Несколько лет назад или, точнее, в конце последнего десятилетия XX века в газетных ларьках появилась печатная продукция для хорошего настроения (вернее, для «безмятежного» времяпрепровождения), с шутками, анекдотами, смешными случаями и курьезами. Тогда же стали издаваться и первые небольшие брошюры — сборники напечатанных анекдотов. Сегодня такой периодической продукции стало значительно меньше. Смех, явно проявляясь тут и там, тем не менее, ускользает от своего формального существования, быстро и незаметно превращаясь не только в смех, а в пошлость, глупость и банальность.
Встречаются два приятеля. Один другого спрашивает:
— Где ты провел отпуск?
— Первую половину — в горах…
— А вторую?
— В гипсе.
Смех продуцируя в культуре различные формы — от шутки и фельетона до карикатуры и комиксов, — поддерживает существование комического, а, следовательно, одновременно и трагического. Анекдот, пожалуй, одна из самых изощренных форм реализации трагической ситуации через комическую форму. Не просто глупая ситуация, а самая что ни есть трагическая становиться темой целой серии анекдотов о Вовочке или анекдотов-страшилок. Трагическое [83] нивелируется или снимается в таких анекдотах формой выражения, проявляющейся именно в ответной реакции, в реакции смехом. Но это не смех сквозь слезы, это совершенно иное, цивилизационное проявление комического, его следующая стадия, скрывающая прямые смыслы архаической амбивалентности комического и трагического. Равнодушие и особая этическая нечувствительность отличают многие формы смеха, справедливо относимого к низовой культуре. Однако анекдот выделяется в самостоятельную, отдельную, подчеркнем, замкнутую сферу (трагикомического) в современной культуре, хотя его и можно отнести к необходимому набору коммуникативных средств для «легкого» вхождения в незнакомую компанию — сигарета, анекдот, пиво …
«Смех без причины, признак дурачины!». В чем же причина смеха в анекдоте? Балансировка смысла на грани фола, выделение одной черты, акцентирование характерного, в центре не смех, не юмор, не сатира, а контекст и инверсия ситуации. В этом проявляется существенное отличие анекдота от шутки — шутка мимолетна, она неповторима с одним и тем же партнером, и не требует обязательного однозначного ответа/реакции. Шутя, смеются оба участника, такой смех объединяет, уничтожает дистанцию, нивелирует отличия, принося удовольствие. Диапазон смешного в шутке различен, но его тональность и окрашенность узнаваема и открыта. Вот шутка — алкоголь вызывает кратковременное расширение сосудов и круга друзей. А это уже анекдот:
Жена спрашивает мужа:
— Дорогой, можно, я заведу кошку?
— Только через твой труп, милая.
Шутка провоцируется контекстом, анекдот создает контекст сам. Следовательно, не содержание, не сюжет, не прямой или скрытый смысл (историческая семантика) маркируют анекдот как особую форму комического, а ответная, конечная реакция, которая определяется, прежде всего, всем контекстом замкнутости процесса рассказа анекдота. Парадоксальность данного контекста проявляется уже в том, что он, как условие задачи, может быть задан заранее в виде артикулированной фразы: Хотите, расскажу анекдот? Или — Расскажу анекдот… и реакция уже предугадана, на анекдот надо отвечать, причем быстро, не раздумывая, мгновенно считывая узнаваемые коды и образы, как в клоунаде или буффонаде. Сходство с [84] задачей и загадкой наблюдается и в том, что рассказчик анекдота «знает» не только содержание, но и «ответ-смех», именно поэтому если партнер не смеется, следовательно, он «не решил» задачу, «не отгадал» загадку. В то же время нелепость проявляется в том, что отсутствует всякая трудность в решении для слушающего, ибо слушающий также знает ответ, хотя слушает анекдот с напряжением. Вступают в силу особые правила, правила игры, например, спортивной (подача — ответный удар). И как в игре в пространстве рассказа анекдота необходима быстрая реакция партнера(ров) для ответного удара. Прием кодировки, заданности, предполагает переход от многозначного к однозначному. Однообразие черт удерживает внимание зрителя и слушателя, являясь одновременно приметой массовой культуры и отсылает нас к необходимости зафиксировать сходство анекдота с рекламой и различными новостными программами, от которых тоже никуда не спрятаться, не скрыться, не устраниться и приходится все время «держать удар».
Если смешное всегда должно быть случайно, неожиданно, то в анекдоте все иначе, оно (смешное) предопределено и оговорено рамками договора, в котором роли рассказчика и слушателя или слушателей распределены заранее. Но случайность остается, она перемещается внутрь сжатого текста короткого рассказа-анекдота. Анекдот — это текст с гиперболизацией случайного, в нем сюжетность свернута, она равно нулю. Диалогичность, коммуникативность, властность ситуации маркируется нелепой, а не смешной ситуацией, которая требует одной единственной реакции — смеха, или хотя бы улыбки. Если нет ответной реакции, то виноват слушающий, ибо «дурак». «Дурак» всегда живет в контексте нелепой, глупой ситуации, но в конце концов выходит победителем. «Дурак» в анекдоте смешон и побежден, однако, здесь он, в то же время, является двойником слушающего. Закрытая ситуация и узнаваемые коды-образы совершают непременный обмен ролями как во внешней структуре (рассказчик-слушатель), так в во внутренней, внутри смыслового пространства анекдота (русский-немец, чукча-русский, врач-пациент, учитель-ученик, муж-любовник, теща-муж, и т.д.). Тогда герои становятся антигероями, а слушающий примеряет ситуацию на себя, оставаясь чаще всего побежденным или дураком, так как не слушать анекдот нельзя, не смеяться тоже. Именно в анекдоте подвижность инверсии наблюдается во всех смысловых [85] уровнях. «Дураком» может оказаться и рассказчик, так как он никогда не узнает истинной реакции партнера, которому однозначность ответной реакции облегчает «решение» задачи. Смешной или не смешной анекдот, важнее паритетные отношения между партнерами, достаточно улыбки и «игра сделана».
Муж приходит домой. На столе стоит торт, на котором горит 20 свечей. Он с изумлением спрашивает:
— У кого сегодня день рождения?
— У моего пальто, его мы купили ровно 20 лет назад!
Сжатость сюжета, отсутствие длительности, выделение одной доминирующей характеристики сближает анекдот с комиксом, превращая его в вербальную картинку. Такая «картинка» строится на минимуме изобразительных средств. В анекдоте — диалог, в комиксе — рисунок. Изобразительность анекдота удваивается особенностью его структуры. Это картина в картине, да еще и в «вычурной» раме. «Рамой» или границами ситуации является жесткая заданность противостояния и противонахождения рассказчика и слушателя и их различной реакции — серьезности и смеха, что определяет двусмысленность и сложность (вычурность) всей ситуации. Серьезность рассказчика (ему не смешно, он знает анекдот) усиливает значение ответной, реакции слушателя, завершая и подчеркивая целостность рамочной структуры. Эффект «матрешки» моделируется внешней и внутренней формой двух диалогов. Внешнюю «оболочку» образует диалог между рассказчиком анекдота и слушателем. Заданность ответной реакции поддерживается доминантным положением рассказчика. Он, и только он, властвует безраздельно и жестко, поэтому чаще всего любят рассказывать анекдоты и коллекционируют их люди застенчивые или испытывающие трудности социальной идентификации, но обладающие игровой интуицией. Хороший рассказчик и плохой анекдот сделает смешным. И в этом также проявляется значение контекста, так как необходима его особая театрализация (завитки на вычурной раме). Рассказчик — актер (своеобразный театр одного актера) — слушатели — зрители. Тем самым формируется диалогичность, выстроенной в определенном контексте, ситуации. Рассказывающий и слушающий анекдот одновременно создают или провоцируют вокруг себя идентичную анекдоту «закрытую» ситуативную модель — давлеющую со стороны рассказывающего и настороженно внимательную со стороны слушающего, в которой важно [86] поддержать статус рассказчика анекдота. Поэтому жизнь анекдота тогда длинна, когда его все время рассказывают (и показывают также), как только он напечатан, наступает его смерть, поскольку одновременно изменяется контекст, исчезает театрализация «жизненной» среды.
Диалог как самая краткая форма нарратива закрепляется и в самом анекдоте, образуя вторую «картинку», во многом идентичную внешней, так как и здесь дается замкнутая ситуация. Мы ничего не знаем о действующих лицах, о прошлом и будущем героев жизненной коллизии. Не знаем и не хотим знать, а что же произошло дальше, в отличие от комикса, где сюжет чаще всего требует не просто своего продолжения, но определенной связности. В анекдоте герои заданы, они типичны и узнаваемы, образы считываются сразу, как и в комиксах. И там и здесь актуализируется именно бытовое событие, а не героическое, даже, если это анекдоты о Чапаеве, Ленине или исторические анекдоты, то они строятся конструктивно по типу бытовых. Т.е. тот же блин (смысл), та же жизненная ситуация, но в другой форме, в форме анекдота проигрывается одновременно рассказчиком и слушателем. В тексте анекдота полярность участников фиксируется в инверсии положений «победителя» и «побежденного». Частная деталь, отдельная или особая черта, не важно правдива она или нет, становится знаковой, и полностью ассоциируется с объектом или носителем (анекдоты о чукчах, политические анекдоты). Тем самым конструируется новый «герой», ситуация тиражируется и проигрывается в различных вариантах, порождая следующую особенность анекдотов и, одновременно, их сходство с комиксами — серийность. Мир случайного становиться системным, отдельные фрагменты мира создают свой целостный мир.
— Любит, не любит, любит, не любит….
— Доктор, оставьте в покое мои зубы!
Казалось бы в анекдоте должна быть нестандартность поведения, однако в ней существует своя, особая стандартность поведения, с одновременной нестандартностью реакции на стандартное поведение (или наоборот, важно лишь всегда обыгрываемое их несоответствие). Несовпадения стандартных ситуаций и нестандартной реакции создает внутреннее напряжение, которое требует разрядки у слушателя в смехе, улыбке. Хотя у многих «нормальных» слушателей она вызывает одновременно внутреннее усложнение мира [87] понимания и некоторую заторможенность ответной реакции. Но и они мгновенно становятся темой для анекдота («доходит как до жирафа»). Показ, изображение, а не выразительность нарратива довлеет, поэтому анекдот никогда не станет художественным литературным произведением, в отличие от сатиры, фельетона и других форм.
Анекдоты не люблю, рассказывать их не умею и очень редко слышу смешной, а не банальный или грубый анекдот, получая удовольствие от тонкого юмора. Анекдот считаю вырождающейся шуткой и поэтому, как все «барочное», он не поддается однозначной интерпретации, умножая постоянно грани своего разноликого и извращенного (превратного) смысла.
Мальчик спрашивает отца, что такое бизнес. Отец подумал немного и говорит:
— Продать то, что у тебя есть, тому, кому это нужно — это еще не бизнес. А вот продать то, чего у тебя нет, тому, кому это не нужно — вот это и есть бизнес.
- [1] русская пословица.
Добавить комментарий