Проблема самоидентификации и исторических корней референтных групп России начала XX в.

[204]

К рубежу веков в классической художественной литературе поведение в образованной среде, ориентирование на библейскую мораль, с сожалением изображалось как девиантное. (Л. Толстой, Воскресенье, 1889-1899; После бала, 1903/1911; А. Чехов, Палата № 6, 1892; Черный монах, 1894). Это соответствует мемуарным и публицистическим характеристикам эпохи. (Библия читается редко — «можно рассудка лишиться» (П.Н. Милюков); «все знают, что собираться для частных религиозных бесед или чтений запрещено», «духовенстве есть прекрасные светочи, но кажется они редки, и всегда я замечаю, что это или болеющий человек, или обиженный кем-нибудь сверху» (В. Розанов, Голоса из провинции о миссионерстве, 1901); «До 1880 г. мы, ученики, прошли катехизис, богослужение, историю русской церкви, священную историю <…> но Библии я никогда не читал» (он же, Слово Божие в нашем учении, 1901); «крайняя невлиятельность в наших училищах Закона Божия вещь общеизвестная» (он же, закон Божий в училищах, 1990); [205] «дать в руки учеников Библию вряд ли можно порекомендовать» (свящ. Лисицын у В. Розанова, 1901); «не было ни одного журнала духовного, посвященного воспитанию детей» (В. Розанов, 1901); «самые испорченные ученики — это семинаристы, целый выпуск семинаристов хвастали своим атеизмом» (свидетельства, собранные у В. Розанова, то же в «Воспоминаниях» Евлогия и др.); «Нигде чиновник, судья, моряк, генерал, журналист доктор, общественный деятель не стоит среди народа и не молится усердно. Везде — одни простолюдины. <…> Душа моя наполняется самыми тяжелыми предчувствиями» (В. Розанов, 1902 — 1903)). В 1990 г. было 16 тыс. студентом и 130 тыс. учеников гимназий. Однако М. Пришвин писал (Дневник, 1930): «Надо жить так, будто никаких классов нет <…> люди все равны, все достойны беседы с тобой <…> Скажи я эти слова до революции, они бы казались обращенными к гимназистам 3-го или 4-го класса, до того мораль эта была общепринята».

Иные референтные группы включали сектантов (до 10 млн.чел. — В. Розанов, 1901); был и неграмотный слой, медленно сокращавшийся с 71% (1894) до 62% (1911) (в петербургской губ. — 55%, в московской — 40%, среди крестьянок — 93% — П.П. Милюков). Ср.: «Мы отстали по крайней мере лет на 200, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому» (А. Чехов, Вишневый сад, 1903).

Как известно, это время зарождения тоталитарных идеологий XX в., разделившихся на национал-социализм и пролетарский интернационализм («теперь нет пыток, нет казней <…> но столько страданий!», «люди все же низенькие <…> это для моего утешения надо говорить, что жизнь моя высокая», «прежде человечество было занято войнами <…> теперь же все это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить; человечество страстно ищет и конечно найдет. Ах, только бы поскорее!», «Надвигается на всех нас громада, готовится здоровая сильная буря <…>« (А. Чехов, Три сестры, 1900). СР.: М. Горький. Песнь о буревестнике, 1901; «В терновом венце революции грядет шестнадцатый год» (В. Маяковский, 1915); также картины будущего в кн. Лебона о психологии революции; «До вашей революции фашизма не было. <…> под вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир» (акад. И. Павлов, Письмо В.М. Молотову 21.12.1934).

Политологи предполагали оккультные, манихейские корни идеологии фашизма. А. Гарнак писал об очевидности совпадения лозунгов из произведений М. Горького и идей Маркиона (ср.цитаты из Горького у П.Н. Милюкова: «кто силен, тот сам себе закон» — князь Шакро Птадзе, «Морально это или не морально? Во всяком случае это сильно <…> да потому оно и морально и хорошо»). В 1912 — 1914 гг. издано посмертное собрание сочинений К.Н. Леонтьева, которого некоторые считали «представителем и выразителем подлинного и основного предания православной церкви», но подчеркивалось, что «всего дальше он от святоотеческой традиции», что он «редко упоминал о догматах и о самом Христе», «любовался [206] разгулом первородных страстей», «не хотел расставаться с языческой и нечистой красотой», «часто протестует против добра и еще больше против морали», «отказывается осудить зло», якобы «мир потускнеет и поблекнет, если весь обратится в христианство» (Флоровский, с.302 — 304).

Такие характеристики совпадают с оценками Е. Трубецкого тех этических положений Августина, которые он считал результатом манихейского влияния, »<…> этот эстетизм содержит в себе кощунственную мысль о зле како необходимом украшении <…> носит <…> манихейского влияния. <…> «эстетическая» теодицея <…> учит, что зло есть необходимая эстетическая антитеза добра в мироздании. Так понимает зло бл. Августин: согласно его учению, зло в мире необходимо как диссонанс в музыке, <…> или как тень в живописи <…> этот эстетизм содержит в себе кощунственную мысль о зле как о необходимом украшении созданного Богом мира <…> носит <…> манихейского влияния <…> возмущает <…> потому, что оно противно духу любви» (Смысл жизни). (Ср. Попов И.В. Личность и учение Бл. Августина. Сергиев Посад, 1917 — Августин отступает от церковной традиции и приближается к дуалистической теории»). Сам Леонтьев писал, что «социализм есть феодализм будущего», «взять в руки крайнее революционное движение и ставши во главе его — стереть с лица земли буржуазную культуры Европы» (письмо Т.И. Филиппову из Оптиной пустыни, 1889), »<…> русский Царь <…> станет во главе социалистического движения <…> принуждение, благоустроенный деспотизм, <…> организовать такое сложное, прочное и новое рабство едва ли возможно без помощи мистики. <…> если <…> совпадает <…> с усилением того мистического потока, который растет еще теперь в России, а с другой — с <…> рабочими движениями <…> а потом [славяне] будут (туда и дорога!) пожраны китайским нашествием <…>« (письмо Леонтьева А.А. Александрову, 1890).

Ф. Ницше, провозгласивший упадочность современной культуры из-за следования нравственной линии Сократа, стал известен в России широкой публике с 1892 — 1893 гг. благодаря статьям в «Вопросах психологии и философии» (П.Н. Милюков). Тогда эстеты стали изрекать поведенческие установки, традиционно типичные для криминальной среды («хочу быть сильным, хочу быть смелым», В. Маяковский (1912): «А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется, <…> я захохочу и радостно плюну <…> в лицо вам <…>«; ср. «Грядущий хам» Мережковского; «ничему не сочувствуй, сам же себя полюби беспредельно» (В. Брюсов, цит. у П.Н. Милюкова); «Осел нонче народ стал <…> и обижать такой народ не жалко <…> все так думают <…> Как он важно рассуждает, подлец» <…> И он ведь на основании теорий … Какая гадость еще возможна в России!» (А. Чехов, Безотцовщина, 1881/1923). Эккарт фон Сидов составил каталог психических, состояний, свойственных декаденству (1922), выделив в основе мрачное настроение, вспышки экстаза, невозможность осуществить потребность, злорадство по поводу чужих неудач (цит. у П.Н. Милюкова). Еще Великий инквизитор Ф. Достоевского говорил (1880): «они будут любить [207] нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения». Н.А. Бердяев (Великий инквизитор, 1907) объявил дух великого инквизитора типичным для абсолютного государства, поклонения кесарю, для социализма, претендующего заменить религию. Ср. Вяч. Иванов (Живое предание, 1915): «снятие себя соборной совестью последней ответственности перед Богом», (Революция и народное самоопределение, 1917): «И кто скажет: «не в чем России каяться, ибо все, что творится, добро зело», — если не умышленно лжесвидетельствует, то сам одержим и болеет волею, и мысль его помрачена пагубным наваждением».

По мнению С.Н. Булгагкова, истоки новой социально-политической и социологической науки кроются в апокалиптическом жанре (К. Маркс как религиозный тип). Антихристианский протест символистов доходил до мистического неоязычества («Мы вызываем Ареса <…> торопимся сеять в духе народном грядущие всходы <…> отстаивать в башенных кельях таинственные яды, долженствующие преобразить плоть и претворить кровь иных поколений» — Вяч.Иванов, О веселом ремесле и умном делании, 1907; ср. «Весна священная» И. Стравинского, «Купание красного коня» И.С. Петрова-Водкина, 1912). Самоидентификация с антихристом волновала, например, Н.И. Бухарина и А.Н. Скрябина (ср. Вяч. Иванов, Скрябин и дух революции, 124 октября 1917; Флоровский отмечал в этой связи его акценты на разрушения, смерти миру, опьянении, воде властвовать, мистической власти).

В богословской литературе (А.В. Беляев, диссертация, Сергиев Посад, 1898) вопрос об антихристе провозглашался как жизненный и связывался с идеологией отрицания всякой религии, идей добра и святости, требованиям поклонения себе, массовыми мучениями и казнями, поощрения проявлений зла, ненависти, мстительности, разрушения. В русле этой референтной группы в 1918 г. Е.Н. Трубецкой писал: «на наших глазах ад утверждает себя как исчерпывающее содержание всей человеческой жизни <…> и культуры <…> зло торжествует одну из величайших своих побед над человечеством <…> все прониклось мыслью, что в интересах коллективных, национальных все дозволено». Сходные характеристики звучали тогда в Посланиях патр. Тихона (ср. В. Розанов, Апокалипсис нашего времени, 1917 — 1918; Иванов Вяч., Кручи, 1919: &rlaquo;<…> то, что ныне мы называем гуманизмом <…> должно умереть… И гуманизм умирает»).