Марксизм и культура: поздний роман

• 1. Культура без марксизма
• 2. Марксизм без культуры
• 3. Культурная революция
• 4. Культура как идеология
• 5. Этнизирующие и другие концепции
• Литература

1. Культура без марксизма

К середине XIX века, когда складывался марксизм, понятие «культура» уже давно было в обиходе — накопилось несколько десятков определений этого понятия (Niedermann 1941; Орнатская 1968).

В начале оно формировалось как антипод натуры, природы, естества. Так трактовали это понятие немецкие историки культуры и философы конца XVII века. Мыслители эпохи Просвещения, выступая с критикой консервативных сил в своем обществе, прослеживали движение от «естественного» состояния к «цивилизованному» и нуждались в парных понятиях, которые бы выразили эту оппозицию. Они использовали понятие «культура» для обозначения обработки природного ума. Культура — это «вторая природа», по Гердеру.

В немецкой классической философии первой половины XIX века, в частности у Канта, средоточием культуры оказывается личность. Интерес в культуре привлекло то, чем определяется поведение каждого человека (культурные нормы, культурные ценности) — культура стала осмысливаться, в сущности, как программа поведения. Хотя представления о культурных нормах и соответствующих им стереотипах поведения и типах творений человека отчетливо сложились только у эволюционистов во второй половине XIX века и в антропогеографии Ратцеля, а понятие о культурных ценностях — у немецких неокантианцев и в американской антропологии ХХ века, общая линия рассмотрения культуры как программы поведения складывалась раньше — зачатки идеи можно видеть уже у Просветителей.

Тогда же определилось и значение передачи культурных знаний негенетическим путем, обучением: высокая обучаемость человека и гораздо более слабая — остальных животных. Далее обозначился фактор преемственности, который усилиями неокантианцев и их последователей в антропологии был признан основой культуры. Имеется в виду хранение всего этого объема информации в обществе (традиция) и наделение каждого человека знаниями из [83] этого объема (энкультурация). Соответственно выделилось значение знаков, символов для передачи и хранения этой информации. И, наконец, стало ясно основное отличие культуры от природной программы поведения, заложенной в генах животных: культурная значительно пластичнее, изменчивее, она предоставляет человеку большую свободу выбора. Свобода выбора — ключевой фактор для понимания ряда аспектов культуры.

Многие из этих представлений были уже общим местом в европейской науке ко времени появления марксизма, другие складывались одновременно с ним, третьи возникли позже, но интуитивно ощущались издавна. Понятие «культура» приобретало всё большее значение для ряда наук, и то, что с 70-х годов XIX в. до середины XX исследователи насчитали более полутора сотен дефиниций этого понятия (Kroeber and Kluckhohn 1952), показывает, насколько велико было внимание ученых к нему.

2. Марксизм без культуры

Тем не менее, как с удивлением отмечали советские исследователи культуры (Карпов 1970: 103; Соколов 1972: 26; Межуев 1977: 15),. основоположники марксизма почти не употребляли этого термина и не дали вообще формального определения этого понятия. Во всяком случае в их всеобъемлющей системе понятий философии и социологии («общество», «человек», «труд», «природа», «государство», «класс», «производительные силы», «производственные отношения», «базис», «надстройка», «революция» и проч.) среди фундаментальных понятий нет понятия «культура». Это весьма смущало марксистских теоретиков. Ведь культура неразрывно связана с обществом, человек без нее остается животным, понятие «природа» лишается своего антонима. Почему же Маркс и Энгельс практически обходились без него? Стараясь смягчить это упущение, исследователи спешили добавить, что Маркс и Энгельс обходились не без понятия, а только без предназначенного для него термина, заменяя его другими словами («общество», «государство», «политически-гражданская жизнь», «народный дух») и что в трудах Маркса и Энгельса заложены все предпосылки для построения концепции культуры. Странную картину рисует такое оправдание: термин существует, а классики его избегают, обходясь громоздкими подменами. Видимо они всё-таки не нуждались в собственной концепции культуры.
[84]

Между тем их система взглядов была не единственной социологической концепцией, игнорировавшей культуру, и сравнительный анализ может помочь пониманию этой ограниченности первоначального марксизма. Этого понятия не замечали также Сен-Симон, Конт, Спенсер, Дюркгейм. Особенно примечательно, что против его применения выступал антрополог (в широком смысле) Рэдклиф-Браун: «Мы не наблюдаем 'культуру', — писал он в 1940 г., — ибо это слово не обозначает никакую конкретную реальность, а только абстракцию, при том… плохую абстракцию» (Radcliffe-Brown 1952: 189). Он считал, что на самом деле мы наблюдаем лишь поведение, в котором можно выделить отношения, структуры.

Что общего у всех этих концепций? Прежде всего их несомненная политизированность. Политиков мало затрагивала культура как противопоставление натуре, природе.

Более конкретно: все названные ученые были склонны к утопиям, к социалистическим мечтаниям, и мыслили себя реформаторами или основателями религий, если не революционерами — как Маркс и Энгельс. Эта нацеленность Сен-Симона и его секретаря Конта широко известна — позитивизм замышлялся как новая религия. Спенсера, завзятого эволюциониста и борца с клерикализмом, считают апостолом буржуазного либерализма и индивидуализма. Дюркгейм был другом Жореса, вождя социалистов, и читал лекции о социализме. Рэдклиф-Браун в юности испытал влияние своего бирмингэмского соседа Кропоткина и получил у своих друзей кличку «Браун Анархия» (Anarchy Brown). Таких людей больше заботила проблема пропаганды своих взглядов, и более широко — проблема воздействия революционной или реформаторской личности на общество.

Между тем понятие культуры воплощало в себе нечто прямо противоположное, а именно — воздействие культуры на каждую личность, формирование личности в соответствии с нормами культуры (энкультурация), достижение конформности. Культура как программа поведения личности, усваиваемая ею от общества, была им не нужна, а то и прямо претила. Таково было и отношение Маркса и Энгельса к понятию культуры. Для них на первом плане оказывались проблемы классовой солидарности, революционной активности масс, индивидуального участия каждого сознательного борца, его личной моральной ответственности за судьбы [85] всего движения — словом, проблемы коллективного воздействия революционных личностей на общество.

Этим проблемам явно уступала в актуальности противоположная проблема — программирования обществом деятельности индивидов, вместе с производной от нее же проблемой — выделения и описания средств этого программирования, т.е. культуры, ее традиций, стереотипов и т.п. Более того, разработка этой проблемы тогда стимулировала бы скоре демобилизацию революционных сил, так как акцентировала бы внимание на действительно глубоких корнях той социальной предопределенности, по отношению к которой революционная деятельность коммунистов стремилась выступать как преодоление и отрицание.

3. Культурная революция

Ситуация изменилась в канун революции и с победой большевиков в России. С точки зрения коммунистов, коль скоро пролетарская революция осуществилась, средства производства национализированы, экономический базис изменился, следовательно, должны были сравнительно быстро измениться все надстройки, не только политическая. А в результате, получив свободу развития при новых производственных отношениях, должно была быстро придти к расцвету всё производство. Должна была наступить счастливая жизнь при коммунизме.

Но этого не произошло. Более того, народ не спешил в коммуны, отлынивал от работы «по-коммунистически», бунтовал. Становилось всё более очевидно, что на коммунистических началах хозяйство с таким народом не поднять. Ленин как прагматик предпринял две операции. Во-первых, в отступление от марксистских догм ввел НЭП — допущение частного предпринимательства. Во-вторых, выдвинул идею, что для достижения коммунизма мало взять власть и сменить производственные отношения, нужен другой народ, нужно вырастить нового, коммунистического человека. Необходимо перевоспитать людей, изменить их навыки, духовный мир, психику. Но это означало коренной отход от марксизма: решающий акт в революционном переустройстве и смене формации отводился не экономике и политике, а морали, идеологической надстройке — совсем по Веберу!

Понятие культуры явилось как спасение лица. Пригодилось именно то, что она отсутствовала в марксистской системе — не относилась ни к производительным силам, ни к базису, ни к над- [86] стройке. Было провозглашено, что требуется «культурная революция». Радикальные теоретики (Пролеткульт, РАПП, леф) анонсировали построение новой культуры — вполне пролетарской. Это привело к эксцессам — нападкам на культурное наследие, идейному вандализму. Ленину пришлось осадить горячие головы, признав, что социализм нужно строить с использованием старой культуры. Но тогда статус культурной революции оказался под вопросом. Тем временем понятие культуры всё-таки вошло в марксизм-ленинизм, вошло сбоку — как чуждый элемент.

Ленин не дал определения культуры, но он часто пользовался этим термином, и эти его высказывания характеризуют его представления о понятии «культура». Выдвигая задачи «культурной революции», которой «достаточно теперь.., чтобы оказаться вполне социалистической страной» (Ленин ПСС, 45: 377), он оговаривал, что «раньше мы центр тяжести должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д.», а теперь «центр тяжести… переносится на мирную организационную 'культурную' работу» (Ленин ПСС, 45: 376). По крайней мере, в данном контексте политика и военная деятельность не включались в культуру, а организационная деятельность включалась. Важным в его учении о культурной революции было положение об использовании всего позитивного в буржуазном культурном наследии. Раскрывая, что именно входит в это наследие, Ленин тем самым раскрывал состав культуры вообще. «Капиталистическая культура, — писал он, создала крупное производство, фабрики, железные дороги и прочее…» (Ленин ПСС 33: 44). И позже: «Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство» (Ленин ПСС 38: 55). Итак, Ленин, во-первых, не ограничивал культуру только материальной или только духовной сферой, а распространял на обе, а во-вторых, выделяя слово «создала», он очевидно имел в виду, что перечисленные блага — не просто компоненты культуры, а ее порождения, продукты.

Марксистская приверженность классовому антагонизму, конечно, требовала согласования с новым для марксизма диффузным понятием, и Ленин выдвинул положение о двух культурах в одной культуре (социальное расслоение культуры признавалось не только в марксизме — ср. учение Ганса Наумана об «опускании» [87] культуры верхних слоев в нижние). Но Ленин выступал против попыток включить культуру в идеологию — сохранились прямые свидетельства этого. Когда один из лидеров Пролеткульта написал, что «идеология шире культуры», Ленин, читая эту статью, вынес на поля слово «шире», а вскоре появилась в «Правде» статья Я. Яковлева, отредактированная Лениным, в которой об утверждении пролеткультовского лидера сказано: «Тут нелепость явная, ибо культура, совокупность ряда общественных явлений (от морали и права до науки, искусства, философии) есть, конечно, более общее понятие, чем общественная идеология» (Вопросы 1925: 3, 22; Баллер 1969: 82). Однако именно эта трактовка культуры привилась.

4. Культура как идеология

В Сталинской империи понятие культуры снова стало лишним. Ведь культура есть программа поведения, уделяемая обществом каждому человеку в процессе энкультурации (научения). Ее отличие от врожденных инстинктов — генетической программы поведения — состоит в том, что культура как программа пластична, предоставляет человеку изрядную свободу выбора (Клейн 1987). Сталин был вовсе не заинтересован в такой программе. В его тоталитарном государстве человек был только винтиком партийно-государственной машины. От подданного требовалось поведение, запрограммированное очень жестко коммунистической идеологией.

Уже у Гастева предусматривалось чрезвычайно жесткая программа поведения людей в производстве. Теперь такая программа поведения распространялась на все сферы жизни и планировалась не «технократами», как у Гастева, а политическим руководством. Эта программа, выражаемая в идеологии и обеспечиваемая аппаратом государства и политических организаций (партии, профсоюзов и т.п.), по сути не нуждалась в личности, в индивидуальном выборе, а значит, и в особых средствах пластичного программирования деятельности. Реализуемая программа должна была осуществляться «приводными ремнями» детальных инструкций и распоряжений, а также через непосредственное воздействие идеологии на сознание каждого человека, воздействие, подкрепляемое силой и авторитетом политической власти.

Идеалом для советской империи Сталина была бы не культура, а нечто вроде генетической программы поведения, врожденной [88] и не оставляющей индивиду выбора. Как у муравьев или рабочих пчел. Весь громадный аппарат государства и партии был направлен на выработку такого механизма программирования — через воспитание (от яслей до вузов), через включение в общественные структуры (пионерская организация, комсомол, партия), через систему «политпросвещения». И через жесткий отсев (трудновоспитуемых — в лагеря). Человеку навязывалась не столько марксистская идеология, сколько новая, советская психология: психология патернализма, конформизма, послушания. Политизированная идеология была чем-то вроде религии: она должна была обеспечить прочность удержания психологии Homo Soveticus.

Поскольку, однако, культура была введена в марксистский словарь Лениным и, таким образом, освящена, отказаться от этого понятия было уже невозможно. И оно было сведено к идеологии. Предпосылки к такому сужению понятия содержались уже в ленинском положении о двух классовых культурах: если культура так тесно связана с классом, то в ней на первый план выступает то, что носит классовый характер. Теперь идеологическое в культуре представлялось уже не просто ее сердцевиной или ее определяющим аспектом, а ее исчерпывающей и единственной ценностью. Хотя в обиходе существовали и признаки более широкого значения понятия «культура» (физическая культура — физкультура, материальная культура — например, Институт истории материальной культуры), в официальном употреблении понятие означало только духовную культуру, в советском понимании — идеологическую (отделы культуры, культторги, культтовары, культпросвет, Дворцы культуры, Министерство культуры, Институт культуры, выпускавший библиотекарей и клубных работников).

Наиболее догматичные философы-истматчики еще долго исходили из того, что система категорий исторического материализма обладает завершенностью. Поэтому, считали они, нужно не вписывать в нее «культуру как новую для этой системы категорию, а выбрать из частных, производных категорий устоявшегося набора ту, которую наиболее целесообразно обозначать термином 'культура'» (Шумаков 1956; 1966; Чесноков 1965; Яковлев 1978). Такой категорией они считали исторический тип духовной жизни общества в ее целостности и внутренней взаимосвязи с ценностными установками на первом плане. Но почему именно эту категорию? Для чего за пределы культуры выводились ее материаль- [89] ные основания — способ производства или даже всё, что именовалось материальной культурой, так что «культура» и «духовная культура» оказывались синонимами? Выгодность этой позиции заключалась в совпадении в обиходным понятием политической практики.

5. Этнизирующие и другие концепции

Между тем, ситуация в Сталинской и пост-сталинской империи изменялась, в силу вступали новые факторы. Перед лицом грозившего, а затем разразившегося военного противостояния и ввиду слабости надежд на веру всего народа в коммунистический рай Сталину пришлось быстро забыть ленинские принципы интернационализма и взять на идеологическое вооружение воспитание патриотических чувств, национализм. Это сместило акцент в понятии «культура». Вместо культуры человечества коммунистические идеологи заговорили об этнических культурах, прежде всего о русской культуре.

Это связало определение понятия «культура» с определением понятий «нация» и «этнос». В руководящем для марксистов того времени сталинском определении нации одним из конституирующих признаков нации выступала «общность национального характера, проявляющаяся в общности культуры». Таким образом, в этом смысле содержание понятия «культура» опять расширилось. Под этнической культурой имелось в виду уже не только духовное творчество и наследие, но и материальная культура, поведенческая культура и т.п.

Но в таком рассмотрении общее понятие «культура» потеряло значение, культура как бы расслоилась на множество этнических культур. Такое употребление понятия стало очень интенсивно практикуемым в таких науках, как этнография (этнология), археология, история культуры. При этом стало утрачиваться коренное отличие марксистского употребления этого понятия от практиковавшегося в «буржуазной науке» такими школами, как романтики, антропогеографы и продолжатели этой традиции — миграционисты, диффузионисты. Там ведь тоже материал как правило рассматривается в его распределении по конкретным культурам.

Вместе с обиходными употреблениями этнизирующих спецификаций общего понятия, переживших сталинское время, это стало основой для расширения научного понятия «культура» и его обсуждения в пост-сталинское время в марксистской литературе [90] нашей страны. Научные разработки этого понятия стали приближаться к западным. Всё меньше предпринимались попытки найти в марксизме подходящую нишу для этого понятия, все чаще марксистская терминология служила приличной одежкой, маскировавшей полное сходство с западными немарксистскими концепциями.

Одни исследователи — историки словесности, искусства, духовной жизни, разрабатывающие семиотику и структурный подход (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, А.Я. Гуревич) — выдвинули семиотическую концепцию культуры. Они определяют культуру как знаковую систему и в этом близки западным трактовкам Э. Кассирера и Лесли Уайта. Другие исследователи (историки культуры Э.В. Соколов, Л.М. Баткин) развили функциональную концепцию культуры, выдвигая на первое место ее стабилизирующие функции. Культура выступает у них прежде всего как система норм. Этому близок А.В. Гулыга, видящий в ней систему запретов. Такое представление о культуре разными своими сторонами очень напоминает концепции западных ученых от эволюционистов и романтиков до функционалистов. Третья группа исследователей (А.И. Арнольдов, Э.А. Баллер и другие) подчеркивает творческий компонент в культуре, отстаивая ее динамическую концепцию, и в этом они сходятся с западными неоэволюционистами. Еще одна концепция, широко распространившаяся среди философов и этнографов-генерализаторов (Э.С. Маркарян, Ю.В. Бромлей, М.С. Каган), определяет культуру как специфический для человека способ деятельности. Это, так сказать, антропологическая концепция, имеющая немало общего с концепцией М. Шелера и А. Гелена. И так далее.

Собственной концепции культуры, органически вытекающей из марксистской системы взглядов, в науке так и не появилось. Это существенно ограничивало возможности марксизма формировать собственные школы в науках, для которых понятие культуры является фундаментальным, — в культурной и философской антропологии, этнологии, археологии, искусствоведении, истории культуры. Встал вопрос о том, возможно ли это вообще и нужно ли. В нашей стране сама постановка этого вопроса и отрицательный ответ на него предложены в рамках кардинальной критики марксизма в эпоху его глобального кризиса последних лет (Клейн 1993: 70 — 80).
[91]

Литература

Вопросы 1925. Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. М.-Л.

Баллер Э.А. 1969. Преемственность в развитии культуры. М.

Карпов Г.Г. 1970. Лекции о культурной революции. Л.

Клейн Л.С. 1987. К вопросу о связи культуры и искусства. — Каган М.С. (отв. ред.). Искусство в системе культуры. Ленинград, Наука, 1987. С. 22-29.

Клейн Л.С. 1993. Феномен советской археологии. Сант-Петербург, Фарн.

Межуев В.М. 1977. Культура и история. М.

Орнатская Л.А. 1968. К вопросу о происхождении и формировании понятия «культура». — Проблемы философии и социологии. Л: 29-36.

Соколов Э.В. 1972. Культура и личность. Л.

Чесноков Д.И. 1965. Исторический материализм. М.

Шумаков М.И. 1956. О роли социалистической культуры в развитии советского общества. — Ученые записки кафедры философии МГПИ им. В.И. Ленина, т. XCV, в. 1.

Шумаков М.И. 1966. Коммунизм и культура. — Ученые записки МГПИ им. В.И. Ленина, № 253.

Яковлев Б.Д. 1978. Методологические проблемы исследования социалистической духовной культуры. Л.

Kroeber A.L. and Kluckhohn C. 1952. Culture: a critical review of concepts and definitions. New York.

Niedermann I. 1941. Kultur. Werden und Wandlungen des Begriffs und seiner Ersatzbegriffe von Cicero bis Herder. Florenz.

Radcliffe-Brown R.A. 1952. Structure and function in primitive societies. London: Cohen and West.