Границы идентичности: западные и восточные традиции

[22]

Вопрос о разного рода типах идентичности — национальной, культурной, религиозной — по своему существу есть вопрос о границах. Идентичным можно считать лишь такое положение, в котором границы некоторых объектов полностью совпадают, создавая, таким образом, единую определенность. Однако, говоря об идентификации, часто имеют ввиду не столько сравнение, сколько рефлексию субъекта (человека, группы, класса, нации), так как идентичным может быть лишь то, что тождественно себе, что являет себя в самом себе. Но простой знак равенства был бы здесь слишком большим упрощением. В действительности, границы идентичности обусловливаются множеством факторов, относящихся к самым различным сферам проявлений культуры. Одним из таких факторов является география культурных ареалов, традиционно представляемых в дихотомии востока и запада. Продуктивность исследований различных аспектов этих культурных традиций во многом зависит от правильной постановки проблемы. Поэтому, прежде всего, сформулируем нашу проблему: каким образом специфика понимания границ сказывается на духовной, мировоззренческой составляющей культуры востока и запада?
[23]

Своеобразие восточного типа идентификации коренным образом отличается от западного типа. И дело тут не просто в мировоззренческих посылках, но в различном отношении к границам, создающих самую возможность культурной самоопределенности. Каков начальный характер осмысленности и ценности границ, такова и специфика идентификации. В самом понимании проблемы границ скрывается некоторая архетипическая слаженность восточного и западного миров. Чтобы разобраться в этом, обратимся непосредственно к истокам пограничной проблематики, возникшей в лоне «осевого времени» в восточной и западной религиозной философии. Уже в первых попытках древних мыслителей рационализировать мифологические представления о началах сущего обнаруживается своеобразная тематизация границы. Практически в одно и то же время в различных частях света возникают учения, несмотря на всю разноплановость, имеющих в своем арсенале весьма схожие концепции границы: пифагорейская школа в Элладе и даосизм в древнем Китае. Именно эти философские учение закладывают основы всех дальнейших интерпретаций границы и позволяют судить о базовых измерениях культурных идентификаций.

Космологические построения пифагорейской школы основываются на десяти парах противоположностей, или, как они именуются у Аристотеля, началах, образцах 1. Понятия предела (peras — предел, край, конец) и беспредельного (apeiron — бесконечное, неопределенное) открывают собой этот список. Именно от этой антитезы отталкивается в своих размышлениях Филолай, первый пифагореец, письменно огласивший тайные знания своей общины и изложивший концепцию предела и беспредельного. Согласно ему весь «космос и вещи в нем были слажены из ограничивающих и безграничных элементов» [44 В2]. Традиционный для пифагорейцев метод математического обоснования сыграл определяющую роль во всей дальнейшей судьбе философии границы, которая стала мыслиться как нечто мерное, способствующее всякому счислению и измерению. В филолаевских началах предела и беспредельного, связанных гармонией, уже просвечивает и дает о себе знать диалектическая природа границы, представленная в числе. Ибо именно число у пифагорейцев оказывается той всеохватной сущностью, которая вбирает в себя все сущие начала и выступает идеальным первообразом порядка.

«Предел и беспредельное вместе создают число». В числе предел-беспредельное находят наиболее полное и чистое выражение, поскольку число одновременно есть нечто целокупное, единое и дифференцированное, [24] делимое. И если единое, неделимое являются образами беспредельного, то множественность, разделенность — образами предела. Соответсвующее воплощение эти образы находят в двойственной природе числа — чет и нечет.

Числа выражают закономерность и необходимость Логоса, это — силы, образующие из неорганического, беспредельного пространства определенные формы. Природа ограничивающих сущее чисел представляется изначально благой, а все ложное и безумное проистекает от беспредельного, не находящего себе места и основания. По представлениям пифагорейцев, ограниченные и безграничные элементы в своем единстве составляют сущность вещи и, таким образом, дают возможность познать ее [44 В6], ибо, как замечает Филолай, если бы все было беспредельным, то не могло бы быть и самого предмета познания [В 2], сущее утонуло бы в неразличимости и хаосе. Однако в действительности есть нечто, что позволяет нам отличать одну вещь от другой, отождествлять, противополагать, сравнивать, объединять и разъединять. И это нечто есть граница — предельное в своей актуальности и беспредельное в своей потенциальности число, «гносеологический гномон», принцип гармоничного оформления вещи, открывающий для человеческого сознания и мышления способность овладевать ею.

Таким образом, пифагорейский «перас», представляет первую и непосредственную сущность границы, выражая идею организующего начала, идею расчленения и оформления космоса. «Апейрон» суть обратная, скрытая сторона границы, являющая в своей неразличимой природе условие дальнейшего осуществления мироустройства. Разделяя и измеряя, граница надлежащим образом «приводит в порядок» все сущее. Причем порядок понимается здесь не как простая механическая прилаженность вещей друг к другу, но прежде всего как органически обусловленная целостность, получающая посредством полагания предела внутреннюю определенность, то есть смысловое содержание (истину), и внешнюю определенность, то есть телесную наглядность и вид (форму).

Сущность в пифагореизме, по определению, вечна и божественна, она имеется «в наличии» до возникновения космоса. Предел — беспредельное, таким образом, тоже существуют до возникновения космоса, это его подлинные начала (aphe), которые извечны и нерушимы. Вечное начало — неизбежный философский оксюморон, который демонстрирует первое парадоксальное содержание границы. Вечное — значит беспредельное, бесконечное; начало — предел возникновения, точка отсчета. В этом смысле, генетическая характеристика границы также имеет универсальное значение, ибо в паре предел-беспредельное схватывается именно момент противоречия возникновения, зарождения.

Схожие идеи можно обнаружить и в древнекитайской философии периода ее расцвета. В этой философской традиции, ярким выразителем [25] которой явился даосизм, граница также получила своеобразное онто-космогоническое осмысление в попытке объяснения невыразимости Дао. Одним из терминологических «проводников» Дао выступает Тай цзи («Великий предел»), хотя впервые это понятие встречается в приложении к древнейшему литературному памятнику «Чжоу и» («Канону перемен»), в «Си цы чжуани»: «В изменчивости есть Великий предел, он рождает двоицу образов…».

Тай цзи — категория, выражающая идею предельного состояния бытия, идею начала отделенности и определенности всего сущего. Если первое изначальное состояние Дао есть Беспредельность (У цзи), а в гносеологическом смысле Пустота (Сюй у), то Великий Предел — это некое состояние полноты Дао, после которой следует его проявление. Все разнородные проявления феноменального мира, все изменения и трансформации, основанные на взаимодействии двойственности инь и ян, по своей метафизической сути сводятся к единому Великому Пределу, ибо все они суть следствия Дао.

Однако Великий Предел захватывает именно тот момент космогенезиса, когда уже нет прежнего неразличимого единства, но существующее еще не дифференцировано, не развернуто. Поэтому об этом «великом начале, или великом едином» (тай и) говорится как об исходной точке мира, в которой сходится само Дао как «всеобщий закон вещей» и начало, порождающее небо и землю, инь и ян, в котором слияние и разделение бесконечны. Однако было бы неверным рассматривать Тай цзи только как начало развития вселеной, то есть исключительно в космогоническом плане. Это скорее универсальный принцип, присутствующий в каждом фрагменте бытия.

Само по себе Дао бессущностно и пустотно и стоит выше всех определений, классификаций, обнаруживаясь лишь как то, что дает какое-либо наличие и форму, то есть задает границы. И в то же время, выступая в качестве беспредельного начала, Дао всегда остается началом и концом всего сущего, то есть некой недостижимой границей, за и вне которых нет и не может быть ничего, кроме него самого. Это противоречие передает ту начальную наивную диалектику беспредельного и предела, которую можно обнаружить в этом учении. Великий предел выступает как скрытый источник движения Дао, как его творческая ипостась, в которой актуализируются все сокрытые потенции и разворачиваются в видимый материальный мир, распадаясь на двойственность, тройственность и т.д. 2 [26] Поэтому само Дао также трудно заметить в вечно изменяющемся, ускользающем непостоянстве вещей, как их вездесущую границу, которая, определяя и устанавливая сущее, неуловима в своих противоположных проявлениях: добра и зла, светлого и темного, холодного и горячего и т.п.

В сравнении пифагорейского и даосского учений нетрудно заметить много схожих положений, касающихся трансцендентной природы границы. Ее метафизическая сущность представлена в теокосмогенетическом плане, в противопоставлениях предела и беспредельного, в математической модели развития сущего. Примечателен и тот факт, что развитие идей этих древних философских школ совпадает по времени (VI в. до н.э.), несмотря на немалую географическую и культурную дистанцию между ними.

И все же философские интенции столь схожих по метафизическому умонастроению школ оказываются различны, если не сказать противоположны. Античный космос представлял собой конечное, прекрасно оформленное тело, ибо в нем сосредотачивалось бытийное основание сущего. Предел ограничивал беспредельное космоса, оформлял его в стройных пропорциях и исчислимых мерах. Беспредельное в этом смысле суть изначальное несовершенство, в недрах которого и происходит божественное определение и оформление, поэтому отношение к беспредельному, присущее пифагорейцам (а в целом и всему античному мироощущению), можно охарактеризовать скорее как негативное. В отличие от него даоское (соответственно древнекитайское) понимание беспредельности пронизывает священный трепет перед его величием и непостижимостью. Тай цзы — великая граница бытия и небытия, достичь его означало стать тождественным Дао, обрести гармонию единства всего сущего. Беспредельное здесь превыше предела не только в смысле совершенства, но и в силу его изначальности. Отсюда и мировоззренческое различие критериев восточной и западной философии в определении движения человеческого познания. Если в первой превалирует интуиция беспредельного как некоего фокуса человеческого сознания, то во второй — на передний план выступает логика предела и границ мирового порядка.

Соответсвенно характер источника любого ограничения мыслится по-разному. Тенденция к определению как процедуре налагания пределов на беспредельное целое остается, по существу, если не чуждым, то непонятным восточному духу актом. Проблема идентичности значит для восточного человека не больше чем проблема глобализации: она просто снимается в изначальном тождестве всего человеческого мироустройства с высшим беспредельным началом. Названные проблемы западного происхождения. Они, конечно, вовлекают в свою орбиту многие государства и нации, но по своим культурным основаниям остаются теми же. [27] Потому и решение этих проблем на сегодняшний день носит исключительно дискурсивный, дифференциирующий характер.