Возникновение и развитие культуры невозможно представить без трансляции человеческого опыта от поколения к поколению во всей его полноте, что изначально обусловлено онтологической потребностью в сохранении единства человеческого рода как основного условия его выживания.
Что структурирует и одухотворяет культурное пространство на самом раннем этапе его становления? Какова внутренняя логика его развития? Речь пойдёт о предпосылках — архе — музея как организующего центра становящегося культурного пространства. При этом, под «архе» понимается не временной смысл, а некоторый «онтологический принцип», «первопричина».
Первоначальным центром общения являлся очаг, который способствовал развитию семейного образа жизни, появлению чувства дома, внесшего радикальные изменения в социальную жизнь первых людей. Дом обеспечивал снижение смертности. Но основное значение дома в том, что он обеспечивал возможность культурного развития. В спасительном кругу света костра впервые на Земле крепло ощущение общности, товарищества. Очаг воспитывал самосознание и доверие. Там человек учился тому, что непосредственно для выживания не требовалось: он овладевал понятиями, творил язык, улучшал свои орудия труда. Здесь же происходила передача жизненно важного опыта. В своей книге «Человек и пространство» Отто Больнов отмечает: «Чтобы существовать в мире и выполнять свою задачу, человек нуждается в пространстве защищённости, в которое он может возвратиться… после борьбы с внешним миром….Очень важно, что самовосстановление имеет совершенно определённые пространственные предпосылки». (Bollnow O.F. Mensch und Raum. Stuttgart. 1963. S. 136).
Дом был тем местом, где воскрешались события дневной охоты, разрабатывался план следующей, что требовало обращения к прошлому опыту и умения заглянуть в будущее. Эмоциональная память о прошедшей охоте не угасала, напротив, появлялось желание возродить животное в своём сознании — ту опору, вокруг которой удерживался опыт облавной охоты, шёл процесс накопления необходимых первобытному человеку существенных знаний. Охота как своего рода школа воспитания не завершалась с гибелью зверя, а получала своё полное развитие в идеальном плане в результате интеллектуальной деятельности в виде памятных знаков. Сохранение отдельных фрагментов туши означало, что значение эмоциональной памяти постепенно возрастало (Селиванов В.В. Социальная природа художественного мышления. Л. 1982. С. 55).
Наиболее известным примером являются «медвежьи пещеры», одна из которых была обнаружена на высоте 2400 м в Швейцарских Альпах. В ней [73] находился каменный сундук, под крышкой которого лежали многочисленные черепа, развёрнутые лицевой стороной ко входу в пещеру. Глубже было обнаружено ещё больше черепов в том же положении. Пещерный медведь, достигавший двух с половиной метров в длину, коварный и опасный, выступал объектом ритуала. Пещера была превращена древним человеком в сакральный центр, где предметы изъяты из естественной среды и создают своё специфическое пространство, по-новому структурированное, наделённое особой силой. Мирча Элиаде отмечает, что дорога, ведущая в центр, всегда трудна. Она «по сути своей является переходом от мирского к сакральному, от иллюзорности к реальности и вечности, от смерти к жизни». (Элиаде М. Миф о вечном возвращении. Спб. 1998. С. 32-33). Обретение центра, продолжает он далее, приравнивается к посвящению, инициации: существование, ещё вчера мирское и иллюзорное, сменилось новым существованием — реальным и длительным.
Первичное переживание состоит в опыте, что внутри большого безграничного пространства образовывается особая сфера, святое пространство, которое отличается действенной силой. Это уже не просто часть пространства. Оно имеет свою собственную самостоятельную ценность, оно оказывается обособленным от всей протяжённости мира. Это — Место, находясь в котором человек узнаёт его силу, хочет уменьшить её или увеличить. Это Место является символом Мира в целом, репрезентирует его ценности, ценности культуры, так как оно создано человеком. (Bollnow O.F. Mensch und Raum. S. 142). Человек же вообще — пространственное существо — образующее пространство и одновременно вокруг себя напрягающее пространство.
Центр — это место встречи прошлого, настоящего и будущего. Индивид интегрирован в общине не как автономный член, а как частица органического целого, немыслимая отдельно от него. Эта включённость является синхронической: судьба человека неотделима от судьбы его сородичей, товарищей по возрастной группе, в которой он воспитывался, и диахронической: он чувствует себя частицей многих поколений предков, начиная с родителей и кончая тотемным родоначальником племени. Появившаяся социальная память основана на сакрализации образа предка — «общего начала», той силы, которая охраняет единство рода на протяжении жизни многих поколений. Обряд инициации — умирание и воскрешение в качестве полноценного члена общины — слияние с этим охраняющим началом воспринималось как таинство, попытка преодолеть смерть.
Зачем и почему именно в пещерах, да ещё в самых потаённых и опасных местах их, в кромешной тьме, в промозглом холоде, в пронизывающей до костей сырости люди древнекаменного века рисовали? Англичанин Лэнг в 1903 году обратил внимание на стремление древних людей запрятать свои художественные творения в самые отдалённые и тёмные части пещер. Он увидел в этом желание создать вокруг них атмосферу тайны, естественную [74] для магических действий. Они делались не для публики, а для того, чтобы их могли видеть только посвящённые и посвящаемые.
В 1864 году в гроте Масса в Арьеже (Франция) Феликс Гарригу открыл объекты художественного творчества. Местные жители, начиная с XVII века ходили в пещеру, которую они называли «музеем». Здесь, в более чем 800 метрах от входа, после длительного подъёма по галерее Гарригу увидел многочисленные рисунки, изображающие бизонов, лошадей, горных козлов и оленя. Часть животных была поражена чёрными или красными стрелами с наконечниками и оперением. Эта ротонда позже была названа археологами «Чёрным салоном».
Для понимания назначения пещерных росписей важно было не только то, что они намеренно выполнялись в наиболее удалённых и труднодоступных местах, но и их размещение в самих пещерах: обычно их стремились укрыть от чужого глаза. А.П. Окладников отмечает, что условия, в которых находилась пещерная живопись, способствовали её сохранению. Как в лучших музеях нашего времени, в знаменитых пещерных «санктуариях» Европы, таких как Альтамира, Нио, Ляско или Капова пещера, в течение круглого года десятки и тысячи лет существует одинаковая степень влажности (97-98%), одна и та же постоянная температура (7-8 °С с максимальным сезонным колебанием до 2 °С). Однако жить в них было нельзя. Следы присутствия человека, которые можно видеть в глубине пещер, почти всегда связаны с его художественной деятельностью. Это были в полном смысле слова «святилища», места магических обрядов, связанных с охотой и жизнью первобытных общин, с её тайнами и надеждами. (Окладников А.П. Утро искусства. Л., 1967. С. 72).
В изобразительном искусстве первобытности заключается социальная потребность — передавать родовой опыт с помощью мысли, выделяя наиболее ценное — магия охоты, магия плодородия. Главное, его эмоциональное воздействие направлено на усиление согласия, единства рода и общины как синхронического, так и диахронического.
В коллективах охотников существовала особая группа людей, которые хранили и оберегали особо сокровенное. Речь шла не только о передаче «чисто художественного наследия», а о сохранности наиболее существенного — идей и понятий, которые скрывались за образами первобытного искусства, в первую очередь магического ритуала.
Потребность и целостность человеческого рода необходимо было осознать и передать другим поколениям. Эту задачу — отбора, хранения и передачи наиболее значимых ценностей культуры выполняет первобытный храм — музей, который, являясь своеобразным центром и медиумом человеческой жизни, специфическим образом структурирует культурное пространство на этой ранней ступени его развития.
Добавить комментарий