Скрытой или явной целью работы философа является в некоторой мере оспаривание и даже отрицание предыдущих философских систем путём создания собственной (исключением являются лишь философы, развивающие и защищающие систему, созданную их предшественником, — например, Зенон). Таким образом, в философии искусственно создается кризисная ситуация, путём которой происходит переход к новому мировоззрению. Иногда кризис не порождает существенного отклонения от привычного, но в иные периоды происходит резкий перелом.
Известно, что Шопенгауэр мечтал, чтобы после распространения его учения уже невозможно было философствовать по-старому. Он досадовал на «непонятливость» публики, проклинал её глупость и даже, согласно свидетельству Рассела и исследованиям профессора Нарского, нанимал специальных корреспондентов, которые докладывали ему обо всех реакциях света на его сочинения. Но надежды на перелом, кризис не оправдывались, — студенты даже не посещали его лекций, предпочитая модного Гегеля, его сочинения даже не критиковались. Казалось, что философия идёт своим путём, на который работы Шопенгауэра не оказали ни малейшего влияния. Но последствия проявились позже. Учение Шопенгауэра разрушило то, на что ни разу ещё не посягали самые смелые философские идеи, — оно абсолютно отняло всякое значение у философии не только как у средства объяснения мира (в этом случае ещё можно было бы спорить), а вообще как у занятия, естественной человеческой потребности в познании. В истории развитии философии происходили кризисы, когда у неё отнимались какие-либо права, например, найти первоосновы и цели сущего (софисты), познавать реальность (скептики) и др., но ещё ни разу с такой грубой откровенностью не заявлялось, что философствовать бесполезно, потому что всё равно жизнь — бесконечное мучение, и все, в конце концов, умрут. «Принцип бытия мира не имеет совершенно никакого основания» 1, — заявляет философ, и за этой фразой стоят не двусмысленные умственные блуждания, а раз осознанная ужасная реальность, кровавая бесконечность истории, перед которой всякое [29] философствование выглядит жалко и бессильно. Философия веками считалась имеющей право на некоторое обособление от реальности, она строила свои принципы, и в работах средневековых философов почти не встречается намёка на жизнь «нефилософствующих», на страдания и пытки, это было просто не принято, в крайнем случае, философ обращался к литературной деятельности. Шопенгауэр же прямо в своих трудах на разные лады доказывает, что философией на самом деле не спасёшься, она — самообман. Все его положения о воле к жизни как основе мира, об отсутствии закономерности в развитии общества есть не столько новая концепция, сколько способ преподнесения его главной идеи, согласно которой: «Мы должны быть несчастны, и мы несчастны» 2.
Учение (если можно так его назвать) «теоретика вселенского пессимизма», несмотря на очевидность положений, произвело потрясающее воздействие, выведя на сознательный уровень обходимые ранее в философии молчанием размышления, вдохновило новых философов своей правдивостью. Парадоксально, но на самом деле сам Шопенгауэр вовсе не ожидал таких последствий. Как уже упоминалось, он действительно рассчитывал на то, что его идеи будут замечены и оценены, он жаждал восхищения, но, если обратиться к его биографии, возникает впечатление, что сам «теоретик вселенского пессимизма» вовсе не был несчастен, по крайней мере внешне. Рассел в «истории Западной философии» довольно едко пишет, что Шопенгауэр вёл спокойную, не омрачённую горестями и отнюдь не свойственную аскету жизнь и, ни в чём себе не отказывая, проживал наследство. Он же однажды искалечил женщину, столкнув её с лестницы за надоедливую болтовню, — он, написавший обличительное «о ничтожестве и горестях жизни». Рассел как бы косвенно утверждает, что Шопенгауэр сам недостаточно осознавал поведанные им страшные истины, а его желание быть услышанным — только желание прославиться. По словам исследователей, он сам не оценил кризиса, к которому привел философскую науку, а став популярным уже в конце жизни, обрадовался — и только. Значительной философской школы он не оставил, но масштабы произошедших изменений были огромны, — как известно, именно Шопенгауэр предугадал и предвосхитил основные линии развития философии 20 века [30] с его вниманием к индивидуальности «в чистом виде», сближением философии с психологией и литературой, вниманием её к социальным проблемам. Нарский утверждает, что без Шопенгауэра не появились бы Ницше, Юнг, Ясперс и, наконец, Фрейд.
Но кроме влияния идей философа собственно на развитие науки существует ещё (хотя и реже рассматривается) и влияние их на читательскую аудиторию, хотя степень её отклика может не соответствовать значимости философской школы, а её оценки и интерпретация не совпадать с замыслом автора. Таким образом, возникает социальный кризис, порождённый новым учением, и иногда он бывает очень силён. В случае шопенгауэровской философии в некотором смысле (и для некоторых) это была катастрофа. Если до этого каким-то образом ещё держалось мнение, что страдание, на которое принято закрывать глаза является неотъемлемой частью бытия, то после сетований Шопенгауэра протест и возмущение стали прорываться наружу, особенно среди молодёжи. Но возмущение это, согласно тому же учению, не было деятельным и активным, оно не стремилось изменить положение вещей, скорее наоборот — ввергало последователей в отчаяние, так как способа борьбы, кроме пассивного ухода, новая философия не подразумевала.
Общественное потрясение было настолько сильным, что, по свидетельствам Нарского даже дом философа стал «объектом паломничества», особенно рвались туда студенты. Целостное же и индивидуальное осознание сущности вселенского пессимизма пришло позднее, и жертвами его оказались те же молодые люди. Наиболее мобильные в интеллектуальном отношении, не отягощенные предрассудками, они оказались беззащитными перед унылой, но абсолютно неопровержимой шопенгауэровской логикой страдания, причём страдания не ради высокой цели, но совершенно бессмысленного и даже унизительного, так как воля выносилась вовне, превращая человечество в объект издевательства. В сущности, Шопенгауэр высказал ту «истину», по краю которой на самом деле ходят все, не всегда за повседневной деятельностью (с точки зрения философа, бесполезной) это осознавая. Томас Манн недаром назвал Шопенгауэра предтечей психологии (Фрейда). Он впервые совершил запретное — вскрыл защитные механизмы, сужающие сознание настолько, чтобы не сойти с ума в этом мире, где несчастья и горести множество раз в течение даже одной жизни лишают её смысла, а в масштабах [31] планеты множатся в ужасающих размерах. Современники философа спаслись тем, что просто (по многим причинам) его не слушали. Но спустя буквально десятилетие, и не только на родине Шопенгауэра, выявились последствия, и они были настолько сильны, что даже писатели обратились к этой теме, создав новый тип героя — заражённого (иногда смертельно) новой философией.
Один из таких примеров (основанный на типичных для того времени фактах) — в романе Э. Золя «Радость жизни». Неудачник Лазар, безуспешно ищущий себя в жизни, едет учиться и в университете попадает под влияние философии пессимизма. Возвращается он уже «погибшим», целыми днями рассуждает о неизбежности «конечного самоубийства», необходимости «взорвать весь мир с помощью колоссального снаряда» 3. Положение его усугубляется тем, что избавиться от тоски путём предложенного Шопенгауэром «ухода», освобождения от страстей и эмоций, герой не в состоянии; акт полного принятия философии и следования ей у него (как и у многих его современников) не завершён — ужас и бесцельность мира осознаны, а «философски» отнестись к этому (как сам Шопенгауэр) он не в состоянии. Лазар попадает в порочный круг — согласно новому мировоззрению бездействует, машет рукой на собственное развитие, а скука и неудовлетворённость собой порождают отчаяние. Герой не кончает самоубийством (а могло быть и такое), но и не восстанавливается, напротив, полностью уходит в душевную болезнь. Знакомство с пессимизмом заканчивается для него личностной катастрофой.
Трудно определить «степень участия» Шопенгауэра во множестве таких катастроф. Золя не случайно замечает, что философия была «плохо понята» героем, что он (и не только он) воспринял «лишь остроумное брюзжание гения» 4. Кроме того, несомненно, все остро воспринявшие новые идеи уже имели определённые психологические особенности, — Лазар, к примеру, происходил из рода Ругон-Маккаров, где многие члены, как известно из остальных произведений, были душевнобольными. Но, с другой стороны, не уколись он так рано об опасное веретено, до возникновения возможности критически отнестись к новому, возможно, сумасшествие [32] не затронуло бы его. Талантливый, но тщеславный Шопенгауэр, творящий по принципу
достиг своей цели, и хотя суть его философия гуманистична и компенсирует вековое невнимание к несчастьям человечества (хотя и не в индивидуальном контексте — это произойдет позже), но «гуманизм» его способен привести в отчаяние и погубить вдумавшегося в положения, через которые он выражен.
Добавить комментарий