Процессы, повлиявшие на формирование исторического знания как науки и художественно-исторической литературы, как предмета изучения истории литературы, проходили с 60-х годов XVIII века в рамках жанра монументальной истории — основного жанра русской историографии XVIII века. Вычленению художественной литературы на историческую тему из собственноисторической литературы способствовало в том числе и разрушение жанровых категорий «читатель» и «писатель», и возникновение читателя как «культурно значимой категории» (Ю.М. Лотман).
Ю.М. Лотман заметил, что под влиянием Карамзина с 1780-х по 1800- е годы «произошло чудо — возник читатель как культурно значимая категория» (Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 276-277). Истоки этого «чуда» можно обнаружить в 1760-е годы XVIII века в собственноисторической литературе. «Созданием своего читателя» впервые занялись [153] историки «первого поколения»: В.Н. Татищев, Г.-Ф. Миллер, М.В. Ломоносов, М.М. Щербатов. Историографы, реализовывая идею Петра I о создании обобщающего труда по истории России, писали свои сочинения в дополнение друг друга, расширяя повествование за счет найденных источников и обнаруженных сведений. Достоверно известно, что «Историю» В.Н. Татищева брали за основу в своих сочинениях Г.-Ф. Миллер, М.В. Ломоносов, А. Шлецер, М.М. Щербатов, Ф. Эмин, И.П. Елагин, Н.М. Карамзин и многие другие известные и малоизвестные историки. Поэтому «История Российская» Татищева может рассматриваться как «начальный свод» Нового времени. Например, татищевскому слову, как слову Нестора, верил И.Н. Болтин. Г.-Ф. Миллер также следовал в своем «Опыте новейшей истории о России» за татищевской «Историей», даже не ссылаясь на нее. Миллер, как и Татищев, не относился к своим или чужим историческим сочинениям как к авторской собственности. Так, в предисловии к первому изданию «Ядра Российской истории» А. Манкиева Миллер советовался с читателями по поводу уже следующего издания труда Манкиева: «надлежит ли тогда и слог старинный переменить на нынешний, дополнить ли являющиеся в некоторых местах по Истории недостатки и прибавить ли до нынешнего времени, или, по крайней мере, по кончину Петра Великого продолжение?» (Манкиев А. Ядро Российской истории. СПб., 1784. С. 80б). Историки «первого поколения» были заинтересованы в расширении круга «любителей истории», способствующих созданию монументального «полотна» под условным названием «История Российская с древнейших времен и до…»
Можно предположить, что монументальный жанр исторического сочинения конструировался по принципу летописи: историки «первого поколения» не относились к своим сочинениям как к авторской собственности и поэтому привлекали к сотрудничеству, сотворчеству «образованных дилетантов» из числа читателей-«любителей истории». Расширить круг заинтересованных читателей можно было, лишь преодолев узкоакадемический характер историографии, а также, установив живой диалог между историографом и читателем, разрушив при этом установившуюся в литературе классицизма власть жанровых образов «писателя» и «читателя». До середины столетия «писатель» и «читатель» бытовали в текстах как жанровые категории, их соединяла нормативность требований жанров классицизма, власть художественного метода (примером тому могут служить сатирические журналы второй половины XVIII века). Историкам, чтобы заслужить расположение читателей, предстояло сбросить с себя эту жанровую «скорлупу» и продемонстрировать свою «физиономию», свою личностную позицию.
«Писательская реформа», о которой писал А.М. Панченко, когда «писатель становится частным человеком, частный человек стал писателем» (Панченко А.М. О смене писательского типа в петровскую эпоху // Сб. XVIII век. Л., 1974. С. 124) обернулась «читательской реформой», в результате которой любой читатель мог превратиться в писателя. Этой реформе [154] способствовала деятельность историков «первого поколения». На страницах «Ежемесячных сочинений», редактируемых Г.-Ф. Миллером, в конце 1750-1760-х годов можно встретить частые обращения издателя к читателю-«любителю истории»: «Книга сия краткую Российскую Историю в себе содержащая не требует, чтоб о ней упомянуть пространно, потому что она по частым ея тиснениям любителям Истории довольна известна» (Ежемесячные сочинения». 1763. Январь. С. 174). Со временем сквозь абстрактный образ «любителя истории» начинают проступать черты конкретной личности — все чаще издатель упоминает фамилии реальных любителей истории, иногда публикуются их замечания по поводу тех или иных исторических сочинений. Первым публичным шагом Миллера к читателю-«любителю истории» стали опубликованные им в «Ежемесячных сочинениях» за 1763 год «Задачи», связанные с «темными» местами в русской истории, решить которые предлагалось читателям. Миллер спрашивал «почему часть города Москвы Китаем называется» или «почему у Азиатов русских монархов Белыми царями называли — и Россию белой Русью» (Ежемесячные сочинения. Февраль. 1763. С. 191). Ответ о Белой Руси дал «любитель истории», начинающий историк «второго поколения» П.И. Рычков, работавший в Оренбургской экспедиции В.Н. Татищева. Он являлся одним из первых «обращенных» в новое дело «образованных дилетантов». Для нас в данном случае важен сам прецедент живого диалога, впервые установившегося между историком (реальным лицом) и читателем (конкретной личностью, наделенной биографией) на страницах печатного издания. Миллер поблагодарил Рычкова за ответ, хотя «задача» и не была решена. Как видно из последующих публикаций, Миллеру так и не удалось найти отклик у читателей, потому что уровень исторического знания был чрезвычайно низок, да и сам историк еще скрывался за жанровым образом писателя-«летописца» Нового времени.
Однако примеры историков «второго поколения» А.П. Сумарокова, И.П. Елагина, Ф. Эмина, И. Голикова, Я. Штелина убеждают, что призыв первых историков был услышан. Историография постепенно перестает быть уделом академических историков и становится любимым занятием в кругах «образованных дилетантов» при непосредственной поддержке уже состоявшихся историков. «Обратная связь» между историком (конкретной личностью) и «любителем истории» (реальным лицом) была установлена. В.Н. Татищев благодарил за содействие любителей истории, коллекционеров А.П. Волынского и П.М. Еропкина; А.П. Сумароков вошел в историографию благодаря поддержке Г.-Ф. Миллера и М.М. Щербатова; И.П. Елагин продолжил «Историю» В.Н. Татищева; Ф.А. Эмин «переписывал» исторические сочинения М.В. Ломоносова; «Подлинные анекдоты о Петре Великом» Я. Штелин создавал при поддержке М.М. Щербатова и при содействии многих рядовых «любителей истории», чьи имена и привычки вошли в примечание к его историческому сочинению (Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Великом… М., 1800. Ч. 1).
[155]
Высвобождение личностного начала и формирование читателя как «культурно значимой категории» начинается тогда, когда он отзывается на призыв первых историков о «воспомоществовании» в собирании исторических сведений и обращается к изучению национальной истории. Если такой читатель решал идти дальше и «записывался в историки», то это, как правило, вело за собой усиление личностного начала в собственноисторической литературе, проникновение в историческое повествование личностной позиции и эстетических представлений историка-неофита. Беллетризация собственноисторической литературы началась именно с историков «второго поколения». Желание «самовыявиться», не страшась при этом нарушить жанровую, стилевую регламентацию, появилось у читателей, «записавшихся в историки», тогда, когда до них уже была создана историографическая база, на которую можно было опереться и от которой можно было оттолкнуться, чтобы «инако», чем у Нестора и Татищева, написать «свою» историю и отличиться в похвальном деле или обойти товарищей по писательскому «цеху». На страницах своих предисловий историки «второго поколения», вышедшие из среды читателей-«любителей истории», уже не стеснялись «индивидуализироваться»: у них появилось отношение к тексту как к авторской собственности и признаки авторского самолюбия, которые окончательно сводили на «нет» жанровый образ писателя-«летописца» Нового времени и свидетельствовали об усилении личностного начала в литературе. Например, Ф.А. Эмин рассказывал читателям о том, как ему было трудно ездить каждый день в библиотеку, полемизировал с «завистливым критиком» и благодарил «благожелательных» критиков (Эмин Ф.А. Российская история. СПб., 1767. С. XII-XIII), И.И. Голиков сообщал читателям подробности своей биографии (Голиков И. Деяния Петра великого… М., 1837. Т. 1. С. V-VI). На страницах своего предисловия к «Подлинным анекдотам о Петре Великом…» Я. Штелин делился с читателями радостью по поводу того, что договорился с князем И.Ю. Трубецким «естьли я желаю записывать таковые сказания, то может он мне еще много рассказать о сем Великом Ирое не всем известное; … а всего удобнее после обеда, когда он обыкновенно курит табак» (Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Великом… М., 1800. Ч. 1. С. 11).
Добавить комментарий