Вещи и слова

Эта статья, так же как и книга Мишеля Фуко «Слова и вещи», которая вызвана к жизни чтением произведения Х.Л. Борхеса (какого он не указывает), вызвана чтением эпического произведения художника и философа Томаса Манна «Иосиф и его братья». Томас Манн в этом романе-мифе (определение Б. Сучкова) в эпизоде сообщения Иакову о том, что его любимый сын Иосиф погиб, братьями Иосифа с помощью посредников, (делают они это, предъявляя ему окровавленную одежду Иосифа) пишет:

Мягче ли знак, чем слово? Это очень спорный вопрос… Слово доходит до сознания очень медленно… Знак нем, но по той причине, что он является сутью дела (выделено мной — Е.Я.) и должен говорить, чтобы быть «понятным». Он молча валит тебя замертво 1.

Итак! Что же первичней слова или вещи?

Мы думаем, что часто в истории человеческой культуры вещи определяют суть бытия.

В этой связи вспоминается удивительная запись Ф.И. Шаляпина:

Я разыскал дом Вагнера. Это огромное здание из мощных кубов железного гранита. Монументальный вход. Тяжелые дубовые двери с суровой резьбой. Я робко стучусь… но на пороге появляется мажордом в пышной ливрее. Was wollen Sie? —
 — Видеть господина Вагнера… В сумрачном вестибюле из серого мрамора сумрачно и холодно. На пьедестале, как скелеты. Рыцарские доспехи. Вход во внутреннюю дверь по обеим сторонам стерегут два каменных кентавра. Входу в кабинет господина Вагнера. Я подавлен его просторами и высотой. Статуи богов и рыцарей… Входит господин Вагнер… Я разыскиваю дом Моцарта. Домик. Полесадник. Цветы. Дверь мне открывает молодой человек. «Хочу видеть господина Моцарта. — Это я. Пойдемте… Вот стул. Вам удобно?» 2

Не менее ярко описывает кабинет Онегина А.С. Пушкин:

Итак! Слова или вещи?

Что такое вещи? Это продукт духовно-материальной культуры! То есть просто культуры. В них заключена суть человека. Существует формула: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». В ней заключены отношения между людьми, но суть в том, что на наш взгляд, это не определяет в полной мере наших отношений с окружающим миром.

Мы предлагаем другую формулу: «Покажи мне твое жилище, и я скажу, кто ты!» То, что окружает человека, больше говорит о нем, чем отношения с другим человеком. Это выше прекрасно показал Ф.И. Шаляпин и А.С. Пушкин.

С чего начинает общение с миром ребенок. С игрушки. Что такое игрушка? Вещь, в которой заключена вся культура человеческой жизни. Но он играет с предметом, вещью. И через него познает мир.

А.С. Мигунов пишет:

В доме ожидают гостей. Ребенок взволнован и постоянно рисует. Вот он нарисовал дорогу, по которой придут гости. Почему же у тебя дорога на заднем плане изображена гораздо шире, чем на переднем?
 — Так ведь оттуда будут ехать гости!
При желании здесь совсем не сложно увидеть здесь то, над чем десятилетиями ломали голову эстетик и искусствовед, доказывая право на деформацию в искусстве, доказывая принципы обратной перспективы… 4

Скажем, однако, что здесь не нужно ломать голову, а достаточно прочитать статью П. Флоренского «Обратная перспектива», в которой он блестяще доказывает естественность мышления ребенка в обратной перспективе, так как она показывает предметность его видения мира.

Академик Б.В. Раушенбах прекрасно показал, что на близких расстояниях и взрослый человек видит все в обратной перспективе. Предмет предстает перед ним как абсолютная реальность, как вещь, выражающая сущность увиденного 5.

Почему в качестве эпиграфа мы взяли русскую народную пословицу: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь»? Дело в том, что в ней как раз выражено сложное отношение между словом и вещью.

Слово выражает в полной мере сущность вещи. Меня можно назвать горшком, но нельзя поставить в печь. Потому что горшку здесь придан символический смысл, не выражающий функционального назначения этой вещи. Горшок существует для того, чтобы выполнять, в первую очередь, определенные практические функции, а не фиксировать его словесное наименование.

Конечно, предметы культуры, как уже говорилось, несут в себе духовно-материальное содержание. Но, будучи воплощением духа, идеального замысла, они начинают вести самостоятельное существование. Причем их материальное бытие отнюдь не безразлично сущности вещи.

Так, готический стиль в средневековой Европе был выражением не только религиозного сознания, но чисто материальным бытием средневекового города. Этот город замыкался крепостными стенами, и его пространство было ограничено ими, и потому культовые сооружения должны были подниматься ввысь, тем более, что строительный материал — кирпич позволял это осуществлять. Таким образом, готический собор был продуктом материально-духовной деятельности, а отнюдь не только выражением религиозного сознания.

Так же дело обстояло, например, с садами. Д.С. Лихачев пишет:

Во все века и во всех великих стилях сады были идеальным образом природы, вселенной. Упорядоченная же природа (выделено мною — Е.Я.) — это, прежде всего, природа, которая может быть прочтена как Библия, книга, библиотека 6.

Да! Были сады Семирамиды, был стиль регулярного французского парка, романтический стиль английского, японский сад камней.

Но, возникнув, они уже существовали как материально-идеальный объект, в первую очередь, как материальный, состоящий из искусственно выращенный деревьев, или сложенный из камней, то есть как некое упорядоченное вещество. Да, их можно было читать как Библию, как книгу, как Вселенную, но для этого они должны были уже существовать материально, вещественно.

Материал не безразличен образу, который из него создается. Так, скульптуры Праксителя и Торвальдсена создавались из мрамора не случайно, их нельзя было создавать из чугуна или гранита. Потому что они не обладают той теплотой, которую излучает мрамор, воспроизводя в скульптуре теплоту человеческого тела.

В дальневосточных культурах, особенно в японской и китайской, материальная сторона создаваемого предмета имеет огромное значение.

Всеволод Овчинников в своей книге «Ветка сакуры» пишет:

Естественность, натуральность японцы ценят прежде всего. Мастер не стремится продемонстрировать свою власть над материалом, свою способность делать фарфор похожим на бумагу, а слоновую кость на кружево. Между художником и материалом здесь не существует отношений повелителя и раба.
…Красота в понимании японцев должна не создаваться заново, а отыскиваться в природе. Выявить скрытую в природе красоту и порадоваться ей горазда важнее, чем самому пытаться создать что-то прекрасное. Художник должен открыть людям глаза на красоту природы.
…Ведь его цель — доводить камень, дерево, бумагу до такого состояния, в котором материал наиболее полно раскрывал бы свою природную прелесть 7.

Более того, для японского традиционного мышления характерно глубокое мифологическое свойство — превращать мертвое в живое. В знаменитой стихотворной форме хайку, возникшей в XVI веке, мы видим, как это происходит:

Здесь не только передано ощущение осени, но и мертвый опавший лист (вещь) превращается в живую бабочку, носительницу красоты и природного совершенства.

Вещь действительно говорит больше, чем слова. С древнейших времен существует обычай приношения даров. Иногда они говорят больше, чем дипломатические уверения и торжественные речи на посольских и дипломатических приемах.

Волхвы тоже принесли в Вифлеем дары новорожденному Христу, свидетельствующие о преклонении перед божественным младенцем. Слов не было, были только дары!

Что же они принесли в дар младенцу Христу и что эти дары означали, что символизировали? «…И вошли в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и падши поклонились Ему; и открывши сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну» (2:11, от Матф) 9.

Какой же символический смысл имели эти дары? Толкователи «…в золоте, принесенном Христу, видели указание на Его царское достоинство, в ладане — почитание его как Бога, а в смирне — указание на смерть Его, как человека» 10.

Это толкование подтверждает крупнейший знаток и толкователь Евангелия Б.И. Гладков. Он пишет:

«В выборе даров усматривается особое значение: золотом платили дань царям, ладаном курили при богослужениях, а смирною намазывали тела умерших для замедления разложения; поэтому, следует считать, что волхвы принесли Иисусу: золото — как Царю, ладан — как Богу, смирну — как Человеку» 11.

Эти вещи-символы изобразил Иероним Босх (XV — нач. XVI вв.) в своем гениальном триптихе «Четвертый король» 12.

Но иногда дары носят зловещий характер. Так данайцы (т.е. греки) преподнесли троянцам деревянного коня. Троянский мудрец Лаоокон предупреждал своих сограждан: «Бойтесь данайцев, дары приносящих!», но они не послушали его и втащили огромного коня в свою крепость. Что за этим последовало известно: Троя пала!

Можно приводить бесконечные примеры, свидетельствующие о том, что вещь оказывается сильнее слова, но важно выяснить универсальную диалектику их взаимодействия.

П.А. Флоренский в письме к В.И. Вернадскому от 30 ноября 1927 года пишет: «…Хочу высказать мысль… о существовании в биосфере … того, что можно было бы назвать пневматосферой, т.е. о существовании особой части вещества (выделено мной — Е.Я.), вовлеченной в круговорот культуры… Есть много данных … намекающих на особую стойкость вещественных образований (выделено мной — Е. Я.), проработанных духом, например, предметов искусства» 13.

Итак, по мнению П. Флоренского, существует вещество, особо стойкое вещество, проработанное духом, т.е. такое вещество, которое, впитав в себя дух, вовлекается в круговорот культуры, т.е. начинает вести самостоятельную жизнь как некая ценность этой культуры и быта, не требующая словесного выражения. Действие вещества подчас начинает носить символический ритуальный характер: дары, подарки, предметы быта (вспомним кабинет Онегина), показ мод, выставки книг, всевозможных товаров не требуют, как правило, словесного сопровождения; вещи говорят сами за себя. Более того, вещи часто оказывают конкретные позитивные воздействия на жизнь людей. Так, в средние века во время эпидемий чумы беспрерывно звонили колокола, и их звон оказывал позитивное воздействие на здоровье людей.

Сегодня главный звонарь России Игорь Коновалов говорит о том, что колокольный звон оказывает влияние на излечивание людей от некоторых болезней, т.е. в веществе колокола заключен тот самый дух, о котором говорит П. Флоренский, который через это особо стойкое вещество включается не только в круговорот культуры, но и в реальную физическую жизнь.

Освальд Шпеншлер в своей знаменитой книге «Закат Европы» пишет о том, что с XIX века европейская культура постепенно превращается в цивилизацию, для которой не нужно искусство, происходит отречение от культуры ради техницизма.

После ампира — пишет он — «…зодчество превращается в художественную промышленность. Здесь орнаментальный, выразительный язык и с ним история искусств обретает свой конец» 14. (выделено мной — Е.Я.)

И не только искусство, вся европейская и не только европейская, но и североамериканская культура превращается в делание вещей, которые теряют свой сакральный, символический смысл. Становясь носителями меркантильных ценностей, становятся знаками материального благополучия и «процветания».

Этот процесс наиболее явно уже проявился в художественных течениях начала — середины ХХ века: авангарде, модернизме, постмодернизме.

Для авангарда и модернизма характерно стремление ввести вещь, предмет в произведение искусства. Играть с ним как с художественным объектом.

Уже у Маяковского мы читаем:

Или:

Водосточные трубы, мраморная слизь, бронза — все это становится носителями уже социальных, идеологических ценностей, образами реальной жизни.

В изобразительном искусстве это делают, например, Р. Раушенберг, выставляя писсуар в качестве скульптуры (1951), а Дж. Дайн — лопату в качестве «Лопаты» (1961).

В постмодернизме вещь, предмет уже просто становится произведением искусства: боди-арт, перфоманс, поп-арт — это все превращается в артефакты, т.е. объекты, взявшие на себя функции искусства 15.

Сегодня вещь становится главным носителем «культуры», ее значимость определяется не духовно-функциональным смыслом, а ценой, имиджностью.

Ж. Бодрияр при анализе вещи ввел понятие «бесконечное потребление» 16, но дело, на наш взгляд, заключается в том, что сегодня не человек потребляет вещь, а вещь потребляет человека. Окружающие человека вещи диктуют ему стиль поведения, выбор имиджа (писатель, художник, предприниматель, артист, ученый, репортер и т.д.). И все это осуществляется рекламой, заменившей духовно-символическое значение вещи, безудержным желанием навязать человеку именно это, суггестия вещи становится абсолютной, бессмысленной и оскопляющей человека. Такова метаморфоза вещи в истории человеческой культуры. Все продается и все покупается! И чем пошлее предлагаемый предмет, тем наглее и навязчивее реклама. И это уже становится признаком не только американской, европейской или японской действительности, но и нашего российского существования 17. Где же выход? Как нам вернуться к человеческой жизни. Избавится от вещизма и бездуховности?

Как же нам избавится не от вещи, а от вещизма!

На наш взгляд, это возможно только в том случае, если человечество обратится к активному освоению пневматосферы, т.е. вещества, вовлеченного в круговорот культуры. Это вещество живет в биосфере и должно стать предметом пристального внимания и освоения человеком.

Вещи нужно вернуть ее сакрально-символический смысл, она должна жить так, как она живет в народно-мифологическом слое 18 культуры, где она незаменима как духовная ценность, как символ принадлежности человека к Всеобщему.