Проблема отчуждения человека в учении Карла Маркса

[98]

Наше обращение к проблеме отчуждения продиктовано не только теоретическим интересом к одной из наиболее существенных тем философско-социологической мысли. В условиях современной эпохи философская и социологическая проблематика отчуждения настолько органично вписана в контекст злободневных вопросов, что любая попытка подойти к этой проблематике в чистом виде, отрывая ее от конкретного фона и исследуя ее как нечто, существующее само по себе, оказывается несостоятельной. Наш анализ проблемы отчуждения в философии и социологии К. Маркса полностью обусловлен конкретными обстоятельствами социально-исторического контекста современности: демонтаж социализма и коммунистической идеологии, деструктурирование Советского Союза, трансформация жизни в «посткоммунистическом пространстве» оказали значительное влияние и на проблематику человека. В предисловии к сборнику статей «Отчуждение человека в перспективе глобализации мира» наше историческое прошлое (с точки зрения демократии и прав человека) оценивается как ужасное, как царство отчуждения, и справедливо отмечено, что, к сожалению, и настоящее не стало лучше. Если раньше отчуждение человека виделось в запрете свободы, в отсутствии демократии, в низком уровне жизни, в бессмысленной гонке вооружений и т. п., то теперь появились новые вирусы отчуждения: социальные конфликты, технические и гуманитарные катастрофы, терроризм, наркомания и [99] психические болезни, криминализация общества, апатия, конформизм людей и т. п. В обществе, где главной целью человеческого бытия выступают деньги, честь обменивается на бесчестие, правда — на ложь, люди становятся средством для достижения политического и экономического благополучия «элит», жизнь же для честных людей становится нестерпимой. Некоторые из наших сограждан действительно стали автономными индивидами, которые могут совершать выгодные сделки, однако большая часть населения превратилась в нищих и голодных бедняков, мерзнущих в своих квартирах и страшащихся малейшего повышения цен. Между тем «власть имущие» сегодня, как и прежде, готовы удерживать власть любой ценой. К сожалению, дело доходит до прямого насилия, но, чаще всего, наняв политических «шоуменов», они демонстрируют возможности современной технологии власти самым грязным и спекулятивным образом, при этом не брезгуя ничем: ни разжиганием национальной резни, ни продажей военной техники, ни убийствами. Однако, такого рода симптомы-явления сами по себе объективны и свойственны крайне отчужденному обществу 1. Отчуждение становится универсальным модусом «бытия-в-мире», где проявляются все формы отчуждения:

• Отчуждение человека от общества, результатом которого является индивидуализм и эгоизм;
  
• Отчуждение человека от человека, которое характеризуется кризисом отношений, нарушением коммуникативных связей и одиночеством;
  
• Отчуждение человека от самого себя, что ведет к «разделению человеческого «Я», деперсонализации личности и др.;
  
• Отчуждение человека от труда, его содержания и результатов, отстранение человека от трудовой деятельности, порождение эксплуатации труда, товарный фетишизм и безудержное потребление;
  
• Отчуждение человека от политики, что ведет либо к пассивной позиции равнодушного наблюдателя, либо к политическому конформизму, неосмысленному соглашательству;
  

[100]

• Отчуждение человека от социальных институтов, которые превращаются в сознании индивида в бюрократические организации, господствующие над ним;
  
• Отчуждение человека от культуры, выражающееся в бездуховности, в замене действительно культурных ценностей эрзацами «всеобщей массовой культуры», контркультуры и т. д.;
  
• Отчуждение науки и техники, превращение науки и техники из средства в цель, в результате чего собственная мощь противостоит ему как чужая сила;
  
• Отчуждение человека от экологии, нарушение естественного равновесия, сущность которого в наличии глубокой бездны между человеком и природой, загрязнение биосферы и человеческого сознания и т. д.;
  
• Отчуждение человека от морали, что проявляется в аморализме. Высокие нравственные и подлинно человеческие ценности (добро, любовь, дружба, солидарность) подчиняются вещественным взаимоотношениям, злу, насилию безжалостности и эгоизму;
  
• Мировоззренческое отчуждение — крайний физикализм и рационализм, что порождает скептическую ориентацию и индустриальный фетишизм.
  

Анализ исторической практики, характерным моментом которой является движение за социальное освобождение, наглядно доказывает, что преодоление отчуждения в одной его форме может вести к его усилению в другой. Поэтому следует попытаться сделать его предметом исследования, предметом критической рефлексии. Предметом рефлексии мы в данной работе выберем учение К. Маркса.

Проблема человека всегда являлась одним из основных предметов для философского и социологического размышления. Различные направления буржуазной философии — философия жизни, феноменология, экзистенциализм, персонализм, франкфуртская социальная философия и т. д. — представляют собой, фактически, разнообразные попытки решения проблемы человека. Следует отметить, что [101] первичная постановка этой проблемы не является прерогативой представителей этих направлений. Ориентации буржуазного мышления на проблему человека предшествовала марксистская ориентация.

Проблема человека является центральным вопросом в мировоззрении Маркса, она является ядром, вокруг которого формируется его целостное учение. В немецкой классической философии на четвертый кантовский вопрос — «что есть человек?» — сам И. Кант не смог дать исчерпывающе обоснованного ответа. Его философская антропология потерпела крах, и причиной тому был асоциальный подход к проблеме человека. Великий гносеолог, этик и эстетик Кант, к сожалению, не был социологом. Без социологического подхода оказалось невозможным осмысление человека как синтеза гносеологических, этических, эстетических и религиозных субъектов.

Перед Марксом встает необходимость осознания проблем человека. Он ставит следующие вопросы: Что есть человек? Какого его реальное бытие? Какова причина нечеловеческого существования человека? Как вернуть человеку его человечность? Отметим, что путем последовательного ответа на эти вопросы Маркс, собственно, и создает свою целостную систему, частями которой являются: философская антропология, социология, политическая экономия, социально-политическое учение.

Отношение буржуазных философов к Марксу нельзя назвать однородным, ибо все они разными способами и методами пытаются интерпретировать его. Однако очевиден тот факт, что огульное отрицание марксистской теории сменилось ее признанием. Хайдеггер, например, пишет: «… Маркс, поскольку он познал отчуждение в существенном измерении истории, постольку марксистский взгляд на историю имеет свои преимущества по отношению к другим точкам зрения. Ни Гусерль, ни, насколько я вижу, Сартр не познали существенности истории в бытие. Поэтому ни феноменология, ни экзистенциализм не достигают того измерения, посредством которого стал бы возможен их плодотворный диалог с Марксом» 2.

Отношение современных буржуазных философов и социологов к Марксу и к марксизму вообще наиболее четко выразил К. Поппер [102] в афоризме, являющемся парафразом одиннадцатого тезиса К. Маркса о Фейербахе: «Марксисты так или иначе только интерпретировали марксизм; речь, однако, идет о том, чтобы изменить его». Слово «изменить» в данном случае подразумевает трансформирование путем реинтерпретации и подгонки под различные немарксистские мыслительные схемы.

Так называемый «новый марксизм» («неомарксизм») зиждется, фактически, на категории отчуждения. Его авторы доказывают, что Маркс — философ отчуждения и его преобладающим измерением является концепция отчуждения. Они видят выход именно в марксовой концепции отчуждения. По их мнению, концепция отчуждения раннего Маркса дает возможность «прочесть Маркса по-новому». Только после модернизации марксовсого понятия отчуждения Маркс объявляется истинным философом, а его учение — «философией человека». Именно в плане проблемы отчуждения разрабатывается модернизированный миф о двух Марксах: о Марксе как гуманисте и о Марксе как «антигуманисте» 3.

Вопрос нуждается в детальном рассмотрении, так как именно проблема отчуждения стала отправным пунктом для буржуазных интерпретаторов марксизма, извращающих подлинную суть марксистского учения. В целом их мнения сходятся в том, что «поздний» Маркс, якобы, изменил своим ранним воззрениям и что особенно хорошо это видно в его отношении к понятию отчуждения. Считают, что отсутствие этого понятия в поздних работах Маркса связано с потерей гуманистической ориентации.

Некоторые евангелические философы из Германии характеризуют это даже как «радикальный антигуманизм» 4. При этом «раннего» Маркса с подчеркнутой торжественностью объявляют «гуманистом» и «экзистенциалистом», как бы желая ярче провести разграничивающую черту. Таково, например, мнение Дэвида Маклеллана, утверждающего, что Маркс был «гуманистом, экзистенциалистом, [103] даже «спиритуальным экзистенциалистом» 5. «Дегуманизацию» марксизма буржуазные идеологи усматривают в том, что в поздних работах Маркса гуманистические тенденции были якобы вытеснены экономическими. Если молодой Маркс думал о человеке, — утверждает западногерманский философ И. Фечер, — то зрелый политэконом Маркс вынужден думать о трезвой вещественности и практических требованиях. Схема этой незатейливой конструкции ясна: пока Маркс думал об отчуждении и писал о нем, он думал о человеке; стоило ему перестать писать о нем, как он перестал думать и о человеке.

Таким образом, проблема отчуждения лежит в основе борьбы за теоретическое наследие Маркса. В дальнейшем изложении нам еще придется обращаться к разного рода интерпретациям марксова учения, но, в целом, свойственные им стереотипы мы уже отметили. Остается рассмотреть саму проблему, чтобы показать несостоятельность всех этих попыток.

Проблема отчуждения была одной из тех проблем, которые живо волновали мысль молодого Маркса. Он обращается к ней с начала 1840-х годов., а ее первый проникновенный анализ мы находим в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Можно в целом проследить эволюцию взглядов Маркса на понятие отчуждения и выделить некоторые этапы этой эволюции, от острой постановки проблемы до ее окончательного снятия. Мы имеем в виду, в основном, «Экономическо-философские рукописи 1844 года», «Немецкую идеологию» и «Экономические рукописи 1857 — 1858 гг»..

Нет сомнения, что интерес к проблематике отчуждения возник у Маркса в результате усвоения им гегелевской системы. С другой стороны, очевидно, что значительную роль сыграла здесь и антропологическая философия Фейербаха. Но для того, чтобы понять всю специфику марксистского подхода к вопросу, нужно обязательно учесть тот контекст, в котором он проявился. Маркс подошел к проблеме отчуждения, движимый не чисто спекулятивным интересом, как Гегель, и не просто с позиций абстрактно [104] преподнесенного гуманизма, как Фейербах. Проблема отчуждения встала перед ним во весь рост на фоне центральной проблемы, занимавшей все его внимание. Этой центральной проблемой была эксплуатация человеческого труда на протяжении всей истории человечества и, особенно, в условиях капиталистического общества. Таким образом, можно сказать, что в основе гуманизма Маркса с самого начала лежало понятие не «спекулятивного человека» (Гегель) и не «природного человека» (Фейербах), а «трудящегося человека». Это особенно важно подчеркнуть, так как именно этот аспект замалчивают вышеупомянутые буржуазные идеологи, рассуждающие о гуманизме молодого Маркса и антигуманизме позднего. Мы увидим, что, если понимать под гуманизмом не отвлеченно-абстрактный стереотип, исходящий из понятия человека вообще, а конкретное умонастроение, основывающееся на остром осознании социальной несправедливости и угнетения человека, то марксов гуманизм 40-х гг. не только не исчез впоследствии, а, напротив, усиливался и обострялся в каждой новой его работе.

В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс, можно сказать, ещё придерживается фейербаховской точки зрения на отчуждение. Разница в том, что он переключает внимание на факт, оставшийся вне поля зрения Фейербаха. Этот факт — эксплуатация человека человеком, конкретнее же — непосильный труд рабочего, беднеющего по мере обогащения своего хозяина-капиталиста. Маркс вводит для объяснения этого факта выражение «отчуждение труда». С этой целью он анализирует четыре основных фактора указанного явления. Первая фаза отчуждения характеризуется им как самоотчуждение рабочего в процессе производства. Это значит, что рабочий, трудясь, как бы отделяется от своего труда и приобретает по отношению к нему внешнюю позицию. Труд не принадлежит ему, выступая в качестве некой самостоятельной сущности. Причину этого Маркс усматривает в принудительном характере труда. Рабочий «в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою физическую и [105] духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух» 6.

Следует отметить, что здесь Маркс исходит еще и из фейербаховской концепции отчуждения, перенося ее с религиозной плоскости на экономическую. Первая фаза отчуждения понимается им вслед за Фейербахом как неспособность человека обнаружить в своей деятельности нечто адекватное своей собственной сущности.

Из этой первой фазы вытекает вторая. Она связана с тем, что не только сам труд во всем процессе его протекания отчуждается от рабочего, но отчуждается и результат труда, или опредмеченный труд. Конечный продукт не принадлежит рабочему, более того, он закабаляет рабочего, ибо усилия, затраченные последним на создание чего-либо, оборачиваются против него самого.

Отсюда с необходимостью следует, что индивид отчуждается от своей собственной сущности. Труд, по образному выражению Маркса, «расчеловечивает» (entmenschlicht) человека. Создавая ценности, человек сам теряет ценность; от человека отчуждается его собственная ценность, но она не испаряется в ничто, а модифицируется в некоего рода «инобытие». Ценность индивида поглощается общественными отношениями, и тут появляется своеобразный феномен общественной жизни, который Маркс позднее обозначил как «товарный фетишизм».

Что означает термин «товарный фетишизм»? По Марксу, он характеризуется двумя признаками. Во-первых, это овеществление общественных отношений в сфере производства, и, таким образом, отношения людей корелируются отношениями вещей. Во-вторых, описанное явление приводит к тому, что люди наделяют вещи, продукты труда неприсущими им свойствами.

По существу, здесь впервые понятию «отчуждение» дается строго научное объяснение. Ни у Гегеля, ни у Фейербаха, при всей значимости проведенного ими анализа, мы не находим научного обоснования этого явления. Блестящие рассуждения Гегеля, посвященные вскрытию проблемы отчуждения, полностью проникнуты [106] спекулятивным метафизическим характером; даже его гениальные замечания о труде не лишены этого налета абстрактной спекулятивности. С другой стороны, Фейербах, казалось бы, разоблачивший метафизичность гегелевской постановки вопроса и перенесший его из абстрактно-духовной плоскости в плоскость человеческих отношений, не смог прийти к научному решению. Человеческие отношения, как мы уже видели, интерпретируются им не в ключе конкретности, а с позиции новой абстрактности: отвлеченно понятого антропологизма. И только Марксу удалось придать проблеме характер научности путем ее анализа в конкретно-социальном контексте.

Последним, четвертым фактором отчуждения труда в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» выступает процесс взаимообособления людей. Отчужденный труд в условиях капиталистической частной собственности представлен, таким образом, в возрастающей схеме следствий:

1. Самоотчужденный человек (отчужденный труд отчуждает от человека его собственную природу);
   
2. Отчужденный труд (человек лишается собственной деятельной функции);
   
3. Отчужденная жизнь (родовая сущность человека превращается в чуждую ему сущность);
   
4. Отчужденный человек (человек отчуждается от человека) 7.
   

В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» проблематика отчуждения раскрывается Марксом в русле имеющейся традиции, но она переносится на конкретно-научную почву. Своеобразие и принципиальная заслуга марксистского учения, однако, заключается не только в том, что «отчуждение» впервые получает здесь адекватную и объективную интерпретацию, но и в том, что, наряду с этой интерпретацией, Маркс намечает реальные пути ее снятия. Мы не ошиблись бы, перенеся акцент именно на второй аспект. Дело в том, что именно с этим, в основном, связаны буржуазные «критические» концепции марксизма. Сетования многих [107] западных «марксоведов» на то, что поздний Маркс якобы изменил гуманистическим настроениям, обусловливавшим мысль молодого Маркса, путем устранения понятия «отчуждение» 8, лишены какой-либо реальной почвы и основаны на принципиальном непонимании специфической сущности марксова подхода к проблеме.

Если читать Маркса глазами, привыкшими только к теоретическому анализу социальных и философских вопросов, то от внимания ускользнет наиболее, пожалуй, существенный пласт его учения. Впрочем, сам Маркс косвенным образом указал на этот пласт, когда в знаменитом одиннадцатом тезисе о Фейербахе призвал философов не только объяснять мир, но и изменять его. Марксизм, адекватно усвоенный — не только теория, но и «руководство к действию», поэтому напрасны все попытки критиковать его с чисто теоретических позиций, как если бы он был только очередной теоретической интерпретацией социально-исторических и философских проблем. Суть марксистского подхода — в его практичности, в непрерывном стремлении не только выйти за пределы чистой теории, но и проверить саму теорию ее практическими результатами. Поэтому для Маркса было принципиально невозможным ограничиться сугубо теоретическим рассмотрением вопроса об отчуждении, хотя, как мы уже видели, и в этом сугубо теоретическом рассмотрении он оставил далеко позади себя всех своих предшественников, придав проблеме отчуждения строго научный, обусловленный не абстрактно-спекулятивными размышлениями, а конкретным социально-историческим фоном, характер. Речь идет о снятии у Маркса отчуждения, и с этой точки зрения можно говорить не об «измене» зрелого Маркса Марксу 1844 года, а о дальнейшем, творчески преобразующем процессе разработки понятия «отчуждение», в результате которого само это понятие оказывается полностью преодоленным.

Ход мыслей Маркса предельно ясен. Если причиной самоотчужденного труда выступает частная собственность, то упразднить отчуждение можно лишь путем элиминации частной собственности. [108] Но, с другой стороны, ситуация усложняется тем обстоятельством, что частная собственность представляет собой не только причину отчуждения труда, но и в некотором смысле является его порождением.

Поэтому одним устранением частной собственности дело ограничиться не может; речь идет о существенном и коренном переустройстве всех прежних отношений, имеющих место в сфере труда. Иначе проблема будет решена лишь с внешней, объективной стороны, в то время как субъективный ее аспект будет по-прежнему сохранять силу и значение. Суть решения проблемы, следовательно, сводится не только к ликвидации капитала, т. е. объективной сущности частной собственности, но и к преобразованию труда, т. е. ее субъективной стороны. Можно было бы подумать, что Маркс ограничится проектом переустройства некоторых определенных способов трудопроизводства, демонстрирующих самые явные противоречия капиталистического общества. Но это не означало бы коренного решения проблемы, так как, несмотря на все частные модификации в области труда, сам труд продолжал бы оставаться в рамках частной собственности, и, следовательно, все еще был бы прямо связан с отчуждением.

Тонкость марксова анализа заключается в том, что здесь утверждается не просто упразднение частной собственности. Сторонники подобной меры исходят лишь из критического отношения к существующему порядку и не учитывают всех глубинных аспектов вопроса. Отрицание частной собственности, понятое как самоцель, не может считаться полным решением проблемы, потому что оно опирается только на негативный план проблемы и упускает из виду ее позитивный смысл, который, по Марксу, коренится в «человеческой природе потребности» 9. Программа Маркса предполагает не просто ликвидацию частной собственности, а ее, так сказать, «положительное упразднение». Последнее словосочетание может показаться парадоксальным лишь на первый взгляд. Положительное упразднение — [109] это не огульное отрицание, а, говоря словами Маркса, «полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства достигнутого развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному» 10. Но это и есть не что иное, как коммунизм. «Он есть, — пишет Маркс, — подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом» 11.

Богатство и творческая значимость марксовой постановки проблемы отчуждения в полной мере обнаруживается при целостном сравнительном анализе ранних и поздних текстов, трактующих вопрос. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» проблема отчуждения, впервые получившая строго научную разработку, дана, однако, в тональности романтического или, в широком плане, эстетического мировосприятия. «Во всем этом, — проницательно замечает Ю.Н. Давыдов, — нетрудно заметить чисто эстетическую модель, по которой был “скроен” коммунистический идеал. Эта модель прорисовывалась уже в общефилософских настроениях Фейербаха и была общей у автора “Экономическо-философских рукописей 1844 года” с немецкими “истинными социалистами”. Совсем не случайно молодой Вагнер, тоже шедший от Фейербаха, под влиянием истинных социалистов отождествлял в своей работе “Искусство и революция” эстетический идеал пролетарского движения, превратив последнее в простое средство достижения целей, формируемых искусством. В этих же эстетических корнях идеала, обрисованного в “Экономическо-философских рукописях 1844 года”, следует видеть причину того, почему эти “рукописи” с таким воодушевлением были восприняты советскими эстетиками, побудив их к целому ряду весьма любопытных и показательных [110] теоретических настроений» 12. Характерно, что некоторые западные исследователи марксизма оценивают ситуацию так, как будто именно в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» проявился «подлинный» Маркс, умевший еще исходить из потребностей целостного человека и ориентирующий свое мировоззрение на гуманизм. Им, по-видимому, импонирует эстетическая окрашенность концепции отчуждения, в результате чего Маркс характеризуется как «антикапиталистический романтик» 13; дальнейшее же развитие марксовой мысли определяется ими как «измена» прежним начинаниям. Теперь нам остается проследить существенные этапы этого развития, чтобы окончательно уяснить себе несостоятельность указанных характеристик.

Дело в том, что в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс, анализируя структуру отчуждения, оставляет в стороне вопрос о генезисе отчуждения. Нам известно, что есть отчуждение, но проблема заключается в выяснении того, каким образом человек «дошел» до отчуждения своего труда. Анализу этой проблемы, в конечном счете, посвящена «Немецкая идеология». Здесь Маркс уже выступает за коренной пересмотр самого вопроса. Если в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» речь идет об анализе отчуждения труда, причем само понятие «отчуждение» перенимается у Гегеля и Фейербаха без выяснения философски-исторических фаз его становления, то теперь на передний план выступает история отчуждения, понятая как история разделения труда. Цель Маркса — рассмотреть всю человеческую историю с позиций проблемы разделения труда, и именно в этом свете проблема отчуждения получает более полную, исторически обоснованную характеристику.

Напомним вкратце основные положения концепции Маркса. Труд, как таковой, исторически всегда развивался в процессе [111] разделения труда. Исторические формы этого разделения многообразны, но на каждой стадии развития мы имеем дело с явлением отчуждения, свойственным данной исторической форме. Известно, что всеобщую значимость разделение труда получило лишь в эпоху развитого капитализма. Но отсюда следует, что таковую значимость в эту эпоху приобрело и отчуждение.

Здесь мы встречаемся с одним существенным моментом в эволюции мысли Маркса. Если в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» он исходил еще из гегелевско-фейербаховской постановки вопроса, акцентируя смысл именно на проблеме отчуждения, то теперь, исследуя генезис самого понятия и выдвигая проблему разделения труда, он пересматривает свои прежние воззрения. Его, в первую очередь, не удовлетворяет уже сам термин «отчуждение», в котором он находит избыток спекулятивного содержания, более заслоняющего, чем выявляющего конкретную проблему. Маркс признается, что в его ранней концепции отчуждения центр тяжести падает на абстрактные формулировки, обусловленные фейербаховским способом мышления, в частности, критикой религии у Фейербаха. А между тем в «Тезисах о Фейербахе» вскрыт реальный контекст мировоззрения автора «Сущности христианства». Фейербах исследует феномен религиозного самоотчуждения и разоблачает чисто земную основу этого феномена. «Он не замечает, что после выполнения этой работы главное — то остается еще не сделанным, а именно, то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит себя в облака как некое самостоятельное царство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы» 14.

Таким образом, уже здесь намечено полное снятие проблемы «отчуждения труда», и в «Немецкой идеологии» Маркс последовательно осуществляет эту задачу. Поскольку отчуждение труда прямо связано с разделением труда, то, само собой разумеется, преодоление первого зависит от продолжения второго. Разделение же труда, [112] по мнению Маркса, можно ликвидировать только путем всестороннего развития человеческих способностей; это развитие освобождает человека от разного рода ограничений, возникающих в процессе разделения труда, так что человек оказывается не закабаленным какой-нибудь одной формой деятельности, а получает возможность участвовать во всех формах. Тем самым происходит уничтожение труда, понятого как частная собственность. Ибо отчуждение присуще труду до тех пор, пока труд покоится на системе частной собственности.

Мысль Маркса в высшей степени ясна и последовательна. Частная собственность — это разделение труда; разделение труда приводит к односторонним формам деятельности. Люди занимаются разными видами деятельности, и всех их связывает некая надличностная, надындивидуальная сила, отчуждающая их не только от результатов их труда, но и от самих себя. Таким образом, получается, что отчуждение и труд — не два разных понятия, а просто синонимы, так что сам термин «отчуждение труда» заключает в себе определенную тавтологичность. Отчуждение есть труд (в условиях капиталистического общества), труд есть отчуждение, поэтому снятие проблемы отчуждения связано не с отказом от нее, как хотели бы представить дело иные западные «марксоведы», а с уточнением самой проблемы, в результате чего выясняется тождественность отчуждения труду и, следовательно, отпадает всякая необходимость в термине «отчуждение».

Таким образом, вывод Маркса формулируется прямо и недвусмысленно. Отчуждение коренится не в духе, как полагал Гегель, и не в абстрактном человеке, как думал Фейербах. Оно обусловлено общественной деятельностью людей и связано с конкретными историческими условиями. Корень его — частная собственность, где сначала отчуждается труд, а потом и все общественные отношения.

Преодолеть его — значит преодолеть самый корень, т. е. частную собственность, или труд. «Пролетарии, — пишет Маркс, — чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного [113] существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т. е. должны уничтожить труд» 15. Осуществить же это можно, поставив на место частнособственнического труда человеческую самодеятельность, основывающуюся на идее универсального развития всех способностей человека.

Проблематика «отчуждения», однако, не переставала интересовать Маркса и после «Немецкой идеологии». В этом мы убеждаемся, изучая его экономические рукописи 1857 — 1858 гг., являющиеся ни чем иным, как введением в «Капитал». Здесь Маркс проводит конкретный экономический анализ проблематики, выдвинутой в «Немецкой идеологии», в частности, вопроса о расщеплении между капиталом и трудом, обусловленным разделением труда.

Приведем ряд выдержек из рукописей Маркса, характеризующих весь этот процесс расщепления:

«Машина, обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу в виде действующих в машине механических законов…»

«Деятельность рабочего, сводящаяся к простой абстракции деятельности, всесторонне определяется и регулируется движением машин, а не наоборот».

«Наука, заставляющая неодушевленные члены системы машин посредством ее конструкции действовать как автомат, не существует в сознании рабочего, а посредством машин воздействует на него как чуждая ему сила, как сила самой машины».

«Труд перестал охватывать процесс производства в качестве господствующего над ним единства. Наоборот, труд выступает теперь лишь как сознательный орган, рассеянный во множестве точек механической системы в виде отдельных живых рабочих и подчиненный совокупному процессу самой системы машин, как фактор, являющийся лишь одним из звеньев системы, единство которой заключается не в живых рабочих, а в живых (активных)

машинах, наступающих по отношению к единичной незначительной деятельности рабочего, в противовес ему, как могущественный организм» 16.

Здесь, как мы видим, мысль Маркса вступает в новую фазу, представляющую собой качественно новый уровень по сравнению с «Экономическо-философскими рукописями 1844 года» и «Немецкой идеологией». Проблема отчуждения анализируется в конкретном контексте капиталистического производства, и одновременно в высшей степени конкретизируется концепция религиозного самоотчуждения Фейербаха. Человек обкрадывает самого себя, свои умения и способности, труд и интеллект, чтобы подарить все это машине, оставив себе материальную и духовную нищету. Но, в свою очередь, и машина — не абстрактная сила, а целая система машин, подчиняющаяся капиталу. Силы труда, подчеркивает Маркс, превращаются в силы капитала, который представляет собой не что иное, как мертвый, опредмеченный труд, неограниченно господствующий над живым трудом рабочего.

В этих условиях отчуждение достигает кульминации. Но прямым и естественным следствием этого может быть только борьба рабочих против системы машин. Ведь если труд переносится с рабочего на капитал в форме машин, то он теряет собственную ценность. Более того, изменение претерпевает не только человеческая деятельность, но и все формы общественной жизни, включая и саму политическую экономию.

Маркс пишет: «Кража чужого рабочего времени, на которой зиждется современное богатство, представляется жалкой основой в сравнении с этой вновь развившейся основой, созданной самой крупной промышленностью. Как только труд в его непосредственной форме перестал быть великим источником богатства, рабочее время перестает и должно перестать быть мерой богатства, и поэтому меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости. Прибавочный труд рабочих масс перестает быть [115] условием для развития всеобщего богатства, точно так же, как не-труд немногих перестал быть условием для развития всеобщих сил человеческой головы» 17. Но вместе с тем Маркс и в экономических рукописях 1857-1858 гг. намечает «снятие» отчуждения на наиболее высокой точке его проявления. С этой точки зрения абсолютно несостоятельными оказываются заявления буржуазных фальсификаторов марксизма об измене Маркса собственным принципам и т. д. Маркс, это следует неоднократно подчеркивать, не отрицает отчуждения, более того, этот феномен играет в его уяснении едва ли не основополагающую роль. Но в отличие от Гегеля и Фейербаха, а также многих буржуазных социологов и философов XX века, он предпринял радикальный анализ явления с целью снять метафизические и спекулятивные споры и обнажить проблему в ее подлинной конкретно-исторической, реалистической основе. Мы видели уже, что анализ привел Маркса к отказу от понятия «отчуждение»; не исключено, что в этом сыграла роль и спекулятивная скомпрометированность термина в различных умозрительных и оторванных от реальной жизненной практики учениях. Маркс, следовательно, отрывается от слова, факт же отчуждения он не просто продолжает признавать, но и дает ему наиболее глубокое и научное объяснение из когда-либо имевших место. Зачем было сохранять термин «отчуждение», тем более с явными привкусами гегелевской спекулятивности, когда анализ неопровержимо показал, что за понятием «отчуждение» скрываются иные, до сих пор никем не замеченные силы. «Недостатки этого понятия, — как справедливо замечает Э.М. Ситников, — становятся ясными вполне, если мы учтем, что только с помощью категорий зрелого марксизма понятия «отчуждение и самоотчуждение человека», «отчужденный труд» приобретают определенную конкретную содержательность. А с ними понятие «отчуждение» в качестве главного и всеобщего понятия становится, собственно говоря, излишним. Как понятие, употребляемое для замены конкретных экономических, политических и других категорий зрелого марксизма, оно приносило бы даже [116] известный ущерб общественной науке, так как такое употребление было бы шагом назад, вело бы к обеднению и выхолащиванию марксизма» 18.

Мы уже приводили в самом начале главы мнение некоторых интерпретаторов марксизма, распространяющих версию о, якобы, коренном отличии молодого Маркса от зрелого Маркса. Главнейшим аргументом этой версии выступает, как нам известно, проблема отчуждения. Ранний Маркс, делающий упор на анализ отчуждения, был гуманистом и даже «экзистенциалистом», в то время как поздний Маркс, отвернувшийся от этой проблемы, изменил своему гуманизму и т. д. Иллюзорность этого «аргумента» очевидна, и выше мы попытались показать это посредством конкретного анализа. Только предвзятая и идеологически предзаданная точка зрения могла в такой степени извратить реальную сущность вопроса. Во-первых, Маркс, как мы уже подчеркивали, никогда не отказывался от проблемы отчуждения. Во-вторых, он не только не отказывался от нее, но и подверг ее наиболее глубокому анализу. В-третьих, ни о какой измене гуманизму не может быть и речи. Учение Маркса тем и подлинно, что оно приводит нас не к абстракции человека, а к конкретному человеческому бытию, обусловленному реальным общественно-историческим развитием. Мы рассмотрели его на фоне только двух предшествующих ему концепций — гегелевской и фейербаховской, но, как очевидно, мы могли бы в качестве фона использовать и более внушительный пласт истории человеческой мысли, тем более подчеркивающей подлинность и конкретность марксова гуманизма, который впервые был развит на материале действительного положения человека в мире и его действительных нужд и потребностей.

Острота ситуации видится нами в том, что проблема отчуждения получает у Маркса более глубокое и подлинно научное выражение именно в тот период развития его воззрений, [117] когда он пришел к необходимости замены термина «отчуждение» более адекватными понятиями.

Марксова модель «социума» отчасти содержит утопические элементы, но она имеет собственную ценность, она значима и является для человечества идеалом, побуждающим его к действию.