В «сказках» Лафонтена, как и в повествовательной литературе 1660-х гг. в целом, в ее прозаическом и стихотворном вариантах, проявились такие классицизирующие тенденции, как стремление к лаконизму, экономии выразительных средств, рационалистическому построению сюжета и характеров. Обрабатывая в «сказках» новеллы эпохи Возрождения, Лафонтен в большинстве случаев сокращал текст, упрощал фабулу, приспосабливая ее к новым классическим вкусам. Однако сами сюжеты, заимствованные из ренессансной новеллистики, не были характерны для литературы 1660 гг., стихотворная форма была ориентирована на традицию Вуатюра и Маро.
Ренессансные сюжеты Боккаччо, Ариосто, Маргариты Наваррской, Деперье, сборника «Сто новых новелл» получили в «сказках» своеобразную интерпретацию. В предисловиях и в самом тексте автор настаивал на своем праве на свободу в обращении с оригиналом. Ответственность за новую трактовку традиционных сюжетов в повествовательной структуре «сказок» возлагалась на рассказчика. Он был главной фигурой в мире лафонтеновской стихотворной новеллы. Фигура повествователя в «сказках» эксплицирована, образ его в некоторой степени индивидуализирован. Это маска, имеющая черты личности самого поэта. Он представляет в тексте точку зрения современного человека.
Персонажи Лафонтена иногда условны, выступают в роли марионетки, маски, но чаще представляют различные сословия, относятся к той разновидности персонажей, которую Л.Я. Гинзбург определяла как социально-моральный тип, характерный для классицистической литературы.
Содержание «сказок», по сравнению с ренессансными источниками, существенно меняется. Если ренессансная новеллистика, как показал в свое время Л.Е. Пинский, утверждала идею свободы человеческой инициативы, права на счастье, то герои Лафонтена несвободны, их поведение подчиняется законам природы и общества.
Действия персонажей оцениваются с позиций здравого смысла. Автор не идеализирует героев, природа человека получает двойственную оценку: с одной стороны, подчинение ее требованиям признается естественным и неизбежным, с другой, автор полагает, что, подчиняясь воле инстинктов, герои впадают в крайности, что оценивается как проявление неразумия. Поэт иронизирует по поводу персонажей, уверенных в собственных добродетелях и попадающих в ловушки, расставленные им природой, вместе с тем он снисходителен к человеческим слабостям, как об этом свидетельствует, например, новелла «Мандрагора» по мотивам Макиавелли из третьего сборника «сказок».
Признание законности требований плоти и человеческого стремления к счастью предполагает в идеале разумное самоограничение. В этом отношении позиция автора предвосхищает гедонистическую философию просветителей. Менее извинительны, с точки зрения автора, описанные в «сказках» случаи, когда человеческое поведение диктуется соображениями выгоды, как, например, в новелле «О собачке, сыплющей драгоценностями» по мотивам Ариосто. В целом новеллы Лафонтена — это каталог забавных казусов, свидетельствующих о несовершенстве человеческой природы и достаточно правдивая картина нравов с ощутимыми элементами сатиры на клерикалов и судейских чиновников.
Выбирая сюжеты и строя повествование, поэт не отказывается полностью от использования традиции галантно-героического жанра. В балладе, завершающей первый сборник «сказок», он признается в любви к романам. Сюжетные положения, образы и мотивы прециозной литературы переосмысливаются и органически входят в художественную ткань «сказок», как показывают новеллы «О невесте короля де Гарб» или «Календарь стариков». Поэт разрушает прециозный стиль как целое, снимает барочный пафос прециозных образов, после чего включает отдельные элементы прециозного романа и повести в свои «сказки», где они в новом контексте иронически обыгрываются и находят свое место в сложном синтезе традиций, образующих поэтику стихотворной новеллы Лафонтена.
Любовь, одна из ведущих тем «сказок», трактуется здесь неоднозначно. Поэт противопоставляет свои эротические, гедонистические новеллы прециозной литературе, проповедующей неоплатоническую концепцию любви, часто иронически обыгрывает сюжетные мотивы галантно-героического жанра, но в новеллах «Сокол» и «Влюбленная куртизанка» из третьего сборника пытается примирить чувственность и идею любви как самопожертвования. А в стихотворении «Спор Прекрасных Глаз и Прекрасных Уст» в аллегорической форме противопоставляет страсть чувственную и платоническую, отдавая предпочтение первой.
В «сказках» представлены две точки зрения на идеал женской красоты. В стихотворении из Анакреонта из третьего сборника красота божественна, в качестве абстрактного символа прекрасного выступает богиня Венера. В большинстве новелл представлен другой тип красоты. Красота проявляется не в правильности черт и гармоничной симметричности, не во внушающих почтительность величавых позах и жестах, но в живости, грации, соблазнительном очаровании.
Жанровое единство «сказок», несмотря на пестроту сюжетов и разнообразие источников, в значительной мере обеспечивается единством авторского взгляда и единством повествовательной манеры и выражается в специфическом ироническом взгляде аукториального повествователя на происходящее.
Ренессансные сюжеты иронически обыгрываются. Ирония повествователя направлена не на оригинал (ренессансную новеллу), а на предмет изображения (людские заблуждения и страсти) и на читателя, с которым повествователь ведет игру. Позиция рассказчика по отношению к читателю напоминает о манере повествования в бурлескных, травестийных поэмах. Однако автор далек от экстравагантности гротескного стиля, свойственного низкому бурлеску Скаррона. Он предвосхищает антифрастическую иронию высокого бурлеска Буало, ироикомическую стилизацию в поэме «Налой».
Из вышеизложенного следует, что эстетика Лафонтена — это эстетика компромисса, компромисса между требованиями классицистической теории и другими составляющими жанровой модели «сказок», прежде всего традицией ренессансной новеллистики, но также прециозной повествовательной литературы и легкой салонной поэзии.
Компромиссность — черта, свойственная эстетике рококо. Это доказано во многих работах, посвященных изучению рокайльной литературы (например, в известном исследовании Р. Лофера, работах А.Д. Михайлова, диссертации С.Козлова, монографии и статьях Н.Т. Пахсарьян). Есть все основания рассматривать Лафонтена как одного из предшественников рокайльной литературы XVIII столетия.
Добавить комментарий