Экономические, социальные и культурные проблемы малочисленных народов Севера в последние 20 лет привлекают к себе особое внимание в силу разных причин. Среди них — динамика развития районов Крайнего Севера, демографические и социальные изменения внутри этносов, изменение языковой ситуации, сопровождающееся утратой языков, смена культурных приоритетов, наконец, рост общественного самомознания и активизация этнополитических движений. По разным причинам многие из этих проблем, каждая из которых является предметом практического приложения какой-либо гуманитарной научной дисциплины, не находят разрешения, несмотря на все усилия, предпринимаемые как со стороны федеральных органов власти, так и со стороны представителей самих малочисленных этносов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ. Настоящая работа представляет собой опыт осмысления того места, которое занимают исторически малочисленные народы Российской Арктики в многоаспектной историко-культурной дихотомии «Восток — Запад».
Для развития хозяйства западного типа характерным является становление производящего хозяйства и постоянная динамика увеличения производительности. Это может быть обусловлено теми особыми природно-климатическими условиями, которые характерны для Европы, в особенности для ее северной части (Атлантическое побережье, Балтийский регион, Скандинавия). Данные природно-климатические условия, как представляется, способствовали становлению преобразующего начала как в материальной, так и в духовной культуре Запада, где динамика смены видов хозяйствования становилась едва ли не самоцелью. В противоположность этому, для хозяйства Востока в самом широком историко-географическом понимании характерен присваивающий тип хозяйства с консервативно-охранительным отношением к окружающей природе и способам ведения хозяйства. Этот тип хозяйственной деятельности был и остается весьма эффективным для умеренных и субтропических климатических зон. Таким образом, в плане различий в хозяйственно-культурных типах противопоставление «Запад — Восток» соотносимо с противопоставлением «Север — Юг».
Столь же существенными противопоставлениями характеризуются и общественные отношения на Западе и на Востоке. Архаические формы общественной организации Запада выработали такие формы социальной организации, для которых характерна высокая степень личной свободы и индивидуальности и исключительная демократичность, примером могут служить тинги в Скандинавии или Новгородская республика в Древней Руси, территория которой охватывала весь северо-запад России. Монархические формы правления в позднеантичную эпоху и средние века, равно как и европейские монархии Нового времени, соотносятся скорее с диктаторской формой правления, известной со времен Римской республики, нежели с деспотиями восточного типа, поскольку для них не характерна [88] тоталитарность как в области материального производства, так и в области духовной культуры (за исключением, может быть, религии). Европейский тип стремления к изменению форм правления обычно был направлен не против властвующей персоны, но против существующей формы правления (от монархии к республике, от буржуазной республики к социалистической и т. д.). Формы общественной организации Востока предусматривали гораздо меньшую степень личной свободы человека хотя бы в силу определенной стереотипности поведения, в отношении социальной организации на Востоке преобладает тот же консервативно-охранительный подход, а смена власти чаще всего выражалась не в смене самих форм правления, а в замене одного деспота на другого или перемене правящей династии без преобразования форм власти.
С точки зрения этногенеза и этнической истории народы Российской Арктики — это народы, однозначно принадлежащие к Востоку. Прародиной большинства тех этнических групп, которые представлены в этих регионах, являются различные районы Центральной Азии — Алтай, Восточная Монголия, Северная Маньчжурия. Миграции отдельных групп предков современных малочисленных народов Арктики в северном и восточном направлениях были связаны, скорее всего, с периодическими изменениями климата и приходились, очевидно, на периоды его потепления — учитывая крайне низкую плотность населения на огромных пространствах азиатской части России, невозможно говорить о том, что эти миграции вызывались какими-то социальными причинами. Таким образом, адаптация материальной культуры этносов Арктики к окружающим природно-климатическим условиям заключалась не столько в освоении новой территории, сколько в приспособлении к постепенно меняющемуся климату.
Можно составить себе представления о том, что данный процесс был достаточно длительным и малозаметным для самих обитаталей этого региона. Этнографические исследования форм социальной организации коренных народов Арктики показывают, что по мере удаления с юга на север, точнее, с юго-запада на северо-восток, лежащий в более высоких географических широтах, степень демократичности в социальной организации этноса возрастает, как возрастает и степень личной свободы человека, а традиционные религиозные воззрения народов Арктики не знают той социальной надстройки, которая характерна для продвинутых форм религии: шаманы и жрецы (а равно и другие служители культа) отличаются друг от друга тем, что шаманы не имеют никаких социальных и имущественных привилегий в обществе, и даже статус профессионального шамана не давал человеку эксклюзивных социальных или личностных прав. Нужно помнить также, что к историческому Востоку в том понимании, какого придерживаемся мы, принадлежит и все коренное население Американского континента, за исключением доколониальных государств Центральной [89] и частично Южной Америки, поскольку этногенетически коренные народы Америки являются выходцами из Азии, а их хозяйство и культура сохраняют многие черты, характерные для арктических народов.
XX век стал для народов Российской Арктики веком грандиозных преобразований в хозяйстве, политической жизни и культуре. Основное направление этих преобразований может быть обозначено как преобразование хозяйства, культуры и ментальности народов, исторически принадлежащих к «восточному» культурному кругу, по «западному» образцу. Общеизвестно, что для коренных народов Севера долгое время были непонятными такие формы хозяйства, как огородничество, массовые лесозаготовки или добыча полезных ископаемых. В силу определенных причин смена натурального обмена товарно-денежными отношениями привела к неравенству в оплате труда коренных жителей и приезжего населения (долгое время коренные жители Арктики не имели прав на северный коэффициент и надбавки, в то время как приезжее население получало зарплату по договорам, где также, хотя и в других формах, господствовало неравенство). Своеобразная «арктическая демократия» с почти неограниченной степенью личной свободы и непременной выборностью лидеров сменилась иной формой общественной организации в рамках партийно-советской системы власти с ее жесткой зависимостью индивида от бюрократической иерархии и номенклатурного самовоспроизводства последней. Здесь особенный ущерб этносам коренных жителей Арктики нанесла социальная дифференциация: «местные кадры» в аппарате управления и нетрадиционных сферах деятельности (образование, культура) стали распространителями иных жизненных стереотипов и иных культурных приоритетов, в числе которых была и необходимость (или ложно понимаемая престижность) использования русского языка даже во взаимном общении билингвов.
Островками традиционного способа ведения хозяйства и традиционного общества являлись и являются до сих пор однонациональные производственные коллективы, сохраняющиеся в оленеводстве, но эта форма хозяйства серьезно постарадала, во-первых, из-за различных вмешательств в ее организацию с целью извлечения доходов, во-вторых, из-за пересмотра отношений собственности на пастбищные угодья и места проживания, а точнее, из-за введения госсобственности на среду обитания этносов с отчуждением права собственности на нее у представителей этих этносов. Показательно, что у этносов, не знавших оленеводства как основной отрасли хозяйства (юкагиры, ительмены, эскимосы) процессы разрушения традиционных форм хозяйства, общества и культуры, а также утраты родного языка, выражены гораздо сильнее, нежели у оленеводов (ненцы, чукчи, коряки-оленеводы, эвены, эвенки).
В последние два десятилетия XX века в общественной жизни России активно проявляют себя различные этнополитические движения, возглавляемые [90] представителями малочисленных народов Севера или представляющие собой профессиональные объединения выходцев из среды малочисленных народов. В 70-е-80-е годы XX это были писатели, общественные деятели, вузовские преподаватели, с конца 80-х годов — региональные структуры и высшее руководство «Ассоциации малочисленных народов Севера», а также представители год от года растущей диаспоры народов Севера. В рамках этих движений, а также в представительстве народов Севера в административном аппарате на разных уровнях, от национальных сел до Государственной Думы, разрабатывается тактика действий, направленных на изменение нынешнего положения коренных жителей Севера. Основные характеристики этой тактики, закладываемые в требования предоставлений льгот и привилегий для коренных народов Севера, а также законодательного закрепления эксклюзивных привилегий, являют собой рецидив чисто «восточной» ментальности как в экономике, так и в общественной жизни. В экономических программах это требования собственности аборигенов на землю и природные ресурсы вплоть до полезных ископаемых (то есть требования тех прав, которых по законам до сих пор не имеет основная часть населения), сочетающиеся со стремлением осуществлять на этой основе присваивающее хозяйство без развития промышленного производства. Альтернативой этой позиции выступает стремление возрождать традиционные типы поселений и формы хозяйства в виде семейно-родовых общин, но при этом сохранять ту сферу государственного обслуживания таких коллективов, которая была характерна для колхозов и совхозов 50-х-70-х годов XX века. Так или иначе, экономическая программа этнополитических движений коренных народов не вписывается в рамки представлений о развитии производства «западного» типа, но соответствует по каким-то параметрам «восточному» типу. В области общественной жизни опыты реорганизации форм управления в регионах внутри административно-территориальных образований или национальных коллективов сводятся к попыткам реставрации каких-то форм советской власти, часто с теми же самыми лидерами, которые прошли школу партийно-советского аппарата. Не случайно в последнее десятилетие в регионах проживания народов Арктики имели место попытки воссоздания или искусственного создания геронтократических форм представительства этих народов типа советов старейшин — в действительности такой формы общественной организации у арктических народов никогда не существовало.
Как это ни парадоксально, но в этой сфере налицо полное пренебрежение демократическими нормами северного уклада жизни (а ведь Север в XX веке давал пристанище множеству свободомыслящих людей, находившихся во внутреннем конфликте с государственным режимом, что блестяще показал Олег Куваев в своем романе «Правила бегства»), сочетающееся с неприятием демократических преобразований новой России, [91] и тенденция к реставрации нкоторых «восточных» черт авторитарной общественной организации.
Интересную эволюцию демонстрирует традиционная педагогика народов Арктики в XX в. В его начале продуктом общественного и по преимуществу семейного воспитания был человек, полностью адаптированный к природно-климатическим условиям, основным производственным занятиям и общественной жизни социума. На пути развития личности отсутствовали какие бы то ни было возрастные или социальные барьеры. В середине века много лет продолжались попытки использовать традиции этнопедагогики в огосударствленных коллективных формах обучения и воспитания, имеющие главной целью вовлечение молодого поколения в традиционные области хозяйства. Попытки насытить «западную» образовательную систему, административно насаждавшуюся в среде коренных жителей Севера, традиционым воспитательным содержанием, не выходящим за пределы основных занятий, имеют до наших дней стойкий неуспех. Другой не менее выразительной чертой этой образовательной системы в среде коренных народов Арктики является создание препятствий для формирования семьи в пределах традиционного брачного возраста (16 — 18 лет), выраженные хотя бы в несоответствии возрастных границ завершения образования и возможности вступать в брак. Последствия этой политики печальны — это гендерная деформация структуры лиц с высшим и среднеспециальным образованием, где значительно преобладают женщины, и постоянный рост числа смешанных браков и неполных семей, поскольку два поколения коренных северян, вступившие в жизнь в 50 — 60-е и 70 — 80-е годы, оказались потерянными для воспроизводства этносов и сохранения традиционной культуры и языков. В наши дни обозначенная проблема нерешаема: невозможно разобрать до основания государственную систему образования для воссоздания традиционого социума, и невозможно создать ей альтернативу.
Драматизм положения коренных народов Арктики в XX веке заключается в том, что народы с «восточным» типом хозяйства и культуры в какой-то момент оказались в условиях «западного» климата, а позже их хозяйство и культура испытали преобразования по «западному» образцу, но эта политика была не вполне последовательной. В наши дни этот драматизм усиливается тем, что в программах национальных движений начинают преобладать черты «восточного» типа, что углубляет конфликты на социальном и этническом уровнях.
Добавить комментарий