Прежде чем перейти к рассмотрению литературно-критических работ, посвящённых данной теме, хотелось бы обратить внимание на те детали биографии Дж. Сантаяны, которые повлияли на его отношение к вопросам религии.
Джордж Сантаяна (1863-1952) родился в Испании, крещён в католичество. Красота средневековых храмов и богослужения остались в памяти на всю жизнь. Семья — традиционно католическая, но отец — юрист, дипломат, ценитель красоты, склонный к созерцательной жизни, приверженец идей Возрождения, рассматривал традиционные религиозные системы как искусственные, т. е. не более чем человеческое изобретение. Оказал огромное влияние на мировоззрение сына. Мать — энергичная женщина с задатками флибустьера, из тех верующих, для которых самое главное — расписание церковных мероприятий.
В 1872 году, после развода родителей, Сантаяна переезжает к матери в Бостон, Новая Англия. «Моё католичество и латинский склад ума противопоставили меня старому Бостону сознательно и иногда очень жёстко». Господствуют пуританские нравы кальвинистского толка, с их убожеством, духом стяжательства, когда материальное процветание связывается с неким «Божественным предопределением», и, одновременно, с отвлечённым ханжеским морализаторством, «благородной традицией в искусстве», т. е. застойными формами. Католицизм рассматривался как средневековый предрассудок, бытующий среди невежд.
Сантаяна, попав в этот мирок плохо сложенным переростком, не знающим языка, но проявляет одарённость, упорство и в старших классах побеждает в поэтическом конкурсе. Рано познает одиночество — «книгу, которую следует читать с карандашом в руках». Окружающий мир ценит не за физические прелести, но «за те интуиции, что он может подарить», остальное расценивает как «прах во рту», «совершенно неперевариваемый». Посещает церковь немецких эмигрантов ради певшего там хора. Не посещает католических соборов, жёстко высказывается по поводу церковного изобразительного искусства. «Ни одна религия не дала картины божественного, которую люди не воспроизвели бы с изрядной безнравственностью». Признает непреходящую ценность надчеловеческого. Двойственное отношение к религии прослеживается в целом ряде работ. Перед I Мировой войной покидает США навсегда. До конца жизни — подданный Испанской короны.
Сантаяна и в вопросах религии во многом остаётся «Моной Лизой», возможно, не которые наблюдения над его литературно-критическими статьями помогут приоткрыть доступ к этой тайне. Как многократно замечали, у Дж. Сантаяны — редкое дарование, в нём сочетается талантливый философ и талантливый литературный критик. Хотя его критика весьма специфична, он чаще всего избегает истолкования собственно литературных произведений и лингвистического анализа. Что же касается религии, то она предстаёт в терминах мифа и метафоры, но, как правило, без анализа последних. Напрашивается вопрос: действительно ли это литературно-критические работы в нашем традиционном понимании этого термина?
Сантаяну особенно интересует проблема столкновения интересов. Трагическое и тема смерти занимают большое место, что отчасти объясняется желанием построить «систему без иллюзий». Жизнь трагична из-за невозможности идеала («трагическая платоническая маска» по И. Сингеру). Но, полноценная жизнь — произведение искусства, и первый шаг к его созданию, по Сантаяне, осознание того, что «прах есмь, в прах обращуся», другой жизни не будет, а эта, в переменчивом мире, — суетна, понимание этого — «начало серьёзности». Попытки наставить человека на стезю добродетели обещанием будущей жизни или конечного торжества добра над злом — своего рода подкуп и введение в заблуждение, отрицательно сказывающиеся на способности человека к жизнеустройству (атеистически окрашенная мысль). Встречное предложение: «В наше время, с нашими широкими и осознанными историческими предпочтениями, мы имеем возможность найти в иных, чем у наших предков, обрядах и доктринах отражение конечной истины». С позиции подобного «раскрепощения» рассматривается вопрос.
В статье «Отсутствие религии у Шекспира» Сантаяна указывает на недостаток религиозного опыта, «странное безразличие к вере» у великого драматурга. Духовные лица, присутствующие в произведениях, ведут себя как миряне. Философия героев Шекспира — «…единственно возможная для безбожного мира». Но в драме, по Сантаяне, человеческим страстям «…религиозное воображение придаёт большее содержание и глубину». Шекспир же «рисует человеческую жизнь во всём её богатстве и разнообразии, но оставляет эту жизнь без оформления и, следовательно, без смысла. «Не язычник, не варвар ли он? Шекспиру Сантаяна противопоставляет эпических поэтов. Он всегда подчёркивает близость поэзии и религии: «религия — поэтическая идеализация, выведенная на космическую сцену». Гомер — «главный поверенный греческой религии». Языческая поэзия «освещала всё человеческое золотым светом утра», она полнокровна, преисполнена спонтанной радости жизни, посему Гомер — поэт «первый, лучший и самый поэтичный». Данте — «правоверный истолкователь католицизма», более тонкий, зрелый интеллектуально, но проигрывающий по размаху и жизнеутверждающей силе, при некоторой непоследовательности (ведь «христианство — эклектично, быть целиком христианином невозможно, пока учение не приспособится к реальности»). Для обоих поэтов природа немыслима без сверхъестественного. Их вселенная есть некая цельность, разум и воображение овладели ей полностью и населили её. (См. также «Поэзию варварства»).
В статье «Три философских поэта» — сходные мысли, с языческой доминантой. Лукреций показывает нам «чудесный спектакль», мир, космос, как «великая машина, все части которой взаимодействуют, подчиняясь жизненному процессу», а «высоты поэзии говорят языком богов». «Фауста» Гёте Сантаяна связывает с новым язычеством, пришедшим из Греции через Италию. При длительных разговорах о христианстве у Сантаяны, Христос не упоминается, цитируется лишь Старый (Ветхий) Завет. Однако сравнение Шекспира с эпическими поэтами «хромает». Они имеют дело с космическими темами, их мир — мифический, вдохновляющая идея обезличена. Дань традиции. Следствие: изображение жизни «опосредованное и отчасти неправдоподобное». Драматургам поэтому не нужно «надчеловеческого обрамления их картин».
В греческой трагедии довлеет идея рока: «желающего судьба ведёт, нежелающего тащит», — жизнь представлена цельно, хотя и в миниатюре, человеческое поглощается божественным. Христианство же не смогло выразить себя в драматической форме: художественный уровень средневековых «мираклей» крайне низок.
Две составляющих цивилизации — культура и религия — происходят из разных источников. В Британии времён Шекспира невозможен другой культ, кроме христианства кальвинистского толка — для Шекспира выбор между полнотой жизни и глубиной веры предопределён. В «Гамлете» призрак отца — из мира теней, предков-богов, уверенность принца в необходимости отомстить — чисто языческие проявления. Колебания принца — недостаточное свидетельства даже «частичного» присутствия христианства.
Таким образом, по Сантаяне, языческий миф доминирует в поэзии, как консолидирующее начало, т. е. сообщающее целостность и полноту высочайшим образцам, в драматургии же христианская мифология не получила и не может получить адекватного отражения, не может выступать в указанной роли по обозначенным выше причинам.
Добавить комментарий