Культ, культура и небытие

[72]

Неверующих людей, к счастью, не существует. Различие между верующими и «неверующими» только то, что верующие верят в Бога — бесконечную жизнь, а «неверующие» верят в смерть. С этой точки зрения, отношения между культом, культурой и небытием одновременно взаимоисключающие и взаимополагающие: в пространстве веры культура заменяет (символически моделирует) божество, оказываясь тем самым посредницей между Первоначалом и его отрицанием. Не случайно в книге Бытия говорится о том, что изобретателями орудий труда, равно как и первых музыкальных инструментов, стали потомки братоубийцы Каина (см.: Быт.4). Мистическим и логическим образом указанных отношений является Крест. Вертикальную основу мирового креста образует божественная энергия — Фаворский свет, исходящий от Абсолюта и пронизывающий весь сотворенный космос сверху донизу — вплоть до тьмы кромешной, до ада. Со своей стороны, онтологическую горизонталь креста образует тварный мир как таковой, в его относительной завершенности и самоценности, где решающую роль играет различение дел правой и левой руки — правды и кривды. В принципе, таков логос любой христианской цивилизации, в особенности же цивилизации православно-русской, ибо именно в России «все концы сходятся, все противоречия вместе живут» (Ф.М. Достоевский). Если к указанной вертикали нетварных энергий и горизонтали тварного бытия прибавить ещё диагональ культуры, постоянно колеблющейся между светом и тьмою, [73]
между святостью и демонизмом, мы получим принципиальную метафизическую схему цивилизации: (рис. 1):

Еще более наглядно та же схема выглядит в круговом исполнении. В центре цивилизации находится религиозное ядро, включающее в себя веру народа и его священный язык, на котором он говорит с Богом. В русской цивилизации это, соответственно, христианская вера и славянский язык. Вокруг указанного ядра располагается цивилизационные оболочки, начиная с интеллектуально-нравственно-художественной (собственно культура); далее следует государственно-политическая сфера — область соединения священства и царства, духовной и светской власти; наконец, внешнюю форму цивилизации образует её хозяйственно — экономическая и технологическая жизнь, «тело власти», излучающее её сипу на весь остальной космос. Как в качестве креста, так и в форме круга христианская цивилизация являет собой единство, в котором по неисповедимому промыслу Божию борются друг с другом добро и зло. Образы, символы, знаки, стереотипы культуры ~ [74]
это духовно-смысловая иерархия («лествица»), одновременно сближающая и разделяющая между собой Сущего и сущность. Применительно к круговой схеме это означает, что некоторые оболочки цивилизации — в частности, культура и искусство — могут иногда значительно отдаляться от её онтологического ядра, или даже вовсе противоречить ему (рис. 2):

Итак, цивилизация — это уникальная соборная человеческая сущность, развернутая в истории. В качестве социальной личности цивилизация обладает относительным единством своего духовного и материального бытия, в то время как культура — это преимущественно светская (и уже потому сниженная) ипостась духовного существования соответствующего социума русской цивилизации, Петр Великий заимствовал у Запада прагматический постав жизненного мира, однако не мог (да и не хотел) изменить само духовное ядро России. На реформы Петра Россия ответила подвигом Серафима Саровского, поэзией Пушкина и победой над коронованной буржуазной революцией в лице Наполеона. Названные события суть знамения, символизирующие возврат России на православную духовную почву после западнических реформ Петра и Екатерины. Хрестоматийно известны слова Достоевского о том, что русский человек не согласится на что-либо меньшее, чем на всемирное братство по христову закону. По существу о том же [75]
мечтал и Лев Толстой. Со своей стороны, скромный библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров вынашивал проект всемирного бегства от равнодушной к Истине жизни капиталистического города на другие планеты. Крупнейший отечественный консерватор Константин Леонтьев прямо проклинал Европу как родоначальницу либерально-эгалитарного смертолюбия и призывал русского Царя ввести в империи коммунизм «сверху». После всего этого не удивительно, что социалистическую революцию Россия переживала как мировое спасение, а Третий Рим за три дня стал Третьим Интернационалом.

Из всего сказанного следует один существенный — для нашей темы — вывод: культуре (и, соответственно, этике, эстетике и культурологии) нужно бы держаться скромнее, «знать свой шесток». Культура в метафизическом измерении — всего лишь тонкая колеблющаяся грань между духовными материками бытия, одна из средних (иногда даже «слишком средних») оболочек цивилизации. Героические попытки постмодернистов выйти за границы культуры (любых «длинных» идеологий, в том числе кудожественных и моральных) остаются утопией именно потому, что предпринимаются в границах самой культуры. Судить об Ином — о человеке и тем более о целой цивилизации — только по светским (то есть заведомо условным, секуляризованным)) формам его духовной жизни — достаточно поверхностное занятие. Человек, как и народ, может быть духовно высок, но культурно скромен (Наташа Ростова «не удостаивает» быть умной), и наоборот, богат «цветущей сложностью» культуры именно в пору своего увядания («осень средневековья»). В мистическом плане самодостаточная культура не столько раскрывает, сколько скрывает от человека бытие. Как мы заметили выше, культурная оболочка цивилизации может далеко отходить от её духовно-ценностного ядра или даже вовсе противоречить ему, что неизбежно приводит, в конце концов, к культурной революции. Последнее характерно именно для России, где на протяжении XVIII — ХХ веков культурная революция происходила по меньшей мере трижды (петербургская Россия, советская Россия, постсоветская Россия), и каждый раз православно-русское ядро нашей цивилизации решительно сбрасывало с себя ставшую для него чужой культурную «кожу» — порой весьма болезненно для обросшей этой кожей интеллигенции. Как писал Р.-М. Рильке, «ничто из того, что идет извне, не пригодится России… Тяжелая рука Господа-ваятеля лежит на ней как мудрая отсрочка. Пусть эта страна испытает все, что ей причитается, тогда медленнее и яснее свершится ее судьба» 1.