Одной из самых острых и интересующих общественное мнение проблем является проблема эвтаназии — легкой безболезненной смерти.
Проблема эта вышла за рамки медицины, так как эвтаназия осуществляется ради блага пациента, а точная категория наполнена мировоззренческим содержанием и связана с такими ценно- [93] стными понятиями, как смысл жизни и качество жизни.
В проблеме эвтаназии заложена антиномичность, ибо в ней проявляются взаимоисключающе позиции, сформировавшиеся в истории культуры.
Прежде всего, необходимо отметить культурологическую оппозицию Восток — Запад. Жизнь в культурах Востока традиционно не противопоставлялась смерти. Смерть в буддизме понимается как возвращение к истокам бытия, слияние с великой пустотой, и поэтому она не есть зло, а есть уход от страданий, которыми наполнена жизнь.
Отношение к смерти в западноевропейской культуре прошло длительный путь эволюции — от понимания смерти как естественного продолжения жизни души в первобытной культуре до противопоставления жизни и смерти, вытеснения смерти из спектра ценностей в современной культуре.
Такое понимание смерти предполагает негативное отношение к страданию, порождает попытки изжить его из жизни и максимально облегчить переход к смерти, и этим объясняется возрастающее количество сторонников не только пассивной, но и активной эвтаназии.
Этический смысл эвтаназии заключается в достижении блага пациента, а благо в контексте западной рационалистической традиции означает не только отсутствие физического и духовного страдания, но и достижение определенного стандарта качества жизни. Если жизнь не выдерживает требований стандарта, то она может быть прекращена либо по желанию самого пациента (добровольная активная эвтаназия), либо без выражения его желания в случае бессознательного состояния при соблюдении некоторых юридических процедур.
Общество и государство берет на себя функцию, которую ранее выполняла семья — заботу об умирающем, и оно же берет на себя ответственность за прерывание жизненного процесса в случае проведения эвтаназии.
В рамках современной биоэтики усиливается тенденция трактовки смерти как функции отношения «врач — пациент», и тем самым смерть лишается ореола таинственности, попадал в прагматическую ситуацию «действие — результат».
Между тем, противники активной эвтаназии, соглашаясь с [94] необходимостью бороться с физической болью, настаивают на том, что ни врач, ни государственные структуры не вправе решать, когда и во имя чего следует прервать жизнь человека, которая и на своем последнем этапе может быть наполнена глубоким смыслом завершения земного пути.
В западноевропейской культуре существует традиция, идущая от Б. Паскаля, рассматривать страдания человека как ценности, необходимые для выражения эмоциональной полноты бытия, прихода к высшему смыслу, часто понимаемому как соединение с Богом. В русской религиозной философии Л. Карсавин, не принимая рационалистического оптимизма, утверждал всеобщий характер страдания, которым пронизана и жизнь, и смерть, и посмертное бытие.
В дискуссиях по проблеме эвтаназии сталкиваются два типа гуманизма — рациональный, стремящийся утвердить смысл жизни, основанный на «положительных» ценностях, отсутствии страдания, подкрепляемый правом личности на самодетерминацию, и иррациональный, отказывающийся признать деление ценностей на положительные и отрицательные, рассматривающий жизнь и смерть не в оппозиции, а в единстве, утверждающий самоценность каждого мгновения жизни, включая переход к окончанию земного пути.
Добавить комментарий