«Нутряная механика» «Заводного апельсина»

[141]

Философия Ф. Ницше стала одним из оснований того, что сегодня называется аналитикой желания. Выделив этическое (критикуемое) и эстетическое (превозносимое) отношения к жизни («Рождение трагедии») и определив человека как субъекта порывов и аффектов, т. е. тела 1, немецкий философ тем самым подготовили почву, на которой стала возможна философия желания.

Ретроспективный взгляд генеалога морали обнаруживает в истории человечества особую мнемотехнику. Насилие над человеком привело к зачатию памяти, означившему новый виток развития. Память, «резервуар яда» подавленных реакций, образовала двойное дно человека. Таков первый виток усложнения с сильным креном в сторону ressentment’а.

Память есть результат насилия. Она требует жесткой дрессуры. Но память необходима, чтобы о-дом-ашнить, о-христиан-ить человека-зверя, белокурую бестию, превратить его в нечто противоположное себе — социальное животное. Насилие над плотью, «образумление» 2 — орудие реорганизации нутра — направлено против прямой чувственности, его цель — искривить чувство, обезобразить желание. «Кривое» желание, сбитое с пути своей реализации, ведет к «самоотравлению» организма.

Мощная структура переорганизации (дрессуры) человека включает в себя ряд институтов: например, церковь, учебные/исправительные/лечебные заведения и др. (блестяще проанализированные М. Фуко) — [142] и представляет собой слаженно действующий механизм, механизм поточного производства ressentiment (человека подавленного желания, морального животного, которого Ницше противопоставляет человеку прямой чувственности, сверхчеловеку), дрессуры желания. «К этому… относится весь аскетизм: несколько идей необходимо сделать неизгладимыми, постоянными, незабвенными, «неподвижными», в целях гипнотизации всей нервной и интеллектуальной системы посредством этих «неподвижных идей» 3, — память руководит желанием, посредством плоти, через которую последнее находит выражение. Желание отождествляется с преступлением и влечет немедленное наказание — боль.

«Заводной апельсин» (“A clockwork orange”), роман одного из современных писателей, Энтони Берджесса, моделирует лабораторию дрессуры желания. Как, собственно, происходит дрессура? В начале романа мы встречаем молодого Алекса, который безнаказанно творит преступления, удовлетворяя собственные желания. Через некоторое время его арестовывают, и он попадает в тюрьму, откуда в лабораторию по «излечению» преступников, где становится первым испытуемым. Эксперимент заключался в том, что преступнику демонстрировали фильмы, содержащие сцены насилия, но так, что он не мог их не смотреть. Через некоторое время у пациента появилась тошнота и болевые ощущения, которые повторялись каждый раз, когда возникала ситуация насилия, или у него самого возникало то или иное желание, предполагавшее насилие над другим человеком. «Наш объект, как видите, парадоксально понуждается к добру своим собственным стремлением совершить зло. Злое намеренье сопровождается сильнейшим ощущением физического страдания. Чтобы совладать с этим последним, объекту приходится переходить к противоположному модусу поведения» 4, — так объясняется суть эксперимента. Здесь действует своего рода прививка памяти: каждый раз, когда желание активизируется, срабатывает рефлекс: насилие (которое и есть удовлетворение желания) вызывает у субъекта желания боль и тошноту (Алекс). «Вжигать, чтобы сохранилось в памяти: только то, что не престает болеть, сохраняется в памяти — такова древнейшая… психология на земле» 5, — пишет Ницше. И все это эксплицируется из формулы доброты: «Помни, что насилие — это дурно». Принцип заключается в том, чтобы научить тому, что не нужно делать, точнее, выработать привычку к действию, противоречащему глубинным инстинктам самого человека, и заложить в качестве [143] мотива нравственного поступка отрицание удовлетворения желания. И «вот вам истинный христианин!… Он с готовностью взойдет на Голгофу, лишь бы не распинать других (курсив мой. — Д.Б.); при одной мысли о том, чтобы убить муху, ему станет тошно до глубины души» 6. Поступок становится рефлективным, механическим.

Главный герой — машина прямой чувственности, его существо, полностью редуцированное к желанию: он не умен, не размышляет, не рефлектирует. Для него существует только закон желания, «добрый сунь-вынь». Желание, функционирующее по схеме прямого действия, — то, что делает Алекса самим собой. Его картина мира включает только два рода сущего: то, чья основная черта — желание, т. е. чистая направленная активность, и пассивное, т. е. объект желания. То, что не причастно желанию, для него не существует. Заведенная машинка желания, заводной Фаллос, — он знает только одну модель взаимодействия с миром: он возбуждает меня и я его насилую: опасная бритва и собственный фаллос (нейтрализация функции которых происходит только в период, начиная с «лечения», когда Алекс стал пациентом клиники по перевоспитанию преступников, до «реанимации», т. е. до момента операции) — орудия отношения к миру. Единственная его цель: разрядка, «порастрясти энергию» 7. Он существует в состоянии готовности к действию, он напряжен, он ищет свой объект: малейшее раздражение приводит его в активное состояние. Природа желания такова, что оно никогда не может быть полностью удовлетворено, но лишь временно.

Чтобы ни случилось, желание никогда не покидает Алекса: его не смогло уничтожить даже «лечение». Оно неизменно: оно скрепляет главного героя, удерживает его сквозь весь роман. (Даже в тюрьме, читая Библию, Алекс видит в ней предмет вожделения). Для него, как для человека желания, нет фигур подавления: они вводятся искусственно извне. Подавление желания понимается как насилие над самим человеком; убить желание — значит убить и Алекса. «Я… хочу спасти тебя от самого себя» 8, — говорит наставник Алекса П.Р. Дельтоид, раскрывая тем самым формулу перевоспитания. Сделать человека тем, что он не есть, — это называется забота.

Так всех героев романа можно разделить на несколько групп согласно их роли относительно фигуры желания: субъекты желания (Алекс и его компания), объекты желания (жертвы) и фигуры подавления. К последним относятся: священник, Министр внутренних дел, врачи и, наиболее любопытная фигура писателя Александра (Алекса), [144] пишущего роман о главном герое — «Заводной апельсин». Фигура автора появляется в романе дважды: в начале, когда он становится жертвой Алекса, и в конце, когда ситуация оборачивается и Алекс оказывается под попечением Александра, а позже, когда писатель его узнает, сам становится жертвой (партия, в которую входит писатель, доводит Алекса до попытки самоубийства). На протяжении романа Алекс несколько раз воспроизводит фрагмент текста «Заводной апельсин» и упоминает его название. Автор и роман замыкают текст на самом себе (совпадение имен писателя и главного героя не случайно). Именно писателю принадлежит право узнать Алекса (увидеть в жертве политических экспериментов преступника). Но это узнавание оборачивается против Алекса: писатель знает Алекса, потому что сам его написал; он знает Алекса как фигуру желания, знает его собственный внутренний механизм (механику желания) и тот механизм, по которому его выдрессировали действовать (механику подавления). Писатель знает Алекса, а это значит — в его руках орудие убийства желания: он создает ситуацию перманентного подавления желания, заставляя работать оба эти механизма одновременно, и таким образом ведет Алекса к самоубийству (которое тот совершает практически в беспамятстве). Желание не может долго существовать без разрешения, а отсутствие объекта делает реализацию невозможной. В человеке, чьей основной чертой является желание, сожительство памяти и желания приводит к «самоотравлению». Так дрессура оборачивается воспитанием человека к смерти: научение человека самоубийству как следствие невозможности удовлетворения желания (Алекс пытается покончить собой, выбросившись из окна). Как связано отсутствие объекта и стремление к смерти? Желание есть необходимо желание реального объекта. Следовательно, у прямого желания есть два пути: либо оно будет удовлетворено (если объект наличен) и нет (если он отсутствует). Основу дрессуры желания составляет подавление. A priori задачу подавления составляет устранение желания. Но практически она не реализуется, желание удается только сдержать от реализации. Однако ситуация, когда объект наличен, а удовлетворение невозможно — ситуация, противоречащая самой природе желания. Содействие двух противоположных механизмов создает противоречие, результатом которого становится самоустранение желания. Ключевую роль здесь играет искусственно созданная память, действие которой вновь вызывает болевые ощущения, стоит только желанию возникнуть. Так функционирует рекуррентная структура ressentiment 9. И герой после эксперимента представляет собой персонифицированную волю к смерти, самоотрицание жизни.
[145]

Иначе дрессуру можно понять как своего рода социальную кастрацию (в нашем случае временной). С той лишь разницей, что операция направлена не на убийство желания как такового, но на переориентацию его энергии. Происходит подмена объекта: вместо эротического объекта ему каждый раз подставляют моральный объект, вследствие чего желания приходят в смятение. Теперь человек, для которого мир — объект желания, сам делается орудием культуры. «Смыслом всякой культуры, — пишет Ницше, — является воспитание из хищного зверя “человек”», т. е. такого человека, сущностью которого является воля к власти, становление, постоянное самопреодоление (М. Хайдеггер), «ручного, цивилизованного животного, животного домашнего» и «все… инстинкты реакции и ressentiment’а [суть] орудия культуры». «Эти носители подавленных и жаждущих возмездия инстинктов, потомки всего европейского и неевропейского рабства… — представляют регресс человечества!» 10.

Роман можно понять как историю испытания желания. Сюжет, представляющий изменение главного героя, движется по кругу и проходит три стадии: желание в действии, т. е. нормальная жизнь героя (первая часть); потенциализация желания, кастрация или «лечение» (вторая часть); реанимация желания. Указателями изменений являются события ареста и попытка самоубийства. Первое предстоит подмене объекта желания и, соответственно, механизация субъекта желания (Алекса); второе — возращение нормального объекта желания, освобождение субъекта. Движение сюжета представляет субъект желания в развитии: он проходит стадию самоотрицания, приобретая в себе нечто, активное противоположное (не желание) и вместе с тем сохраняет самого себя (желание) потенциализированным, и возвращается к самому себе, вновь актуализируясь, но уже сохраняя в себе себя преодоленного. В начале герой един, представляя собой направленное желание. Далее происходит разрыв субъекта желания и самого желания. Субъект перестает быть единым, становясь субъектом двоякого: самого желания и нечто ему противоположного: того, что это препятствует его реализации. В конце субъект вновь становится субъектом желания, но вместе с тем он уже иной — он содержит в себе в снятом виде опыт раздвоения. Он меняет направление желания, но не объект его и не способ его реализации и называет это взрослением. (Дрессировка желания требует длительного времени, в то время как регенерация мгновенна: сжать пружину желания тяжело, зато выпрямляется она за счет собственных сил).

Если определить воспитание памяти, которая выводит желание в фоновый режим и программирует человека на выполнение определенных [146] нравственных действий как программу социализации, то и сама дрессура желания есть ни что иное, как социализация. Посредством нее человек желания становится идеальным элементом социальной структуры, каждый институт которой редуцирует человека к той или иной его роли (тюрьма — к преступнику, больница — к пациенту, политическая партия свободы — к жертве и т. п.). Только подавление желания делает возможным операцию этих институтов с человеком. (Если спросить само желание о такого рода социализации, то оно ответит: «цивилизуй мои сифилизованные beitsy» (Алекс) 11.

В романе государственное (внутреннее) внедряется в человеческое (нутряное), самое потаенное. Характерно, что Алекс, увидев в последний день эксперимента министра, не мог вспомнить, какими делами он заведует: «то ли внутренними, то ли нутряными» 12. То, что представляет собой техника воспитания памяти, есть ни что иное, как реорганизация внутренних структур: нутра. Сфера поступков усложняется за счет усложнения нутра. В структуру желание-удовлетворение вводится новый элемент: регулятор, он подавляет возникшее желание и перенаправляет его в другое русло. Создается своеобразный фильтр желаний: сеть табу, посредством которого в человеке образуется конфликт — ядро ressentiment. Действие как разрешение желания, заменяет реакция. С одной стороны, желание становится не прямым, т. е. самодостаточным, а средством. С другой, оно из двигателя действий переводится в фоновый режим, и становится подкладкой.

Название романа «A clockwork orange» можно понимать двояко: «заводной апельсин» и «заводной человек», так как слово “orangе” с английского переводится как «апельсин», а на малазийском означает «человек». Слово “clockwork” неоднозначно: с одной стороны, его можно перевести как «заводной» в смысле механизма, и тогда речь пойдет о том, что подавление желания делает человека подобным роботу; с другой — как «заводной» или «взведенный», тогда под сочетанием «a clockwork orange» будет пониматься буйство желания.

Дрессура, о котором идет речь в романе, эта своего рода переделка нутра, есть, по сути, социальный заказ на одомашненного человека, который выполняют тюрьма и клиника: чистое, активное желание делается орудием милосердия, пассивным добром; режим «взведенности», (естественного возбуждения) переключается на режим «заведенности». Итог: «машина, производящая добродетель» 13.