилизация все более брала на вооружение экстенсивные формы, и в итоге превратилась в свою новоевропейскую модификацию, ориентированную подчеркнуто экстенсивно. И сегодня интенсивная стратегия возвращается к новоевропейским [157] народам в форме восточной концепции недеяния, хотя и в самой христианской традиции есть мощный потенциал интенсивной стратегии.

Можно предположить, что цикл развития, задающий своеобразный метр глобального исторического ритма, предполагает сначала преобладание интенсивной стратегии (эпоха культуры), которая, принимая превращенные формы, приводит к преобладанию экстенсивной стратегии (эпоха цивилизации). Таким образом, освоение духовного и освоение физического хронотопов, попеременно выходя на первый план, дополняют друг друга. Сейчас, в условиях надлома новоевропейской цивилизации 39, в период перехода от второго такта к третьему, по-видимому, время выхода на первый план освоения духовного хронотопа. Ритм социального бытия все более задается по преимуществу движением в духовном пространстве. Справедливо отмечено, что «новая парадигматика говорит о перемещении смысла человеческого существования к проблеме возможного, виртуального, того, что человек может совершить лишь посредством нравственного и интеллектуального напряжения« 40. Наступает время путешественников не в реальном, а в идеальном пространстве, именно они определяют наше будущее.