О понятийном недоразумении в проблематике отчуждения

[31]

Социально-экономическая литература содержит множество смешений в связи с указанной проблемой. Их определенным, если не определяющим, источником является нечеткое различение с содержательной точки зрения таких понятий, как “Vergegenständlihung”, “Versachlihung”, “Entäuserung” и “Entfremdung”.

Смешения понятий относительно данной проблемы дают о себе знать еще у Гегеля. «В системе Гегеля не отличаются друг от друга отчуждение и опредмечивание. Любой вид объективирования есть отчуждение, он не смог увидеть негативную сторону феномена отчуждения… Гегель не говорит о реальном труде, действительном человеке и о реальном снятии отчуждения. То, что характерно для человека, что является предикатом человека (мышление), он превратил в субстанцию и придал ей независимое существование. Для него человек есть самосознание. Отчуждение и процесс его снятия является чисто логическим процессом…» 1. Гегель, таким образом, процесс становления человека рассматривает как процесс опредмечивания-распредмечивания, или, иначе, как процесс отчуждения и его снятия. Однако
[32]

Гегель как идеалист имеет полное право представить продукт не только лишь как инобытие абсолютного духа, а еще и как отчуждение этого духа. Таким образом, у Гегеля приравниваются друг другу понятия отчуждения (“Entfremdung”) и опредмечивания (“Vergegenständlihung”). Здесь же отметим: неправильно считать однозначными понятия опредмечивания (“Vergegenständlihung”) и овеществления (“Versachlihung”). Если опредмечивание означает всего лишь кристаллизацию труда в своем продукте, то понятие овеществления содержит более сложное содержание, нежели простая материализация человеческой деятельности. Овеществление выражает определенные отношения между людьми, общественные отношения, порожденные господством товарного производства. Следовательно, в отличие от понятия опредмеченного труда, носящего общий, непреходящий характер, понятие овеществленного труда порождается особым общественным характером труда, производящего товары, и выражает не непосредственные отношения субъектов, вовлеченных в процесс труда, а общественные отношения, опосредованные вещественной формой.

Дело размежевания понятий “Entäuserung” и “Entfremdung” не смог довести до конца и К. Маркс (к нему мы вернемся ниже), который после «Экономическо-философских рукописей 1844 года», по существу, не приступал к специальному исследованию этой проблемы. Что касается советской философской и экономической литературы, то в ней проблема отчуждения рассматривалась довольно интенсивно, но отечественной социальной мысли в конечном счете не удалось вырваться из плена представлений, развитых молодым Марксом относительно данной проблемы.

Наряду со сказанным, сущностное неразличение указанных понятий обусловлено не менее значительной причиной, связанной с их этимологией. Дело в том, что в немецком языке, как отмечал А. Курелла, первоначальное значение äEntfremdung не содержит оттенка перерождения, тем более — отношения враждебности. Однако оно приобретает такую нагрузку под влиянием романского и англосаксонского термина “alienation” 2. Видимо, данное обстоятельство во многом [33] способствовало восприятию русской социально-экономической мыслью понятий «Entдuserung» и «Entfremdung» как синонимических (именно так упомянуты данные понятия в примечаниях к 42-му тому сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса) 3, тем более, что эти два совершенно разных явления в русском языке покрываются одним словом — «отчуждение».

Несмотря на то, что в этом отношении грузинский язык снимает все формальные барьеры, грузинские исследователи не в полной мере используют имеющееся налицо формальное разграничение указанных явлений 4 для обоснования их сущностного различия. Неоднозначность явлений, отраженных в понятиях «Entдuserung» и «Entfremdung», в грузинских словах «гасхвисеба» и «гауцхоеба» выражена настолько явно, что для непосвященного грузина, не помышлявшего возводить эти слова в ранг понятий и категорий, она очевидна, в отличие от ученого, глубинно исследовавшего проблему, но находящегося под влиянием бытующих в социальной литературе представлений и догм. Дело в том, что различие еще даже не понятий, а слов «гасхвисеба» (“Entäuserung”) и «гауцхоеба» (“Entfremdung”, «отчуждение») вытекает из неоднозначности слов, от которых они производятся, а именно, от «схва» («другой», «чужой»), с одной стороны, и «уцхо» («чуждый») — с другой. Именно последнее является носителем заряда, вызывающего ассоциации чуждости, враждебности, и именно этот заряд лежит в основе сути понятия «отчуждение». Что же касается слов «другой», «чужой», то они совершенно нейтральны в этом отношении, и обозначают отличие от чего-либо или нахождение чего-либо вне того или иного явления. Именно это различие лежит в основе размежевания понятий «гауцхоеба» (“Entfremdung”, «отчуждение») и «гасхвисеба» (“Entäuserung”, … 5).
[34]

По самому общему определению отчуждение — крайняя форма социального перерождения человека, потеря им своей родовой сущности. Что же касается отсвоения (“Entäuserung”), то это понятие выражает объективный феномен экономического порядка — переход продукта труда от одного субъекта к другому. Следовательно, первое касается лишь субъекта, второе же — объекта или превращенного в объект субъекта. Поэтому, как справедливо замечают некоторые экономисты (подчеркиваем, экономисты), неприемлемо мнение, согласно которому отчуждение и присвоение являются парными категориями 6. Отношения отсвоения-присвоения, в зависимости от их характера, могут выступать причиной отчуждения, но сами отчуждением не являются 7.

Теперь вернемся к Марксу. В его ранних работах категория отчуждения рассматривается как центральная, универсальная категория. Как считают одни авторы, такая категория была востребована исследованием поверхностного слоя капиталистического способа производства как единства разнородных во многом отношений. Однако в дальнейшем проникновение в суть этих отношений вызвало необходимость конкретизации категориального аппарата. По мнению одной группы ученых, категория отчуждения претерпела определенную трансформацию, по мнению же других, она была расчленена на ряд объективных и морально-психологических категорий. Такие подходы породили мнение, согласно которому исследование проблемы отчуждения возможно, используя это понятие, а также и не используя его, и что применение понятия отчуждения может означать, а может и не означать анализ данной проблематики. Так что неудивительно, что и сегодня нередки случаи применения данной категории к разным явлениям.

В результате указанных причин в научной литературе вполне обычными стали выражения: отчуждение от продукта труда, отчуждение [35] от собственности, от земли, от средств производства и т.д. На наш взгляд, под отчуждением продукта нужно подразумевать его «отсвоение» (“Entäuserung”), причем принудительную его форму. Разумеется, предметный мир сам по себе социально нейтрален, другое дело, что в результате антагонистических отношений отсвоения-присвоения он становится недосягаем для его созидателя, и трата сущностных сил, необходимая для производства этого мира вещей, с точки зрения непосредственного производителя, бесцельна и безрезультатна. Само выражение «отчуждение продукта» бессмысленно, так как продукт в данном случае воспринимается как ставший чуждым самому себе. Выражение же «отчуждение от продукта» вообще не подлежит определению, если под отчуждением не понимать отделение, отвержение, отдаление и т.п. Приблизительно то же самое можно сказать о выражениях «отчуждение от собственности», от земли, от средств производства. Так что в данном случае речь идет о явлении, которое представляет собой причину отчуждения.

Одним из главных моментов отчуждения принято считать отчуждение труда. Труд, по Марксу, отчужден с двух точек зрения: с точки зрения результата он чужд непосредственному производителю как независимая от него, обращенная против него не принадлежащая ему деятельность. То, что труд не принадлежит непосредственному производителю, означает не что иное, как «отсвоение» от него результатов его труда. Что же касается «отсвоения» самого труда, то об этом можно говорить лишь условно. Надо полагать, что Маркс в данном случае имеет в виду «отсвоение» одного из простых моментов труда — рабочей силы (категория рабочей силы была установлена Марксом много позже, что также явилось одной из серьезнейших причин смешения понятий) 8, владельцем которой [36] является рабочий. Таким образом, с первой точки зрения речь идет не об отчуждении труда, а об «отсвоении» (продаже права использования) товара — рабочей силы.

Отношение непосредственного производителя к труду определяется и характером процесса труда. Если труд носит монотонный, изнурительный характер, если он не развивает имманентные способности человека, а производит слабоумие и кретинизм, то этот основной вид социального функционирования рассматривается человеком не как свободная творческая деятельность, а как чума и проклятье. Но, если труд — субстанция человека, если он рассматривается не только как средство удовлетворения внешних материальных и духовных потребностей, а как сущностное призвание человека и необходимая потребность, то деятельность, обессиливающая человека и ведущая к его деградации, не может быть названа трудом. Она адекватно отражается в понятии работа 9. Такую трансформацию содержания труда Маркс называет «отчуждением труда». Однако, поскольку труд — процесс, выражения «отчуждение труда» или «отчужденный труд» (это касается и выражения «отсвоение труда») так же бессмысленны, как и выражения «перерождение труда» или «перерожденный труд». Подобно тому, как прибыль является превращенной, а не отчужденной формой прибавочной стоимости (категорию отчуждения Маркс до конкретизации понятийного аппарата применял и для обозначения превращенных экономических форм), работа является принудительной, а не отчужденной формой труда. Здесь нелишне отметить, что отношение к процессуальной стороне материальной жизни определяется не только технической, но и социальной стороной труда, и обусловленным ею характером его мотивации. Так, например, даже труд людей творческих профессий может рассматриваться ими как тяжелое бремя, и, наоборот, тяжелая, монотонная, изнуряющая предметная деятельность непосредственного производителя, предвосхищающего величие [37] результата своего труда, может восприниматься как свобода и счастье. Однако со всеобщей точки зрения освобождение труда возможно лишь в условиях высокого уровня развития производительных сил и соответствующих им очеловеченных производственных отношений. Что же касается отдельных людей, сбрасывающих с себя оковы современных им общественных отношений, то они, безусловно, являются носителями прогресса, но не меняют общего содержания эпох, в которых им предназначено жить.

В данном случае мы ставили целью не раскрыть проблему отчуждения 10, а указать на некоторые причины, которые препятствуют решению этой задачи. Здесь же, не приступая к историко-логическому обоснованию рассматриваемого явления, только отметим, что отчуждение — это крайняя форма социального перерождения человека, и что частная собственность является хоть и необходимой, но недостаточной ее основой (этот вывод следует из анализа развития отношений обмена, начавших свое развитие на границах между первобытными общинами). Действительное отчуждение — явление, адекватное всеобщему товарному производству, при котором цель общественного производства реализуется не в естественно-натуральной, а в абстрактной форме богатства, и ее суть заключается в том, что «человек, теряя свою качественную сущность, приобретает количественную определенность в виде неограниченной потребности в деньгах» 11. Следовательно, понятие «отчуждение» применимо только к человеку, и, в то же время, выражение «отчужденный человек» есть contradictio in adjecto.